Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
распухали от обилия томов и манускриптов, на других валялись одна-две  книги
или даже отдельные сшитые листы.
     В  каждом  хранилище,  наверное, порядки  свои,  книги  расставляют  по
размеру или по алфавиту.  В здешней системе я еще не разобралась, но похоже,
их собирали по темам. Так же, кстати, как и в библиотеке Тальви.
     Я ошиблась, первоначально решив, что в здешних обозначениях отсутствуют
цифры.  Чуть выше моей головы  была вырезана  именно  цифра. Римское "три" -
III.  Я  поискала  I и  II, но их нигде не  наблюдалось.  Зато  невдалеке  я
обнаружила полку,  отмеченную  тем же значком, что  я  видела  в  бодварской
церкви, посвященной  тому же  святому,  что  основал  здешнее  аббатство.  И
загружена  была эта  полка преизрядно.  Но  стоило мне  подойти  к  ней, как
зверюшка в  кулаке стала  остывать.  Пришлось вернуться  к полке под номером
три.  На  ней  лежала   одна-единственная  книга.   Даже  не   книга,   если
присмотреться, а нечто вроде альбома, переплетенного в черную кожу. Я  сняла
его с полки. Прежде чем  открыть,  села на пол и устроила альбом на коленях.
Сбросила с плеча  "кошку" и положила ее когтями  вверх.  Оперлась  локтем на
нижнюю полку. Если я не ошиблась,  то могу потерять сознание. В этом  случае
рука моя ослабнет, выпрямится и ладонь напорется прямо на "кошку". И я приду
в себя. Мне разлеживаться в обмороках некогда.
     Но на  сей раз я  не потеряла  сознания. Хотя и не ошиблась. Все плыло,
книжные полки раскачивались, словно корабельные  мачты в бурю,  и, если бы я
не  сидела  на  полу, у меня подогнулись бы ноги. Но сознания  я  не теряла,
пусть  это  требовало огромных усилий. Передо мной, оплетенная  в кожу, была
пачка листов бумаги и пергамента разного  размера, попадались даже  обрывки,
исписанные разными чернилами, отличными  друг от друга почерками, но буквами
уже  знакомого мне очертания. Строки дергались и скакали, однако ни разу  не
сделали попытки побежать, как  это уже бывало  прежде. И видения меня сейчас
тоже  не  посещали. Хотя мысли путались, мешались  без  всякой доступной мне
связи, и сильнее всего было  чувство, будто  я балансирую  на  краю бездны и
вот-вот пойму нечто такое, что гораздо важнее  всего, что мне доселе удалось
узнать и угадать. Но что именно? Это от меня ускользало.
     "Ты не  понимаешь? Ничего  не  понимаешь?  " -  спрашивал старик в моем
сне...  святой  Хамдир?  А  до  того  он  рисовал   на  земле  три  короткие
вертикальные  черты.  Как  те, что были вырезаны на полке. Не цифра это была
вовсе. "Правая линия, и левая линия, и средняя линия", -  вот как он сказал.
А я по-прежнему ничего не понимала.
     Почему они  преследуют  меня?  Или  почему  я,  с  тех  пор  как судьба
столкнула меня  с Тальви,  постоянно  хожу  по  их следам - святого Хамдира,
святого Эадварда, безымянного хрониста? В  какое озеро тьмы заглянули они  -
герой,  порожденный  буйным  воображением карнионских  поэтов,  просветитель
эрдов  и  злоязычный еретик  прошлого века -  и  что они там увидели? Мне не
узнать, пока я не прочту записей. А я их прочту. При всем разброде  в мыслях
сумела же я не лишиться  сознания. Очевидно, я уже начала  привыкать. Или...
на мое восприятие  влияет  беременность?  Если  утверждение о наследственной
памяти  верно,  не значит ли - от этой догадки мне стало  жутко, -  что  мой
ребенок уже сейчас узнает все,  что знаю я? И его разум сообщается с моим, а
мой - с его разумом?
     Три линии. Три. Союз мужчины и женщины, побеждающий зло. Заумные слова,
которые  могут означать  что  угодно. Правая и  левая  линии. И средняя, без
которой они теряют свое значение.
     Неужели весь смысл только в этом?
     Наверное, не весь, но та его частица, которая для меня важнее всего.
     Вдруг мне почудилось,  что я  все же теряю власть над собой и если я не
проваливаюсь  в видения, то взамен слышу голоса. Я резко захлопнула  альбом.
Но голоса не исчезли. Они раздавались словно бы снизу, из-под ног, и звучали
слаженно, но  глухо, как это иногда бывает в сновидениях. Прислушавшись, я с
трудом разобрала:
     - Veni, pater pauperum, Veni, dator munerum, Veni, lumen cordium.
     Это  был кант  "  Veni, Sancte Spiritus".  Стало  быть,  чернецы  опять
собрались в церкви. Бедные! Сколько же раз им приходится подыматься  за ночь
и  каково это сейчас, едва успевши  пригреться  в теплой постели, пусть  она
даже жесткая  и  неудобная, снова выбираться в промозглый холод?  Искаженные
дальностью,  отразившись от каменных  перекрытий,  слова о  "вечной радости"
звучали  зловеще. Я привычно попыталась  на слух  определить  расстояние.  И
совсем слабо до меня долетело:
     - Lauda anima mea Domine, laudabo Dominum in vita mea.
     Я бы тоже восхвалила Господа всей душою, если б осмелилась. Я совершила
сегодня слишком много, чтоб у  меня на это поворачивался язык. Довольно уж и
того,  что у  меня хватает  наглости  пожалеть  монахов, которых  сама же  и
обкрадываю. Бог с вами, чернецы. Да уподобитесь вы добрым жнецам из  Святого
Писания,  что  оставляют  спелые  колосья на сжатой полосе,  чтобы их  могли
подобрать бездомные  себе на  пропитание. И с чистым сердцем выпевайте  свое
"аллилуйя". Только поспешите, потому как мне еще обратно лезть...
     А собственно, почему я должна возвращаться так же, как явилась? Столько
раз повторив, что это не Тайная палата, пора бы уже в  это поверить.  Сейчас
проверим, как выглядит  здешняя дверь...  Я встала, машинально одернув юбку,
которая  так  и  оставалась подоткнутой  все это  время, засунула  альбом  в
котомку и  двинулась вдоль стены. Дверь здесь тоже оказалась  на задвижке. Я
даже   была   несколько   разочарована  столь   малыми   предосторожностями,
предохранявшими  помещение  от  взлома.  А  зачем, если вдуматься, они здесь
нужны? В  наше  время  монахам следует опасаться  не любопытных  сверх  меры
послушников, коим неймется  заглянуть  в  запретные манускрипты, и  даже  не
воров- святотатцев, охотников за раритетами, но шаек грабителей и мародеров.
А  им никакие  замки и запоры  не  преграда. От них  спасут только  надежные
каменные стены  да солдаты  с мушкетами.  Вот  стены монахи  и укрепляют.  И
стражу к себе пустили.
     Пока монахи завершали свое " Hosanna in excelsis", я быстро изничтожала
следы своего  пребывания.  Заперла ставню и  окно, даже умудрилась  вставить
выдавленное  стекло  на прежнее место. Завтра, если кому-то вздумается вновь
открывать окно,  что  при такой  погоде сомнительно, от  толчка стекло опять
вылетит,  однако вряд ли кто угадает  истинную  причину.  Потом  вернулась к
двери.  Рядом  с  ней  располагался  пюпитр.  На нем - стопка чистой бумаги,
принадлежности  для письма. Я  прихватила оттуда хороший свинцовый карандаш.
Пусть не обижается на меня тот, кто с утра с таким  тщанием собирался  здесь
работать. Возможно, при расшифровке мне придется что-то записывать, а в лесу
мне  вряд ли удастся разжиться пером и чернильницей. Открыла  дверь  - снова
при  помощи кинжала. Бедный Ренхид. Нынче я молилась за упокой его души,  не
удостоверившись в его смерти. Так он  когда-то огорчался,  что я  не  пускаю
кинжал в ход. Возможно, он еще больше огорчился бы, узнав, для каких целей я
его сейчас употребляю.
     Голоса внизу  смолкли.  Темная вереница иноков, должно быть, пересекает
двор. Когда я перейду из пристройки в церковь, они уже скроются.
     Коридор был невелик и просторен, зато винтовая лестница, что вела вниз,
- крутая  и  узкая,  с  такими  высокими  ступенями,  что  впору  было вновь
подтыкать  юбку.  И  вновь  жалеть  монахов  -  как  они  здесь в  рясах  не
спотыкаются?  Неужели подолы подбирают,  как женщины? Решительно,  ходить по
этой лестнице  каждый день можно только  от великой любви к знаниям.  Я сама
умудрилась оступиться и удержалась, упершись растопыренными руками в  стены,
отчего меня бросило в жар. Навернуться  на крутых ступеньках после того, как
благополучно одолела подъем по стене, - это было бы верхом нелепицы.
     Завершив спуск, я оказалась в коридоре со сводчатым потолком. Не прошла
я по нему и двадцати шагов, как обнаружила, что переход разветвляется. Этого
следовало ожидать. Разные  ходы вели в главный неф и в боковые, где-то здесь
должны были иметься лестницы вверх, на хоры, - еще днем я  заметила, что они
здесь не только с восточной, но и, западной стороны, - и вниз, в крипту (вот
еще  одно  славное  воспоминание)...  и  еще  коридоры  в  сакристию... и  в
сокровищницу, наверное...
     Внезапно в  одной  из  галерей мелькнул  огонек.  И стал  приближаться.
Сердце у меня екнуло. Слишком уж хорошо все складывалось, обязательно что-то
должно  было  случиться... Кто-то  шел  по  коридору,  прикрывая ладонью  от
сквозняка колеблющийся фитиль масляной лампы.
     Я отступила за угол, сунув руку за пазуху. В ушах гнусненько зазвучало:
     Ты не думай, сука, Много об себе. Я тебя прирежу И пойду гулять...
     Неужели судьба моя такая - попадаться не из-за  злонамеренности врагов,
а на дурацких случайностях? Этого я допустить не могу...
     Но Господь не допустил, чтобы  я совершила в Его доме преступление, еще
худшее, чем прежние. Человек с лампой не свернул в коридор, где пряталась я,
и прошел мимо. Судя по походке, это был не старик. Скорее всего, монах, но в
темноте любая длиннополая одежда  могла  сойти за рясу. И я так никогда и не
узнала,  кто  это был: сторож, собрат-вор, грешный,  либо, напротив, излишне
благочестивый инок, молившийся в одиночестве  после ухода братии, или просто
человек, которого мучила бессонница?
     Бог не только удержал мою руку от ненужного кровопролития, он отвел  от
меня опасное искушение. Кто знает, что бы  стало с моими благими намерениями
- всем известно, куда они ведут,  - если бы  перед  моими  глазами оказались
церковные  ценности? Но чтобы не столкнуться с  ночным бродягой вновь,  я не
вернулась в главный  коридор,  а  пошла по тому, где скрывалась, и он привел
меня  в одну  из капелл. Вероятно,  оно  и к лучшему.  Если здесь  в  обычае
шататься по  церкви средь  ночи,  в  главном  нефе вполне мог  оказаться еще
кто-то из братии. В капелле же  никого  не было,  а  украшения ее - фрески и
резьбу - в котомку  не затолкаешь. Одно нехорошо. Главные врата монастырской
церкви, как и положено, не  запирались, а  вот дверь капеллы  была на замке.
Тут мне  впервые за  долгое  время пришлось извлекать свои  инструменты.  Но
управилась я довольно быстро  и  вскорости уже была  снаружи  - там  же, где
пробегала несколько  часов назад, с  северной  стороны.  Как  раз  вовремя -
звезды исчезли, и небо становилось из черного серым.
     К первому удару колокола я уже мирно возлежала  на соломе.  Похоже, моя
соседка  заметила-таки,  что  я  выходила.  И  по тому,  как она ухмылялась,
прикрываясь платком,  она пришла ко вполне однозначному выводу - я  навещала
стражников.  Не  к  старичкам же  паломникам бегать,  когда здесь с  десяток
кобелей здоровых! Однако  догадки свои она оставила при себе. Может, потому,
что я была выше ее ростом и крепче. А может, потому, что ночью она совершала
как  раз такую вылазку. Да, судя  по  ее  довольному виду, так  оно  и есть.
Ладно, как сказал бы отец Нивен, не мне ее судить.
     Когда я покидала аббатство, вчерашний священнослужитель опять зачитывал
новым паломникам  - уже вконец простуженным голосом - весь список бессчетных
проклятий, призываемых на нас с Тальви,  препоручая нас Сатане и его  черным
ангелам. А паломники, бедные, дрогли на ветру, шмыгали носами и переминались
с ноги на ногу.
     Если так пойдет дальше, я докачусь до того, что начну жалеть Дагнальда.
Сколько ему с нами хлопот, как будто у него  других забот нету... Но чтобы я
его  пожалела, должно пройти очень много  времени. А время мне  потребно для
другого. Потому что время для меня сейчас существует.
     Отделаться от сопутствующих  богомолок оказалось  труднее,  чем  к  ним
примкнуть.  Испросив  покровительства  у  святого,  бабы малость повеселели,
начали  болтать,  пошли расспросы  - кто,  что, откуда,  разговоры  о мужьях
(пьяницах  и  прохвостах - это  если они живы,  а ежели померли -  ангелы во
плоти), детях и родне. Врать  с обычной легкостью я не могла -  недостаточно
знала  Нантгалимский край,  названия  деревень  и  прочее, но  все же как-то
поддерживала  беседу  до  ближайшего  поворота дороги.  А уж  оттуда удалось
убраться  в лес. Давно перевалило за полдень,  и нужно поспешить, если  хочу
найти Тальви до ночи. И так уже пришлось сделать крюк.
     Сегодня, впервые  за  много дней, ярко  светило солнце, холодное солнце
осени.  Желтая  листва  под ногами чем-то  напоминала  вчерашнюю  золотистую
мозаику, украшавшую  пол.  Да  и  весь  лес,  простором  своим,  яркостью  в
сочетании с полумраком и той особой торжественной гулкостью, что в ясные дни
стоит  под  его  сводами, имел  много общего с  храмом.  Разве  колонны с их
затейливыми капителями - не  сестры родные  стройным деревьям с раскидистыми
кронами? И световые столбы, падающие между стволами, сродни тем, что ложатся
на мозаичный  пол из высоких стрельчатых окон.  Но я слишком долго и слишком
часто бродила по лесам, чтобы  обманываться  всей этой красотой и тишиной. А
ведь  мой опыт  относится еще  к мирным  и довольно  сытым временам.  Сейчас
вероятность  встретить  в лесу  лихого человека,  а то и целую  банду  стала
гораздо больше.  ... И  накаркала.  Кто-то  ломился  через  самые заросли, с
наглостью пропащего, которому наплевать на все и вся, на собственную шкуру в
том  числе. Но я  не этот, с рыбьим именем, в пьесе несчастного Дайре,  - не
стану стрелять  в каждый куст, за которым что-то трещит. Да и не из чего мне
стрелять,  ежели вспомнить. Лучше спрячусь-ка я, а там и удеру. Может, все и
обойдется, как ночью, в переходе церкви...
     Это  был  Тальви. Тальви,  которому  я твердо  наказала  ждать  меня на
условленном  месте и никуда не уходить. Диво, что он  всю братию  лесную  на
ноги не  поднял. Он  упорно ковылял, опираясь на выломанную  где-то  дубину,
глядя прямо перед собой, стиснув зубы и,  похоже, ничего не  замечая вокруг.
Когда  я выбралась из-под корней поваленной дряхлой сосны, где было залегла,
меня он заметил, только когда я возникла прямо у него перед носом.
     - Ты? - ошеломленно выдохнул он. Споткнулся, но удержался на ногах.
     Я была в бешенстве. И готова была упереть руки в боки, распахнуть пасть
и начать  орать  на  него за то, что он  меня не послушался и  что смерти он
будет искать только после того, как я сдохну, но не раньше...
     Однако я справилась с собой. Это было бы уже чересчур. Лишь процедила:
     - А ты как думал - я тебя брошу?
     Именно  так,  конечно,  он  и думал.  Хотя не  сказал. А что он еще мог
подумать?  Внезапно мне стало стыдно. Я никогда не произносила вслух  своего
вечного припева:
     "Если бы  я была одна...  ", но Тальви  не  мог не почувствовать  моего
настроя. Впору самой приниматься оправдываться, ей-богу.
     Я ждала, что он  скажет. Но Тальви молчал. Приоткрыть на мгновение, что
он не столь бесчувствен, каким желает и старается быть, - это и так было для
него слишком много. Он даже не спросил, удачна ли была моя вылазка.
     - Ладно, - вздохнула я и привычно подставила ему плечо. - Ладно. Идем.
     Примерно  через  месяц,  Сегодня  утром,  высунувшись  из  землянки,  я
увидела, что  лапник, прикрывающий  ее  крышу, поседел не  только  от ночной
изморози, но и от снега. И сказала себе - все, дальше тянуть нельзя. Пусть к
полудню  снег  растаял,  завтра  или послезавтра  он ляжет прочно. Озеро уже
затягивается льдом, а озеро - главное, что нас кормит.  Мы забрались в такую
глушь,  что  надежды  на  цивилизованные  способы  добычи  провианта,  вроде
грабежа, нет никакой.  Здесь нас вряд ли скоро найдут, но  от голода бегство
не  спасает. Порох и  патроны у нас кончились, никто из  нас не в  силах,  к
примеру, хаживать на кабана  с одним  кинжалом,  и сейчас не то время  года,
чтобы охотиться с силками.
     Поначалу  нам как-то удавалось справиться  со всем этим. Особенно когда
набрели  на  озеро в предгорьях.  Вырыли землянку, долбая землю исхищенным в
обитаемых   землях  топором.  Лопатой  было  бы  сподручнее,  но   всего  не
предусмотришь. А  совсем  без  укрытия выдержать  было невозможно. Так у нас
была хоть  какая-то крыша над головой во время дождя.  И  очаг мы  устроили.
Темно,  тесно, дым глаза ест, а  все жилище. И птицы с озера на юг тогда еще
не улетели. И рыбу можно было ловить.
     Так  уж  получилось, что  большая  часть наших забот по  обустройству и
пропитанию, если не все они, пали на  плечи Тальви.  Плохая из меня спутница
жизни.  Никудышная. Целыми  днями сижу и  разбираю  покраденную  писанину. А
Тальви занимается всем остальным. Рана у  него зажила, и лихорадка больше не
возвращалась.  Но  хромота  осталась,  и  я  не  верю,   что  он  поправился
окончательно. Однако он все время занят. Землянку  он копал - почти без моей
помощи. И деревья рубил, из которых мы  крышу выкладывали. Рыбу ловил.  Пока
боезапас был, охотился. И потом умудрялся уток бить, пока они на озере были,
дубинкой и пращой, как деревенские браконьеры.  И готовил их сам - запекал в
глине. Бог ведает, в каких  таких странствиях он  этому  научился, я  такого
способа  никогда  не видела. Ничего, есть  можно.  Хотя соли бы добавить  не
помешало, да где ее  взять? Там же,  где хлеб и все остальное. Там, куда нам
путь заказан.
     Но вначале не столько  голод был мучителен, сколь холод.  То есть не то
чтобы  сейчас  холод стал привычен, просто  еды  было  больше.  Вечно  огонь
поддерживать  в землянке нельзя - задохнешься.  Мы набросали на земляной пол
лапника и сухой листвы, потом еще  и утиный пух добавился, спали, как звери,
тесно  прижавшись друг  к  другу,  чтобы  согреться,  и  все  равно  мерзли.
Просыпаться  было  мучительно  из-за  возвращения   в  холод.  Но  это  было
неминуемо, и мы выбирались из-под земли. Тальви - на промысел, я - работать.
     От многочасового  неподвижного сидения  у  меня  ломила  спина,  голова
раскалывалась,  из-за рези в глазах по щекам  текли слезы.  Но я  складывала
буквы   в  слова,   слова   в  фразы,   а  иногда  знание  приходило   само,
безотносительно к тому, что написано на пергаментах и клочьях бумаги. Теперь
я знала многое.
     Знала,  например,  что  карнионцы  -  те,  древние,  долговечные  -  не
принадлежали к миру изгнанников, но знали о нем. Многое знало это надменное,
утонченное  и  велеречивое  племя,  скрывшее холодную и жестокую истину  под
цветистым покровом поэзии. Но прямой связи не было.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг