сидел Юрь-Палыч - лицо его выражало крайнюю степень
сосредоточенности, но, присмотревшись, можно было заметить, что
он сосредоточенно дремлет: вся эта авантюра была для него,
очевидно, не более чем рутиной. Рядом с ним надменно хмурился
Иван Иваныч, который очевидно, все еще переживал мой плевок, а
я жался на заднем сидении меж двух вчерашних бугаев - они
поминутно молча соскакивали в воду, чтобы подтолкнуть
забуксовавшую в снежной слякоти машину, и тогда я чувствовал
затылком, как они матерятся сквозь зубы. Машина беспрестанно
кренилась влево-вправо, будто ее болтало на волнах, и через
полчаса этой болтанки у меня начались позывы морской болезни. Я
закрыл глаза, и подкатившая тошнотная волна погрузила меня в
полудремотное состояние.
Через какое-то время до моего сознания дошли заглушаемые
ревом двигателя голоса и крики, но мне не хотелось открывать
глаза, чтобы разобраться, в чем дело, и я готов был дремать до
конца, пока не растолкают, но тут машина взрычала так, что
волей-неволей пришлось очнуться... Продрав глаза, я увидел, что
грозный рык исходит не от автомобиля, а от грязно-зеленого
танка, который вытаскивает за трос нашу "волжанку" из месива
проселочной дороги на шоссе. Вокруг стояли солдаты в бушлатах
и, покуривая, что-то выкрикивали, должно быть, весело
матерились...
- Откуда здесь танки? - заволновался я.
- Учения, - спокойно ответил Иван Иваныч, едва
поворачиваясь в мою сторону нежно-розовым ухом.
- Опять учения! - я дернулся, порываясь выпрыгнуть из
машины, но двое моих "попечителей" тяжело навалились с обеих
сторон, плотно прижимаясь мокрыми плащами.
- Вам-то чего бояться?! - заорал Иван Иваныч, перекрикивая
взревевший напоследок танк.
"Ладно, мы еще посмотрим, кто больше испугается, - пообещал
я ему про себя. - Ты хочешь, чтобы я выступил на митинге - я
выступлю!" Я стал лихорадочно думать, что именно скажу людям =
странно, но до этого момента я совершенно над этим не
задумывался, не веря, очевидно, что на самом деле придется
выступать, уж больно все походило на розыгрыш, - но мысли
заикались в мозгу, не в силах преодолеть царивший в голове
сумбур, и я так и не смог ничего придумать... "Остается лишь
уповать на небеса, - вздохнул я украдкой. - Не может ведь Небо
оставить меня в столь роковую минуту, будь я хоть мессия, хоть
последний подонок. В конце концов, действительно не только моя
судьба будет решаться... Нет, Небо не может не вмешаться, оно
просто обязано подсказать мне, пусть в самый последний момент,
что говорить!"
Примерно через час мы добрались до Углова и въехали на
задний двор городской библиотеки, размещавшейся в старом
трехэтажном особняке XIX века, который выходил фасадом на
центральную площадь города. Возле заднего входа нас уже
поджидало несколько человек, и стоило нам выйти из машины, как
они тут же бросились пожимать руку Иван Иванычу, радостно
вскрикивая: "Заждались, заждались!" - а на меня они поглядывали
с каким-то не совсем понятным подозрительным интересом.
Вся эта развязная свита ввела меня чуть ли не под руки в
высокий и просторный холл библиотеки, который показался мне в
ту минуту возвышенным храмом, наполненным низким гулом,
торжественным и слегка таинственным.
- Слышишь? - спросил меня Иван Иваныч, поднимая озаренное
лицо к явственно гудящему куполу.
- Гудит, - неуверенно ответил я, только теперь начиная
по-настоящему волноваться.
- Это люди зовут тебя, - окинул он меня возбужденным
взглядом.
Я прислушался к рокоту многотысячной толпы за стеной,
отдающемуся под куполом гулким эхом, и по спине прошла горячая
дрожь - я ясно различил в этом гуле: "Зо-ро-ва-вель!
Зоровавель!"
- Пойдемте на балкон, - сказал Иван Иваныч, увлекая всех за
собой к широкой лестнице.
Я ступил на ступеньку - колено хлипко задрожало нервной
дрожью... "Осторожно!" - в испуге подхватил меня Иван Иваныч,
будто я был стеклянный и мог разбиться. Мы поднялись на самый
верх и вышли на полукруглый балкон, нависший над людским
океаном: при нашем появлении океан заволновался, забурлил, и
обрушился на наши головы оглушающим звуковым шквалом... Я едва
удержался на ногах под ударом этого шквала и затрясся от
волнения, преследуемый чувством, что все это происходит с
кем-то другим, но только не со мной... Наконец, шквал утих, и
стоявший по правую руку от меня Иван Иваныч, коротко кивнув на
микрофон, прошептал мне на самое ухо: "Говори!"
Я подошел на неверных ногах к показавшемуся мне непомерно
большим микрофону, бросил взгляд на Небо, призывая его на
помощь, и сказал: "Люди!" - "Люди!!!" - загремели динамики. =
"Люди..." - вернулось эхом с дальнего конца площади. Океан
застыл в тишине. Полный штиль. Я открыл рот, но слова застряли
у меня в горле, и я понял, что не в силах нарушить этой
торжественной тишины, потому что это было бы равносильно
разрушению величественного храма... В образовавшемся звуковом
вакууме раздался диссонансом одинокий свист, каркнула ворона на
крыше соседнего дома, и все окончательно стихло... И тут по
наэлектризованному тишиной воздуху будто прошел разряд =
мгновенная вспышка, секундное озарение, и каждый услышал
чсто-то свое.
Эпилог
Сразу после того памятного молчаливого митинга вызванные
Иван Иванычем санитары затолкали меня в спецмашину и отвезли в
психиатрическую больницу. Однако пробыл я в ней всего два дня,
потому что уже через несколько часов перед зданием "скорбной
обители" собралась внушительная толпа и потребовала моего
освобождения, грозясь организацией общегородской забастовки, и
меня выпустили, правда, с диагнозом "вялотекущая хроническая
шизофрения" (припомнили "дважды два"!). Еще через три дня
скончалась аленина мама: оказалось, что у нее рак желудка, про
который она давно знала, но никому не говорила, даже своей
дочери, - и сразу после ее похорон мы с аленой переехали в
другой город, где у нее нашлись дальние родственники.
Здесь, в этом новом городе, у нас с Аленой родился ребенок,
славный малыш, которого мы беззаветно полюбили с первого дня
появления на свет. В Углове я больше не рискую показываться,
потому что там теперь бытует легенда, согласно которой меня
"тайно четвертовали в подвале КГБ", и мое появление в городе
может быть воспринято как "воскресение" или даже "третье
пришествие". Единственный угловитянин, с которым я поддерживаю
связь, это Мишка, мой старый верный приятель. Не так давно он
прислал мне письмо, в котором в ответ на мои запросы сообщил,
что паренек, которому я разбил голову, остался жив, и теперь
даже входит в состав правления городского отделения
демократической партии. С Ольгой тоже все, кажется, в порядке:
она вышла замуж за довольно известного московского писателя и
эмигрировала с ним в Америку. Что касается Альбины, то следы ее
потерялись... По моей просьбе Мишка разыскал в Египтовке ее
дом, но хибара оказалась совершенно заброшенной, без каких-либо
признаков жизни. До сих пор жалею, что не смог тогда, на
вокзале, догнать Альбину и попытаться все ей объяснить, но мне
хочется верить, что с ней не случилось ничего плохого.
Честно говоря, я усердно пытался забыть обо всей этой
истории и, должно быть, забыл бы, но чуть меньше девяти месяцев
назад меня разыскал каким-то чудом некий чудак из Углова и,
пробравшись ко мне в котельную (я теперь работаю истопником),
заявил, что он намерен посвятить свою жизнь написанию
"Последнего Завета" - ни больше ни меньше! Он мне показал
черновой вариант этого самого "завета" - школьную тетрадку в
клеточку, мелко исписанную корявыми письменами.
В этом "Последнем Завете" он красочно живописал "рождение и
земные деяния Угловского мессии Зоровавеля": его "звездное
зачатие в космической утробе", сошествие на Землю (должно быть,
на злосчастной летающей тарелке, приземлившейся в Чугунке),
вселение в телесную оболочку "развратного землянина С."
(спасибо хоть, полного имени не написал), охоту за ним Большого
Красного Дракона, пытавшегося отрезать ему серпом детородный
орган (не было такого!), бегство в пустыню (если в Египтовку =
то в лес!) и сражение Михаила (Мишка, что ли?!) с Большим
Красным Драконом. Попутно рассказывалось о том, как, зайдя в
одно из селений, Зоровавель превратил воду в спирт (радуйтесь,
мужики!), а затем пожалел "несчастную юродивую" (явный поклеп
на Альбину!) и, переспав с ней, изгнал, тем самым, из нее
бесов. Далее шло подробное описание победы мессии в битве "при
Армагеддоне" (не знаю, не участвовал) и как довесок звере"
(стыдно вспоминать). Завершался весь этот бред воскрешением из
мертвых "отрока, случайно убиенного мессией" и "явлением
народу". И как венец - сцена "Великого Вселенского Безмолвия".
Сначала мне было смешно, потом стало грустно, а под конец я
просто разозлился и, швырнув тетрадку в гудящую пламенем печь,
вытолкал взашей своего незадачливого апостола, пригрозив на
прощание набить рожу, если он еще заявится.
После того случая мне несколько дней кряду снились
кошмарные "сны о несбывшемся": сырые холодные храмы, в которых
неистово молятся до потери чувства на мои изображения, жестокие
расправы со староверами, не принимающими нового мессию,
обращение в веру, сопровождаемое нелепыми обрядами, изгнание
демонов моим именем, пытки еретиков и кровавые войны с
"неверными" под святыми знаменами нового Спасителя... Я
просыпался и приходил в ужас: все это было на самом деле,
только не со мной, но было, было, было... А если было, то может
повториться!
Устав от этих кошмаров, я решил честно описать свою
историю, ничего при этом не приукрашивая, чтобы не оставлять
никаких иллюзий на свой счет у возможных последователей (не
приведи Боже, чтобы они были!).
И вот теперь я заканчиваю книгу. Время близится к полуночи,
жена с малышом давно спят, мирно посапывая дуэтом, и мне тоже
пора, поставив заключительную точку, отдохнуть от своих
трудов... Книга закончена, а жизнь продолжается, ведь я еще не
до конца выполнил великую миссию Простого Человека.
октябрь 1990 - июнь 1991
Copyright (C)1996 by Alexandre Romadanov
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг