делся её оригинал. Правда, усатый шофёр, который привез Григория в Хирбет,
познакомил его с молодым арабом, утверждавшим, что видел, как какие-то
"иностранцы" разбили пирамиду.
Но этот свидетель ничего не мог сообщить об иностранцах, кроме того, что
они говорили не по-английски. Всё это мало чем могло помочь мушкетеру в
разгадке истинного смысла случившегося.
- Не огорчайтесь, Грегори, - утешал его Фернан. - Ваша работа только
начинается. Будет ещё много неудач!
- Я не огорчаюсь, - ответил Тарасюк. - Я злюсь! Чувствую, что есть враг, и
не знаю, кто он.
Фернан исподлобья взглянул на Тарасюка и тихо сказал:
- Все эти дни я думал о судьбе рукописи, похищенной из монастыря. И о
судьбе манускриптов, которые могли лежать в пещерах. Я не люблю утверждать
недоказанное, но хотел бы обратить ваше внимание на то, что на нашей
планете есть одно хранилище ценнейших документов, доступ в которое закрыт
для науки. То самое, где хранится, например, исповедь Сальери, который, по
всей вероятности, действительно отравил Моцарта...
- Ватикан?
Фернан молча кивнул.
- И вы утверждаете, - с сомнением в голосе протянул Григорий, - и вы
утверждаете...
- Я ничего не утверждаю. Я просто обращаю ваше внимание на то, что такая
возможность не исключена. Похищенная рукопись имеет прямое отношение к
интересам церкви. Отец Филипп - настоятель, - тот был готов продать её
хоть сатане, лишь бы за большие деньги. Вот рукопись и исчезла...
Предположение господина Белова тоже имеет отношение к интересам церкви...
Кстати, помните, вчера вы спросили у меня, почему профессор Френсис Клайд
из Лайкского университета мог выступить против гипотезы вашего друга? Да
ещё наговорить при этом ерунды, хотя он серьёзный учёный. Так вот, я
сегодня кое-что выяснил. Президентом попечительского совета состоит там
духовное лицо - епископ католической церкви. Когда истинный виновник
какого-либо действия неизвестен, я всегда задаю себе вопрос: а кому на
пользу это действие? Пользуюсь советом древних римлян... И обычно угадываю.
Конечно, сейчас двадцатый век, а не пятнадцатый. Сейчас не разожжёшь
костер в Риме, чтобы сжечь саму мысль о населённых мирах, существующих во
Вселенной во множестве. Но почему нельзя опорочить предположение о чьём-то
прилете оттуда к нам на Землю?
- Занятно! - мрачно произнес Тарасюк. - Об этом надо подумать. А теперь
скажите, как дела с рентгеном?
- Лучше, чем я предполагал. В Бейруте, оказывается, есть сносная
лаборатория. Там довольно мощный аппарат...
- Отлично! Не будем терять времени. Мне осталось только рассчитаться с
хозяином - и я в полном вашем распоряжении!
Тарасюк в последний раз проверил, открыты ли объективы киноаппаратов,
надёжно ли закреплены лапы манипулятора, сжимающие чёрно-зелёный цилиндр
свитка, и скомандовал:
- В укрытие!
Их отделила от аппарата толстая бетонная стена. В маленькое окошко,
защищённое свинцовым стеклом, был виден только экран.
Григорий надел на руки перчатки, словно взятые напрокат из рыцарских
доспехов в историческом музее. Теперь манипуляторы стали как бы
продолжением его рук. Фернан уселся за пульт, и они впились взглядом в
чуть мерцающий зеленоватым светом экран.
Фернан медленно поворачивал рукоятку. Мощность излучения нарастала. На
экране всё заметнее вырисовывался контур цилиндра. Края его были размыты -
время сильно повредило металл.
- Давайте полный! - сказал Григорий.
Экран стал ярко-зелёным. Цилиндр, бережно поддерживаемый лапами
манипулятора, был виден совсем резко. Тарасюк - железные руки там, в
камере, повторяли все его движения - поворачивал медный цилиндр с боку на
бок, подставляя его потоку лучей со всех сторон.
Весь свиток был покрыт язвами окиси. Маленькие островки неповреждённого
металла тонули в море ржавчины. Самый большой островок был как раз в
середине цилиндра.
- Приглушите! - попросил Григорий.
Зелёное мерцание стало мягче.
- Стойте! - закричал Фернан. - Стойте! Неужели вы не видите? Сейчас я
сделаю порезче!
Теперь и Тарасюк увидел, что тёмный островок в центре изображения покрыт
причудливым переплетением более светлых линий.
Григорий нажал кнопку постоянного режима. Через несколько минут можно было
разглядеть такие же, едва заметные знаки и на других неповреждённых
островках меди.
Но как ни пытался он сделать изображение более чётким, это ему не удалось.
Мешали толстые слои окиси.
- Придётся разворачивать! - проговорил наконец Фернан. - Другого выхода
нет! Включаю киноаппараты!
Стальные лапы за экраном задвигались. Фернан с уважением покосился на
большие руки Тарасюка.
На экране было видно, как начал раскручиваться свиток. Цилиндр стал шире
на несколько миллиметров, потом на сантиметр, потом ещё на сантиметр...
- Резче! - тихо скомандовал Григорий.
Экран вспыхнул, и на краю свитка показались чёткие замысловатые значки,
нечто среднее между иероглифами и буквами.
Неожиданно край свитка вместе с письменами начал таять и через мгновение
совсем исчез. Цилиндр стал тоньше.
И хотя они знали, что отогнутый край неминуемо должен рассыпаться в пыль,
хотя к этому печальному событию хорошо подготовились и были уверены, что
все подробности надежно зафиксированы киноаппаратами, в укрытии раздался
громкий вздох.
- Разворачивайте дальше! - произнёс Фернан.
Большие руки Тарасюка снова осторожно задвигались, и снова начал пухнуть
на мерцающем экране тёмный цилиндр.
...Через два часа медный свиток перестал существовать. Вместо него
осталось около двухсот жёлтых чешуек с выгравированными на них письменами
и шесть кассет киноплёнки.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
МАЙЯ КРЕМНЕВА
Чёрные следы атомов на пластинке были намного короче, чем полагалось.
Почти в два раза короче. Матвей взял таблицу эталонов и внимательно
просмотрел ее от начала до конца.
Неужели радиоактивные изотопы бериллия и алюминия? Это же великолепно!
Значит, саммилит ещё совсем молод - ему не больше миллиона лет.
Матвей открыл футляр пишущей машинки и начал отстукивать результаты опыта.
Сзади скрипнула дверь, но он не обратил на это никакого внимания и
продолжал печатать.
- Ещё одна статья в газету? - с легкой иронией произнес за его спиной
звонкий голос.
Белов обернулся. В дверях стояла тоненькая девушка в брюках и свитере.
- Вы ко мне?
- Если вы Белов, то к вам.
- Извините, что-то я вас не припоминаю...
- Ничего! Я вас тоже не узнаю. Вы представлялись мне совсем не таким.
Очень высоким и непременно брюнетом - по контрасту с фамилией.
- Астроному не обязательно быть высоким. До звёзд все равно не дотянешься.
Да вы садитесь...
- Терпеть не могу сидеть. Насиделась на всю жизнь! Девять лет в школе,
пять - в университете...
- А потом?
- Потом получила диплом. А вы тоже умеете говорить в рифму?
- Не знаю, - сказал Матвей. - Вообще сочиняю с большим трудом.
- Это я давно заметила, - согласилась девушка.
- Каким образом? - Белов посмотрел на агрессивную гостью подозрительно.
- А вы до сих пор никак не сочините мне хотя бы открытки.
Матвей удивился:
- Вам? Открытку? Постойте, а как вас зовут?
- Майя Кремнева!..
Как известно, всё человечество можно разделить на две части. И основанием
для такого деления могут быть самые различные признаки. Можно, например,
разделить людей на тех, кто рано встаёт и рано ложится, и тех, кто поздно
ложится, но зато поздно встаёт. На тех, кто делает зарядку, и тех, кто её
не делает. На тех, кто, завидев наезжающий автомобиль, быстро перебегает
улицу под носом у машины, и тех, кто в подобном случае непременно пятится
назад.
Майя относилась к той половине человечества, которая встаёт на заре,
делает зарядку и никогда не пятится назад.
Но и эту половину можно, в свою очередь, разделить на две неравные
четвертушки. В большую входят люди, уверенные, что спешить некуда, что их
время ещё не наступило, а уж когда оно наступит, тогда они покажут себя. В
меньшую входят люди, всегда готовые к действию, как заправленная ракета.
Именно из этой четвертушки выходят те, которым, по мнению остальных,
"чертовски везёт", которые "своего не упустят", "рождаются в сорочке", и
так далее.
Майя не родилась в сорочке. Но она всегда точно знала, чего хотела, и
устремлялась к желаемому изо всех сил. И добивалась своего.
Талант? Верно, у неё были неплохие способности. Но у тысяч её сверстников
они были ничуть не хуже. Только мало кто умел, подобно Майе, собрать
линзой воли все свои мысли в один пучок, способный прожечь любое
препятствие.
Она росла без отца. Он погиб в последние дни войны.
Но кое в чем ей действительно повезло. Первые четырнадцать кругов своей
жизни Майя бежала за лидером. Лидера звали Серёжка. Серёжка был на три
года старше, но никогда не задавался и всегда защищал её
самостоятельность. К четырнадцати годам она умела делать почти всё, что
умел делать брат: ездить на мотоцикле, бегло читать по-английски,
разжигать костёр во время дождя, брать первые места на городских
математических олимпиадах. Майя стриглась под мальчишку, ходила в брюках и
ковбойке, и нередко её принимали за младшего Серёжкиного брата.
Когда брат поступил в университет, на математический факультет, у них
произошла первая серьёзная размолвка.
- Знаешь, Серёжка, я решила уйти в вечернюю школу, - сказала Майя. - Я не
буду математиком. Ты не сердись.
- С ума сошла! У тебя явно выраженные математические... И вообще наш век -
век математики!
- Наш век - век социалистической революции! - отпарировала Майя. -
Понимаешь, угнетенные народы не желают жить по-старому. Почему всем нужно
заниматься математикой? Суо купкве, - сказала она по-латыни. - Каждому
своё!
- И что тебе куикве? - сердито спросил Серёжка.
- Мне куикве, чтобы ты познакомил меня с арабами.
- Ещё чего! - сказал брат. - Я подозреваю, что угнетенные народы запросто
обойдутся без тебя...
Но на следующий день Майя снова заговорила о том же.
Через день - снова. Ещё через день - опять.
В конце концов Серёжка понял, что жизни ему не будет. И однажды вечером
явился домой с низеньким смуглым парнем. У парня были неестественно густые
и блестящие чёрные волосы и ослепительно чёрные глаза.
- Наш товарищ... Сын иракского коммуниста, - объявил Серёжка сестре. -
Поможешь Асафу учить русский?
- Начну сегодня же! А вы мне - арабский. Ладно?
В шестнадцать лет Майя получила в вечерней школе аттестат зрелости и
помчалась на филологический факультет.
Секретарь приёмной комиссии - мрачная и очень полная дама с сухим,
скрипучим голосом объяснила ей, что за последние четыре года на арабистику
не приняли ни одной девушки:
- Сам Сергей Викентьевич лично и персонально знакомится с каждым желающим
сдавать экзамены и как только обнаруживает, что перед ним не юноша... А
сейчас профессора вообще нет.
- Не откажите в любезности, - вежливо попросила Майя, - дать мне телефон
профессора. И домашний, пожалуйста.
Дама отказала.
Майя позвонила в справочное. Потом - из первой же телефонной будки - на
работу и домой профессору. Ей ответили, что профессор в командировке, и
спросили, кто звонит. У Майи не было никаких причин скрывать свое имя.
Назавтра она позвонила снова. Её попросили позвонить через неделю. Но Майя
позвонила на следующий день:
- А вдруг Сергей Викентьевич вернется неожиданно? Мне ведь он не пришлет
телеграммы, а вам может прислать!
Через два дня родные профессора узнавали Майю с первого слова, отвечали,
не дожидаясь вопроса, "не приехал" и вешали трубку.
Но вот наконец Майе повезло. По странной случайности. Правда, Наполеон
говорил, что случай всегда на стороне больших батальонов.
Когда она позвонила домой профессору Бочковскому в двенадцатый раз, вслед
за нескончаемо длинным басовитым гудком раздался щелчок, и мужской,
неожиданно тихий голос (Майя ждала от профессора львиного рыка) произнес:
- Слушаю.
И тут Майя чуть было все не испортила. Вместо приготовленного заранее
"салям алейкум" она растерянно пролепетала:
- А у меня брата тоже зовут Сергей...
- Гм... Бывает, - промолвил профессор. - А вас как зовут?
- Майя...
- Ах, это вы! Наслышан! Чем могу быть полезен?
Тут наконец Майя пришла в себя. Она вобрала в легкие побольше воздуху и
четко выпалила:
- Салям алейкум!
- Алейкум салям, - машинально ответил профессор. - Чем могу...
- Возьмите меня к себе, - по-арабски сказала Майя.
- Куда - к себе?
- В университет. Свет вашей учёности рассеет тьму моего невежества! -
по-арабски сказала Майя.
- И сколько таких фраз вам удалось вызубрить? - с интересом спросил
Бочковский.
- Не счесть звёзд на небе, не счесть песчинок в пустыне, но слов у людей
ещё больше!
- Стойте! - взмолился профессор. - Стойте! Что у вас по тригонометрии?
- Пять!
- По алгебре?
- Пять!
- По физике?
- Пять!
На том конце провода воцарилась тишина. Очевидно, профессор размышлял.
Затем трубка произнесла все тем же тихим, но уже совершенно официальным
голосом:
- Жду вас в девять пятнадцать на кафедре.
- Спасибо! - сказала Майя. И не без лихости добавила, разумеется тоже
по-арабски: - Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать.
С тех пор прошло шесть лет. "Наш самый младший старший научный сотрудник"
- говорили про Майю Кремневу в Институте восточных языков.
- Майя Кремнева? - переспросил Матвей. - Так это вы прислали телеграмму? -
Он сокрушённо вздохнул. - Признаюсь, виноват. Действительно, ответа не
послал. И даже телеграмму вашу отдал одному товарищу. Чем прикажете
искупить вину?
- Для начала покажите мне, откуда они прилетали.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг