Почему-то всегда главным назначали кого-нибудь другого, а Дудников
становился заместителем. В университете он был заместителем председателя
студенческого научного общества. В институте - заместителем учёного
секретаря. В экспедициях, в которых он, к слову сказать, бывал в отличие
от Тарасюка не слишком часто, Дудников никогда не бывал руководителем
отряда или группы. Только заместителем!
Но, судя по всему, положение "зама" вполне устраивало Дудникова. Во всяком
случае, никто и никогда не наблюдал никаких притязаний с его стороны на
какую-нибудь "главную" должность.
И если сейчас Дудникову суждено выступить в роли главного действующего
лица, то лишь потому, что так неудачно сложились для него обстоятельства...
В известном смысле Дудников был прямым Майиным антиподом. Если Майя всегда
точно знала, чего она хочет, то он всегда точно знал, чего он не хочет. А
всё многообразие нежеланий Дудникова сводилось в конечном счёте к одному
- к нежеланию каких бы то ни было изменений.
Из всего огромного числа состояний, в которых может находиться физическое
тело, Дудников одобрял только два: состояние покоя и состояние
прямолинейного и равномерного движения.
Любое действие, которое могло привести физическое тело, именуемое доктором
исторических наук Дудниковым В. С., в любое иное состояние, кроме двух
вышеупомянутых, он воспринимал как личное оскорбление.
Но, будучи умудрён немалым житейским опытом, он понимал, что лучший метод
обороны - это наступление. И потому охотно примыкал к разного рода новым
течениям, занимая в них крайние, арьергардные позиции. А когда новаторы
начинали упрекать своего коллегу в консерватизме, он с самым серьезным
видом повторял свою любимую поговорку: "Консерватор нужен прогрессу, как
тормоз автомобилю".
И эта тактика вполне оправдывала себя. "Возмутители спокойствия" были, как
правило, рады видеть в своих рядах человека с незапятнанной какими бы то
ни было рискованными идеями репутацией солидного учёного мужа. А любителям
состояния покоя внушало покой уже то, что один из них считался своим в
лагере "противника". Ну, а начальство?.. Начальство видело в Дудникове
определённую гарантию против чрезмерных "загибов" институтской молодежи -
этакий гироскоп, гарантирующий непременно необходимую в науке
устойчивость. Отсутствие колебаний, вибраций и других не всегда
желательных физических явлений.
По всем этим причинам предложение директора института о назначении
Дудникова заместителем председателя Сектора физических методов
исследований доисторических памятников ни у кого не вызвало возражений. А
когда Тарасюк отбыл в Саммили, заместитель стал председателем. Точнее, вр.
и. о., то есть временно исполняющим обязанности...
Однако эти четыре буквы не спасали положения. Против обыкновения, Дудников
вдруг оказался официальным главой весьма рискованного, с его точки зрения,
предприятия. И это Дудникова чрезвычайно угнетало. До недавнего времени в
ответ на вопрос о гипотезе Белова он мог смело отвечать: "Я гипотезами не
занимаюсь... Моя функция - историческая интерпретация результатов
исследований. Какими бы методами, с вашего позволения, они ни велись..."
Теперь же он был в ответе за всё. В том числе и за эту дурацкую гипотезу.
С той самой минуты, как самолет с Тарасюком и Кремневой оторвался от
бетонной дорожки Шереметьевского аэропорта, Дудникова не покидало какое-то
крайне неприятное чувство кривизны. Как будто кто-то постоянно тянул его в
сторону с твёрдого и ясного пути и он, того и гляди, должен был попасть в
яму.
Особенно усилилось это ощущение после того, как склонный к авантюрам
Тарасюк прислал сообщение о так называемом портрете так называемого
космонавта...
И предчувствие не обмануло Дудникова.
Шестого июня, едва он вошел в институт, к нему подбежала взволнованная
старушка библиотекарь.
- Вольдемар Семенович! Вы велели докладывать об иностранных откликах...
Мне только что позвонили из центральной библиотеки. Просят вас приехать
туда...
- Зачем?.. Насколько мне помнится, все заказы я делаю через вас...
- Не знаю, Вольдемар Семенович, право, не знаю, в чём дело! Мне только
сказали, что большая неприятность... И чтобы я сразу, как только увижу
вас...
- Пустяки! - небрежно произнес Дудников. - Наверное, опять какой-нибудь
пасквиль на Белова. А нам-то с вами что? Ведь он даже не сотрудник нашего
института!
- Нет, не на Белова, - тихо промолвила библиотекарша. - Я спросила...
Дудников пожелтел, вся кровь схлынула с его румяных щек.
- Не на меня же? - пытаясь улыбнуться, выдавил он наконец.
- Не знаю, право же, не знаю, - повторила старушка.
Дудников машинально, неизвестно зачем, расстегнул портфель, потом снова
застегнул его и, не говоря больше ни слова, устремился к выходу.
Через полчаса молодой сотрудник иностранного отдела библиотеки, сохраняя
на своём лице бесстрастное выражение, протянул ему журнал в лакированной
обложке:
- С утренней почтой из Рима.
Дудников взял журнал, водрузил на аккуратные уши прозрачные оглобли очков
- и обмер.
Прямо на него с яркой обложки журнала глядели улыбающиеся глаза...
Кремневой!
Поперек плеча девушки красивым крупным шрифтом была набрана какая-то
надпись. А над ее золотистыми волосами виднелось уже знакомое Дудникову
чудище в скафандре.
- Переведите, пожалуйста, - попросил Дудников.
- Извольте!.. "Юная русская художница рисует портрет космического
пришельца на диких скалах Саммили. Читайте репортаж нашего корреспондента
на третьей странице".
А третья страница сообщала:
"В интервью, данном нашему нью-йоркскому корреспонденту молодым
ученым-археологом мистером Уильямом Смитом, исследователь, несколько дней
назад покинувший Аравию по семейным обстоятельствам, сообщил, что вблизи
оазиса Саммили экспедиция, с которой мистер Смит имел честь сотрудничать,
обнаружила весьма интересные наскальные изображения людей и животных.
Эти изображения сделаны обитателями пустыни в древнейшие времена.
Мистер Смит сожалеет, что не может познакомить наших читателей с этими
находками без разрешения профессора Фернана Гизе, оставшегося для
завершения исследований в Саммили.
Чтобы окончательно не разочаровывать нас, мистер Смит любезно согласился
передать редакции фотографию "Гостя из космоса" - картины, нарисованной
на стене пещеры участницей экспедиции мисс Майей Кремневой из Москвы".
Дудников внимательно выслушал перевод и, вопреки ожиданию молодого
сотрудника иностранного отдела, не упал в обморок. Напротив, лицо его
приняло спокойное, удовлетворённое выражение.
- Этого следовало ожидать, - важно проговорил он. - Наука не терпит
легкомыслия, потому что легкомыслие не удовлетворяется наукой.
Толстый палец Дудникова постучал по изображённому на обложке журнала
скафандру:
- Вот на что идут народные денежки. Да ещё в иностранной валюте! Между
прочим, я был единственным человеком, который возражал против поездки
Кремневой в Саммили. Меня не послушали - и вот результат. На-ли-цо!
- Что же теперь будет? - сокрушённо спросил молодой сотрудник.
- Теперь будет всё, чему положено быть в подобных случаях, - ответил
Дудников.
Через неделю в Саммили ушла телеграмма на имя начальника экспедиции
Тарасюка:
ПРОДОЛЖЕНИЕ РАБОТ НЕЦЕЛЕСООБРАЗНО ТЧК НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ТЧК ЗА
ДИРЕКТОРА ДУДНИКОВ
Глава вторая
БЕЛОВ ВЫПИСЫВАЕТ МЕТРИКУ
- У меня нет никаких оснований не верить вам, дорогая Майя Степановна.
Институт восточных языков аттестовал вас самым превосходным образом. И
Григорий Петрович, - академик положил руку на плечо зло уставившегося в
пол Тарасюка, - и Матвей Михайлович... И вообще я предпочитаю верить
людям... Более того, прямо должен сказать, что если бы я не находился в
это время на конференции в Варшаве, я бы воспротивился прекращению работы
в Саммили. Но теперь дело сделано. Интервью Смита бросило тень на вашу
находку, Майя Степановна. Сразу можно было дать опровержение, теперь -
поздно. Отзыв экспедиции из Саммили трудно не воспринять как подтверждение
версии Смита.
Чтобы опровергнуть эту клевету и возвратить вам доброе имя, теперь
недостаточно нашего доверия к вам. Как это ни печально - недостаточно.
Теперь нужны доказательства!
Академик обвёл взглядом собравшихся. Дудников отвёл глаза и недоумевающе
пожал плечами. Тарасюк нахмурился ещё больше. Белов, закусив губу,
продолжал набрасывать на листке бумаги какие-то формулы.
- Не понимаю, - тихо сказала Майя, - какие нужны ещё доказательства? Ведь
я нашла его. Он - есть. Каждый может увидеть его и убедиться. Он
запечатлён на скале тем же суриком, что и быки Саммили... А если
кто-нибудь объявит, что меня не существует, я тоже должна буду доказывать
обратное?..
- Сочувствую вам, но вынужден повторить - нужны доказательства!
- Есть только один путь, - сказал Тарасюк.
- Я бы не отважился на такое категорическое утверждение, - заметил
академик. - Почему только один?
- Второго не вижу... Нужно найти новые изображения космонавтов! Невозможно
предположить, что изображение, найденное в ущелье Джаббар, одиноко. Скорее
всего, в других пещерах есть немало подобных портретов. И прежде всего
надо искать их в том же Джаббаре!
- Если так, то нужно только вооружиться некоторым терпением и ждать
известий от профессора Гизе, - заглядывая в глаза директору, быстро сказал
Дудников. - Да и лучше, если новые изображения будут найдены
исследователями, не принадлежащими к нашему сектору. Верно?
- Не совсем! - отрезал академик. - Ждать у моря погоды - не самый
правильный способ добывания истины.
- Но другого пути, по-видимому, нет, - произнес Дудников.
- А может быть, всё-таки есть? - Академик испытующе посмотрел на Белова.
Матвей понял этот взгляд.
- Я уже интересовался суриком. Тарасюк утверждает, что краска, которой
пользовались неизвестные художники (при этих словах Дудников ухмыльнулся),
эта краска никогда не подвергалась обжигу. Значит, мой метод неприменим.
- И всё-таки другой путь должен быть, - с уверенностью сказал академик. -
Вам, Матвей Михайлович, надо привлечь к этому делу других физиков. А вам,
Григорий, позаботиться о том, чтобы образцы краски поскорее попали в
Москву...
Кто-то заметил, что главным двигателем прогресса в технике всегда была
лень. Одному человеку было лень ходить пешком - и он изобрёл автомобиль.
Другому было лень стирать белье в корыте - и он придумал стиральную
машину. И так далее.
Это, конечно, шутка. Истинным двигателем прогресса всегда была
невозможность решить новую задачу старыми средствами.
...Казалось бы, Матвей и раньше не терял времени даром. Его анализы
становились всё точнее и точнее. Давно ли он не различал разницы в миллион
лет?
А последние модели прибора давали ошибку не более ста тысяч.
Не более, но, к сожалению, и не менее. Такая точность ещё в какой-то мере
подходила при определении возраста саммилитов. Но сейчас она никуда не
годилась. Требовалось найти какой-то совершенно новый принцип измерения:
никакими постепенными усовершенствованиями, никакими доделками старого
метода обойтись было невозможно. Невозможно уже по одному тому, что
постепенно - значит долго.
Пока речь шла только о саммилитах, даже многие месяцы не казались Матвею
чрезмерно большим сроком. В конце концов, камень есть камень. Лежал
тысячи, если не миллионы, лет - полежит ещё год.
Теперь речь шла о судьбе его друзей - о судьбе Майи, судьбе Тарасюка. И о
судьбе всего дела.
Тут уж не только год, не только месяц - каждая лишняя неделя, каждый
лишний день становились мучительно долгими.
Раньше Матвей чувствовал себя просто зачинщиком. Человеком, который ввёл
мяч в игру. Самое большее - одним из команды. Теперь он знал: всё зависит
от него. Гол в ворота противника может забить только он.
Нет, решить задачу старым методом было невозможно! И эта невозможность,
как уже не раз случалось в науке, привела Матвея к открытию. Собственно
говоря, сам он вовсе не считал это открытием. Напротив, когда ему пришла
мысль воспользоваться наведённой радиацией, он схватился обеими руками за
голову и горестно простонал: "Дурень!"
Наведённая радиация и в самом деле не была новостью. С тех пор как были
обнаружены космические лучи, учёные знали, что они бомбардируют всё, что
находится на поверхности Земли. Словно маленькие снаряды, вонзаются
космические частицы в людей, в деревья, в камни, оставляя невидимые следы.
Чем дольше лежит камень на поверхности, тем больше на нём следов.
А если спрятать камень в пещеру? Что случится тогда? Только маленькая
часть космических снарядиков пробьётся сквозь свод пещеры и достигнет
камня. Остальные застрянут в толще свода. Поэтому в спрятанном в пещере
камне гораздо меньше потревоженных атомов, чем в его собратьях, оставшихся
снаружи, без защиты. Тем меньше, чем дольше он пролежал в укрытии.
Но разве всё это относится только к камню? Конечно же, нет! Вместо камня в
пещеру можно поместить глиняный черепок или монету. Или кусочек охры...
Да, охры, черт побери!
Восемь дней, которые понадобились четырем граммам жёлтой краски,
соскобленной Фернаном с ноги Майиного космонавта, для того чтобы добраться
до Москвы, - все эти восемь дней Матвей почти не смыкал глаз.
И всё-таки он не успел бы закончить расчётов, если бы не Григорий, который
носился, как вихрь, по институтам, лабораториям, конструкторским бюро,
молниеносно выполняя все поручения Матвея: уговаривал, доставал, увязывал,
добивался, пробивал, уламывал...
И когда пробирка с жёлтым порошком на дне достигла лаборатории Белова, её
уже ждал новый прибор. Правда, он не был так законченно компактен и
красив, как термоанализатор с его радужным столбиком. Большой чёрный
цилиндр, похожий на голландскую печь, не вмещал всей аппаратуры, и провода
тянулись от него вверх - к ячейкам транзисторов, вниз - к
трансформатору, вбок - к осциллографу.
Зато точность его была замечательной. Вчера на последнем испытании тройное
повторение опыта с единственным привезенным Тарасюком саммилитом дало
числа: 19 200, 19 800 и 21 000. То есть двадцать тысяч лет плюс-минус
тысяча. Сомнений быть не могло - маленькая полупрозрачная груша появилась
на Земле двадцать тысяч лет назад. Всего двадцать тысяч лет назад!
...Приняв из рук Тарасюка драгоценный жёлтый порошок, Белов вытолкал
Григория за дверь, разделил содержимое пробирки на десять равных частей и
начал опыт.
Он вышел из лаборатории в полночь, на четвёртые сутки, проделав подряд
десять скрупулёзнейших исследований.
В зубах у него похрустывал задубевший бублик, руку оттягивал тяжёлый
портфель. В портфеле лежала метрика Майиного космонавта.
Нет, Майя никогда не могла нарисовать картину, рядом с которой
сфотографировал её этот прохвост, назвавшийся Смитом. Да что там Майя! Ни
одна из её прабабушек не могла бы это сделать... по той простой причине,
что прибор засвидетельствовал: жёлтая охра из присланной Фернаном Гизе
пробирки попала на стенку пещеры за двадцать тысяч лет до рождения Машиной
прабабушки. В то же самое тысячелетие, когда неподалеку от ущелья Джаббар,
на плоской, как стол, равнине появились саммилиты. В то же самое!
Есть у юристов такое понятие - алиби. Если нити преступления ведут к
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг