неожиданно заявила Сонечка.
- Молодец, Софья, ату его! - искренне восхитился Горячин. -
Растет смена!
- Ну-ну, - буркнул Зарудный, цыкая слюной.
Ковыляя на обе ноги, вернулся из туалета Малишин, и весь
трудовой коллектив был теперь в сборе.
- Пора, товарищи, к работе приступать, - напомнил Яков
Иваныч. - Федор, как у вас дела со спецификацией на шарошки?
Федор вздрогнул: "Какие могут быть шарошки на том свете?!"
- Какие шарошки?! - сказал он отчетливо вслух.
Все, кто был в комнате, оторвали головы от бумаг и ошалело
на него уставились.
- Какие шарошки - мы все в Аду!!! - выпалил Федор им в
лицо, будто бросаясь вниз головой в страшную черную бездну.
После этих его слов все застыли в гробовой тишине: Сонечка
- с приоткрытым квадратным ртом, Горячин - с улыбкой на
перекошенном лице, Сыткина - с уехавшими на лоб бровями,
Зарудный - с торчащей из зубов горелой спичкой... Малишин
достал из футляра очки в роговой оправе, неспеша протер стекла
носовым платком, одел их и тоже застыл. Федор и сам не мог
пошевелиться, поддавшись всеобщему оцепенению; ему оставалось
лишь неподвижно наблюдать, как лица его сослуживцев быстро
белеют, становясь белее потолочной побелки, а зрачки их
приобретают самые немыслимые цвета: у Горячина глаза стали
красными, как у черта; у Сонечки - желтыми, как у хищной птицы;
у Малишина - голубыми, как у ангела; у Сыткиной - черными, как
у ведьмы, а у Лени Зарудного - прозрачно-пустыми, как у
вурдалака.
Наконец, напряжение тишины достигло своего апогея, и
послышался хруст - в очках у Малишина стали лопаться линзы. Тут
же, как по команде, все пятеро одновременно встали и начали
молча надвигаться на Федора... "Сейчас будут на куски рвать!" -
Федор схватил стул, на котором сидел, и выставил его вперед
ножками, готовясь отражать нападение.
- Что здесь происходит, товарищи? - неожиданно раздался
строгий голос.
Нечисть отпрянула, и Федор увидел в дверях самого Василия
Парамоновича, внешность которого, однако, претерпела некоторые
изменения: теперь его украшала аккуратная козлиная бородка и
кисточки на заострившихся ушах. - Дело делать надо. План горит,
- назидательно сказал он и удалился.
Яков Иваныч виновато крякнул, и сию же минуту все члены
трудового коллектива, за исключением до сих пор не пришедшего в
себя Федора, не глядя друг на друга, расселись по своим местам
и принялись с удвоенным усердием шелестеть бумажками. Федор
быстро оделся и вышел.
"Федя!" - услышал он, выйдя на территорию предприятия,
доносившийся сверху женский голос. Он поднял голову и увидел в
форточке только что оставленной им комнаты на четвертом этаже
сонечкино личико. "Прости нас!" - прокричала Сонечка,
выглядывая из форточки, как из дупла. - "Такую нечисть только и
прощать, - подумал Федор в сердцах, а вслух крикнул Софье,
чтобы та отвязалась. - Поцелуй меня в зад!"
В следующий момент Федор понял, что совершил ошибку: на его
глазах Сонечка превратилась в тощего птенца птеродактиля с
длинным тонким клювом, утыканным острыми зубами. Птенец
спрыгнул с форточной рамы и полетел в сторону Федора, широко
растянув перепончатые крылья. Федор побежал. Весь ужас его
положения заключался в том, что птенец планировал совсем
бесшумно, и невозможно было определить, на каком расстоянии он
находится сзади в данную секунду, а оглянуться Федор не решался
- боялся, что мерзкий птенец клюнет его в глаз.
Обжигая легкие морозным воздухом, Федор добежал до домика
проходной, ворвался в него и плотно закрыл за собой дверь. Тут
он облегченно вздохнул, сняв шапку с мокрой от пота головы, и
осторожно оглянулся: птенец с приоткрытым клювом бился крыльями
о стеклянную дверь.
- Кыш, гадкий утенок! - махнул рукой Федор. - А то я из
тебя котлету по-киевски сделаю!
Проверив, хорошо ли закрыта дверь, он направился на выход,
держа наготове пропуск.
- Разрешите взглянуть, - стоявший на проходе незнакомый
вохровец ("Где же дядя-Миша-"Спартак"-чемпион?!") взял у Федора
пропуск и, даже не заглянув в него, медленно положил себе в
карман.
- Вы что?! - удивился Федор.
- Время знаешь сколько? - спокойно спросил вохровец.
Федор посмотрел на часы над турникетом: 14:05, а рабочий
день заканчивается в шесть.
- Так сегодня ведь суббота, короткий день! - нашелся он.
- Что суббота, я и сам знаю, - зевнул вохровец, - а про
короткий день ничего говорено не было. Неси разрешение от
начальника, тогда и выпущу.
- Я лучше здесь... постою, - Федор в отчаянии оглянулся на
дверь.
- Здесь не полагается - не стоянка!
- Та он боится, шо его отот цыпленок за жопу чикнет, - жуя
яблоко, из камеры хранения для крупных вещей вышел второй
вохровец.
- Нехорошо! - непонятно откуда взялся третий, на голову
выше первых двух. - Все работают, а мы тут боимся.
За дверным стеклом раздался противный резкий крик - Федору
показалось, что "цыпленок" смеется. Он попятился к стене,
почуяв, что против него затевается что-то нехорошее.
- Птычка, птычка, птычка-невеличка... е-е! - третий
вохровец резко выбросил широкую ладонь, сложенную лодочкой, к
мошне Федора, а когда тот инстинктивно согнулся, схватил за
кисть его левую руку и больно скрутил ее за спиной. - Налетай,
ребята! - весело гаркнул он, разворачивая Федора лицом к стене.
Налетевшие "ребята" живо стянули с Федора до самых ботинок
брюки вместе с трусами и с хохотом и гиканьем выпихнули его за
страшную дверь. Федор упал, стреноженный собственными штанами.
"Кля-кля-кля", - застучал птенец зубастым клювом над его
оголенным задом. Федор закричал, испугавшись боли, и...
проснулся в холодной мутно-розовой жидкости.
Он зачерпнул синей дрожащей ладонью жидкость: молоко с
кровью! С трудом он встал, пошатываясь, на слабые ноги и
вскрикнул от режущей боли. Как оказалось, во сне он раздавил
своим весом выпавшую из руки коньячную рюмку, и теперь из его
ягодиц торчало несколько крупных кривых стекол, по которым, как
по желобкам, стекала кровь и капала на кафельный пол.
Вывернувшись перед зеркалом, он вытащил трясущейся рукой
скользкие стекла - боль тотчас ушла, и кровотечение
прекратилось.
"Вот и попил дорогого коньячку", - грустно подумал Федор,
но уже в следующую минуту почувствовал, как по его телу
разливается живительное тепло, приятно покалывающее
обескровленные конечности. Он посмотрелся в зеркало: его
иссиня-меловое лицо медленно приобретало розовый оттенок, а
холодный нос становился из темно-сизого светло-лиловым. По телу
прошла горячей волной крупная дрожь, будто кто-то заряжал его
жизненной энергией. "Больной скорее жив, чем мертв", - сказал
Федор своему отражению, хлюпая оттаявшим носом. Напоследок его
передернуло, и все неприятные ощущения были сброшены.
Повеселев, он решил проверить свою догадку: послюнявил палец и
стер со щек остатки запекшейся крови - ночных царапин и след
простыл, как будто они были нарисованы! "Так и есть,
регенерация!!" - вспомнил Федор научное слово.
Выпив залпом из хрустального фужера сто граммов водки
"Абсолют" ("С выздоровленьицем!") и закусив апельсином из вновь
наполнившейся фруктами вазы, Федор собрался было одеться, но
одежды своей не нашел. "Что за шутки?!" - возмущенно подумал
он. Тем не менее, на кровати он обнаружил в нераспечатанных
целлофановых пакетах комплект нижнего белья, футболку с
надписью "Я люблю Хелл-Сити", вареные джинсы с лейблом "999"
("Что за фирма такая?!") и кожаную куртку с десятком
металлических "молний". Кроме того, возле кровати стояли черные
ботинки типа армейских, с высокой шнуровкой. "Будем считать,
что произошел небольшой натуральный обмен, - сказал себе Федор,
облачившись в новую одежду. - Как по мне сшито!" Он посмотрел в
зеркало и остался доволен своим модным видом: "Центровой", да и
только! В Москве за такие шмотки три зарплаты вместе с
квартальной премией барыгам выложишь!"
Уже собираясь выходить из номера "на осмотр местных
достопримечательностей", Федор увидел на журнальном столике
конверт, надписанный его именем. Из конверта он извлек
прямоугольную пластинку с закругленными краями, на лицевой
стороне которой была надпись "Хелл Банк", крошечная голограмма,
изображающая золотой череп, и выдавленные номер и имя
владельца, а на обратной стороне блестела магнитная полоска.
"Кажется, такая штука описывалась в "Правде" в статье "Счастье
в кредит?" - вспоминал Федор. - Где же я ее читал? Ах, да,
всего три дня назад на стенде возле остановки, пока троллейбус
ждал... И называлась там эта штука "кредитной карточкой". Хрен
с ним, со счастьем, но хоть за гостиницу будет чем
расплатиться!"
Федор спустился на лифте на первый этаж и вышел в холл
отеля. "Да, это тебе не у Пронькиных... Умеют создать
настроение, черти!" - восхищался он, оглядывая непривычный для
него холл: сверкающие золотистыми вкраплениями стены со
струящейся по ним прозрачно-чистой водой, обложенный камнями
прудик с цветущими кувшинками, изумрудные листья которых
подсвечиваются снизу серебряным светом, буйно-зеленый сад
посредине прудика со сладкозвучными птицами в ветвях, густо
усыпанных яркими ягодами крошечных электрических лампочек.
Выйдя на улицу, Федор оглянулся на здание отеля, ожидая
увидеть чудо архитектуры из стекла и бетона... Перед ним стояла
неказистая семиэтажная коробка из грязно-серого кирпича,
единственным украшением которой была красная неоновая вывеска
на крыше: "Содом". Федор в недоумении повертел головой по
сторонам: кругом - точно такие же невзрачные каменные кубы с
пробитыми в них квадратными отверстиями для прохода света и
воздуха, в пыльных стеклах которых холодно сверкает отражение
Белой звезды; между ними - прямая грязная улица, заставленная
по краям разбитыми автомобилями и вонючими мусорными баками;
возле баков облезлый пес с выпирающими наружу ребрами жадно
слизывает с тротуара бледно-желтые помои. Невеселый пейзаж
дополняла широкая автомагистраль (точнее, ее изнанка),
возвышающаяся надо всем остальным на гудящих железных сваях,
осыпающихся бурой ржавчиной.
"С высоты птичьего полета все это выглядело более
привлекательно", - отметил Федор, вспомнив адскую телерекламу.
Его преследовало такое чувство, будто он смотрит на тело
обнаженной красавицы в микроскоп. Однако всмотревшись в
бесконечную даль прямой, как струна, улицы, Федор различил в
дымном мареве горизонта темные контуры исполинских свечей.
"Похоже, экскурсионного автобуса не подадут, придется на своих
двоих, небоскр... твою мать!" - выругался он про себя,
направляясь к высотным громадинам, которые, безусловно, не
могут находиться нигде иначе, как в центре города, - Федор в
этом не сомневался.
Автобус все же появился, правда не экскурсионный, и только
после того, как Федор отмахал с добрый километр пути. Федор
проголосовал, и автобус остановился, вздохнув передними
дверьми. В салоне, кроме него, было всего три человека: совсем
дряхлая старушка, очевидно умершая своей смертью на девяносто
каком-то году, и два пожилых корейца, один из которых что-то
бойко рассказывал другому. Федор стал от нечего делать
прислушиваться к звучной чужой речи, и с удивлением обнаружил,
что все понимает: кореец рассказывал своему приятелю историю о
том, как вчера он принял слишком большую дозу снотворного и так
крепко уснул, что проспал почти сутки и проснулся с обгрызанным
ухом - должно быть, крысы поработали.
"Или он врет, или я брежу", - подумал Федор, глядя на целые
уши корейца. Хотя... мочка правого уха была несколько светлее
мочки левого. "Регенерация! - вспомнил Федор. - Целые органы
снова отрастают! Значит, я не брежу... Вот здорово, никаких
инъязов кончать не нужно!" Федор несколько повеселел: теперь
его по крайней мере не волновала проблема преодоления языковых
барьеров в интернациональной среде.
Чем ближе они подъезжали к небоскребистому центру, тем
больше наполнялся автобус, тем чаще он останавливался, тем
благовиднее становился городской ланшафт: все больше зеленых
бульваров и двориков перед домами, все больше красочной рекламы
и набитых товарами витрин, все больше сверкающих новизной
автомобилей и длинных, как крокодилы, лакированных лимузинов.
Судя по всему, пора было выходить, тем более что из окна
автобуса не было видно небоскребов во всю их высоту.
Федор выпрыгнул из автобуса и задрал голову... Нет, он не
почувствовал себя жалким муравьем, но улица 20-метровой ширины
показалась ему узкой тропинкой, проходящей через сосновый бор.
Жаль только, что нельзя было охватить одним взглядом все эти
черно-зеркальные махины. На противоположной стороне улицы он
увидел в приземистом (12 этажей!) домике, прилепившемся
наподобие жучка-паразита к 100-этажному небоскребу, обитую
железом дубовую дверь под вывеской "Singles' Bar". "Гуляй,
рванина, пробуждение не за горами!" - сказал себе Федор,
переходя через улицу.
В полутемном узком и длинном баре, напоминавшем пенал, было
немноголюдно. При помощи кредитной карточки Федор взял за
стойкой джин с тоником (давно мечтал попробовать) и, отхлебывая
через загнутую соломину, торчащую из потного стакана, ледяную
жидкость вкуса еловых опилок ("Русская водка лучше!"), медленно
обвел взором зал в поисках подходящей женщины ("Развлекусь
чутка, кома все спишет"). Выбора не было: всего одна
молоденькая девушка, но зато "очень даже ничего": смуглое
правильное лицо, ржаные волосы (крашеные, но ладно...), минимум
косметики, обтягивающая груди тонкая майка (правильная девочка,
"голосистая", то бишь без лифчика), вытягивающиеся из белых
шорт загорелые ноги. "Судя по всему, это американка", - подумал
Федор, изучая девушку. - "Должно быть, это русский", - подумала
американка, заметив у стойки бара скованного парня, пялещегося
на нее исподлобья. Таким образом, мысленный контакт состоялся.
- Привет! - сказал Федор, подсаживаясь к девушке за столик.
- Хай! - ответила девушка.
- Меня зовут Федор.
- Меня - Сю. Ты откуда? - спросила девушка по-английски
(надо же, как все понятно!).
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг