единой души человеческой. Доедала припасы, собранные Мойрой, дремала на
земле вполглаза, костров не разводила, благо было еще тепло, особенно днем.
Хотя серые промозглые туманы по утрам и уходящие в желтизну листья
напоминали о том, что уже не лето. И все было бы хорошо, только одного я не
могла забыть - если я хочу успеть туда, куда направляюсь, из лесу мне
придется выйти.
А потом возникла деревня.
По первости я учуяла дым. Но дым был мирный, печной, не от пожара.
Влезла на дерево - так и есть, большое село у перекрестка дорог. Хоть и не
бывала я здесь раньше, но не трудно было догадаться, что одна из этих дорог
ведет в сторону Эрденона, а другая выводит на Северный тракт, тот, что
связует Белую дорогу и побережье. Деревня вольная была, потому что ни замка,
ни поместья в обозримых пространствах не наблюдалось. Собственно, все
крестьяне в Эрде вольные, но одни сидят на хозяйской земле и вносят арендную
плату, другие - на своей. Что лучше - зависит от обстоятельств.
Я решила войти в деревню. Не просто так - не любят в деревнях, когда
люди приходят просто так. Прикуплюка я ячменя для лошадей и хлеба для себя.
Собственно, можно было бы подождать ночи и взять все это даром, да некогда
мне было ждать ночи. А за разговором вызнаю, кто нынче у власти и война ли,
мир ли в герцогстве.
Сюда-то война точно еще не дошла. На дороге - следы телег и подвод, но
уж никак не пушек и кавалерии. И в деревне спокойно, все дома в целости,
народ в церковь валом валит. Одно только смущает - посреди площади, перед
трактиром - черный круг кострища. Праздник, что ли, был здесь какой? До
Осеннего равноденствия еще куда как далеко, а Урожайную ночь на Севере вроде
не отмечают.
Руари я в лесу спрятала. Нечего с двумя лошадьми людей в искушение
вводить. А Керли со своим кургузым росточком и округлыми боками вызывает
доверие не меньшее, чем мой обтерханный кафтан. То, что идти она может
временами очень даже резво, разглядит только опытный глаз. Равно как и то,
что "сплетница", она же "локтемер", у меня на боку привешена не для того,
чтобы мерить сукно. ... И у въезда в деревню увидела то, что сидючи на
дереве не приметила. Тоже на дереве. Только он не сидел, а висел. Висел не
первый день, но и не так чтоб давно, потому как истлеть еще не успел. Хотя и
начал. Если б здесь наемники побывали, тогда понятно, тогда этот дуб
висельники и гроздьями могли украшать. Может, я ошиблась и есть здесь
помещик, которому в голову ударило чинить суд и расправу?
То, что осталось на мертвеце из одежды, было явно не крестьянского
кроя. Стало быть, пришлый. Вроде меня. И даже померещилось мне в его лице
что-то знакомое. Но я решила, что это метится от усталости и с недосыпу. От
страха бы не должно. В Свантере, когда власти принимались порядок наводить,
этого добра вдоль всей Старой гавани бывает понавешено...
Но не в деревнях. В деревнях мне такое было непривычно.
У трактира, в отличие от деревни, вывески не было. Даже ветки омелы не
было приколочено. Только сноп над дверями. Из-за двери высунулась хмурая
баба, глянула на меня без интереса. На вежливый вопрос, можно ли здесь за
деньгу пожрать и лошадь накормить, отвечала, что можно, почему ж нельзя,
ежели за деньгу, а коли надобно что-то еще, так это нужно дожидаться, пока
хозяин из церкви вернется.
Сегодня вроде бы не воскресенье. Или я сбилась со счета? А может, и
впрямь местный праздник какой? Иначе что бы трактирщику в будний день делать
в церкви? Кстати, и, проходя по деревне, народу я почти не увидела.
Пока я рассуждала так про себя, местные высыпали из церкви - и старые,
и молодые, а больше всего мужиков в самой поре, которые обычно благочестием
не блещут. Один из них, на рысях приблизившийся к трактиру, плотный,
рыжеватый, с веснушками аж на лбу и щеках - как у Малхиры, но лишенный
Малхириной приглядности и вдвое старше - оказался здешним хозяином. Он
пребывал в состоянии радостного возбуждения.
- Ну, давай, мать, поспешай! - крикнул он жене. - А то недосуг мне.
Надо посмотреть, как отец Теофил народ в ополчение благословлять будет.
Нынче же и выступаем... То есть я тоже собирался идти, но кто-то должен
остаться на случай, ежели южане нападут, хозяйство оборонять...
- Погоди-погоди. Разве мы с южанами воюем?
- А с кем же еще?
- Я так полагаю, законный герцог воюет против самозванца. - Я
благоразумно не указала, кто есть кто.
- Это само собой... А самозванец, он откуда взялся? На южные деньги
засланный, на южные деньги купленный. На что только не идут, чтоб нас
разорить... Ты-то, вообще, откуда? - Он воззрился на меня с подозрением.
- Из Вальграма. - Я назвала самый дальний к востоку порт. - Туда война
еще не добралась.
- А-а. Нам - оно виднее.
- Верно, только скажи мне - где южане и где вы? Как они до вас
доберутся?
- Ни черта ты не понимаешь. Зараза-то когда начала расползаться? Годы
тому, и немалые. А большие господа и рады, заразу распознать не умеют, им
только того и надо, что разную сволочь привечать взамен честных людей. Но с
нами такое не пройдет. Мы их враз раскусили, ублюдков этих южных, штукарей
паскудных, прислужников сатанинских.
- Это кого?
- Да комедиантов, кого ж еще! Чуешь, какое дело - все угодья в них: и
южане, и шпионы, и колдуны, и скоморохи развратные!
Теперь я поняла, почему лицо повешенного показалось мне знакомым. Это
был Дайре, глава актерской труппы. Я отвернулась от трактирщика, и взгляд
мой невольно упал на черное пятно на утоптанной земле.
- Это мы все ихнее сожгли, - гордо сказал трактирщик. - Машкеры, дудки,
барабаны, одежки похабные, книги чернокнижные... Жаль только разобрались не
со всеми. Главаря- то мы повесить успели, а остальные - мы их в амбаре
заперли - в это время как-то выбрались, не иначе, сатана помог, и утекли.
Мне сразу стало как-то легче. Хотя теперь я знала, что по крови не
принадлежу к южанам, мне все равно было их жаль. Даже если среди них был
Пыльный. Но это сомнительно - если он человек Вирс-Вердера, а тот нынче
генеральный судья...
- А они точно были колдуны?
- А то! Отец Теофил - это он всю их злобность обличил - у главаря
настоящую черную книгу видал. А на ней вот такими буквами написано, - он
понизил голос и сделал знак от нечистой силы: - "Оборотень". Ну как?
"Оборотень". Трагедия в пяти действиях. Бедный Дайре.
- Ладно, хватит разговоры разговаривать, пошли посмотрим! - Трактирщик
уже потерял ко мне интерес. Смотреть на их сволочное ополчение мне вовсе не
хотелось, но отказаться - значило бы навлечь на себя подозрение, и я, взяв
повод Керли, поплелась за ним.
Селяне собирались на лугу за церковью. Меня удивило, что они вообще
рассредоточивались после обедни, но оказывается, они домой за оружием ходили
- не подобает в дом Божий с оружием соваться, так отец Теофил сказывал!
Мушкет имелся только у одного, у остальных - вилы, цепы - не боевые, а
обычные, ножи, топоры, рогатины, даже дубины. В рукопашном бою это все,
разумеется, куда как сподручно, однако пять-шесть рейтаров с хорошим
боезапасом уложили бы их в несколько минут. Всего же их было человек
тридцать. Мужчин с оружием, я разумею, но крутились здесь и мальчишки, и
пара-тройка баб волокла пустые тачки - неужто и эти в поход собрались? Лица
у них были радостные, просветленные. Я поискала глазами виновника праздника.
Он был лет на пятнадцать моложе нашего отца Нивена - за сорок, а может, и
под пятьдесят, с заметным брюшком, бледным пухлым лицом и тяжелыми веками.
Он посмотрел на меня из-под этих век, и я машинально сняла шляпу. Нужно было
соответствовать роли. Почему- то мне показалось, что после этого он
успокоился, хотя поначалу была в его взгляде какая- то подозрительность.
Убедившись, что на лугу собрались все - и те, кто отправлялся в поход,
и те, кто провожал, отец Теофил начал речь:
- Дети мои. - Голос у него был слабый, и, чтобы все могли расслышать,
должно было воцариться полное молчание, а это было невозможно, потому что
нерасслышавшие тут же начинали переспрашивать у соседей. Но слушали все. - С
того дня, как до нас дошел слух, что смута потрясает славную землю Эрда, я
ждал знамения от Господа. Я ночи проводил перед алтарем, непрестанно молясь.
- Почему-то я не сомневалась, что так оно и было. - И наконец глаза мои
отверзлись. Господь уже даровал нам знак, а мы, неразумные, не поняли этого!
Те мерзкие колдуны, блудники и нечестивцы, главаря которых Небеса покарали
нашими руками, - они и были знамением! Разве прежде нога нечестивого
дьяволопоклонника оскверняла нашу милую землю? Враг уже здесь, говорю вам, а
мы спим, благодушествуем, не ведаем зла! - Он взял слишком высоко и
закашлялся. - Истинно говорю вам - южане, порождения ехиднины, южане - вот
кто наши враги! Вы скажете, добрые мои дети, - есть и худшие их - грязные
обрезанцы, не оскверню губ своих именем их, нечестивые еретики, схизматики и
безбожники. Нет, отвечу я вам - они все еще не совсем погибшие души, ибо не
просвещены светом истины, не очищены водой святого крещения, вроде как голые
дикари в Дальних Колониях, и могут еще спастись. Они не знают истины, но
могут узнать ее. Но не те, кому истина явлена и отвергшие ее! Они оскорбляют
Евангелие, топчут святые дары, предаются мерзкому волхвованию - вы сами
видели это! Они подкупают властителей наших, натравливают их друг на друга и
нагло являются сюда поживиться бедой нашей! Так поднимемся и вышвырнем их с
земли Эрдской, а с теми, кто не захочет уйти добром, поступим, как они того
заслужили. Не бойтесь ничего, ибо это дело угодно Богу, и я, пастырь ваш,
отпускаю вам грехи ваши!
На самом деле речь его продолжалась гораздо дольше, чем здесь изложено,
ибо по слабости голоса ему приходилось делать передышки, в то время как
селяне повторяли друг другу его слова. Я помалкивала. Не настолько я глупа,
чтобы встревать, что бы я ни чувствовала. Я видела, как настроены люди, и
знала, чем обернутся мои противоречия. Ну, положу я троих-четверых, а
остальные тут же дубинками меня и забьют.
В лучшем случае.
После завершающего призыва начался общий гомон, и я поняла, что раньше
вечера в поход они вряд ли выступят. И еще поняла я, что не напрасно не
упомянула, кто у нас законный герцог, а кто самозванец. Они сами этого не
знали. Отец Теофил в данном вопросе был им не помощник. После проповеди, уже
не первой, видимо, за сегодняшний день, он словно бы впал в оцепенение и как
будто спал стоя Паства его продолжала разбираться между собой. О том, как
должны выглядеть злые южане и чем отличаются они от честных эрдов, они имели
представление смутное. В таких случаях набрасываются на всех, кто на тебя не
похож, а здесь разнообразие могло представиться большое. Я своими ушами
слышала, как один малый спросил у своего папаши, увидят ли они голых
дикарей, за что сподобился затрещины. Потом они принялись обсуждать, в каком
направлении лучше двигаться. Спросили у меня. Похоже, они не сомневались,
что я иду с ними. Я не стала их в этом разубеждать, по той же причине, что
не спорила с попом. С уверенностью указала им дорогу в сторону Эрденона и в
свою очередь спросила, разведывали ли они, что происходит в окрестностях. Я
была уверена, что нет, и не ошиблась. Тогда я предложила им проехать вперед,
посмотреть, все ли безопасно в дороге, и добавила - не желает ли кто за
компанию со мной? Согласия я не боялась, один противник - это не тридцать,
но они, кажется, всецело мне доверяли. Разумеется, на ближайшем повороте я
свалила в лес, сделала круг и нашла Руари там же, где его оставила. После
чего поспешила в направлении, прямо противоположном указанному мною.
Надо всем этим можно было бы посмеяться, но смеяться мне почему-то не
хотелось.
Даже если забыть о судьбе Дайре.
Что нашло на моих собратьев - северян? Что с ними творится? Добро бы
это были голодающие или погорельцы, которые - я знала - временами сбиваются
в орды и идут грабить все и вся, как стая саранчи. Или городская шваль,
которую легко подвигнуть на беспорядки призывами вроде "Эрденон для эрдов".
Нет, это были вполне основательные крестьяне, мирные, благочестивые люди. И
эти благочестивцы будут убивать, грабить и насиловать, куда бы они ни
пришли, - в этом я не сомневалась.
Если они куда-нибудь дойдут.
Скорее всего, на той дороге, по которой я их направила, они вскорости
наткнутся на людей Вирс-Вердера, и все будет кончено.
А если та же зараза распространяется и по другим деревням и завтра их
будет не тридцать, а триста? А потом - три тысячи?
Даже во времена крестовых походов, когда весь христианский мир словно
бы обуяло безумие и целые деревни, как рассказывал Фризбю, снимались с места
и шли неведомо куда или следовали за бредущими впереди гусем и козой
(которых сегодня изобразила я), твердо веруя, что они приведут их в Святой
град, наши северяне безразлично пожимали плечами и продолжали пахать землю.
Даже среди рыцарей не много находилось желающих цеплять на латы крест и
отправляться за тридевять земель кормить вшей и подыхать от жары. А если
кому охота схлестнуться с неверными, причем в тех же условиях, - у нас свои
есть на южных границах, добро пожаловать в тамошние гарнизоны. И вот теперь,
после десятилетий мира и относительного благополучия...
Может, в этом все и дело? Люди успели забыть, что такое война, голод и
страх?
Они быстро это вспомнят. И родовой памяти не понадобится.
"Эрденон для эрдов" - это, конечно, Вирс-Вердер придумал. Граф, ныне
генеральный судья, еще не понимал, на какую груду хвороста швыряет факел. А
если понимал - тем хуже. Для него в том числе.
Впрочем, все это умствования, порожденные тем, что в одной тихой
деревушке жители повесили одного известного мне актера, а потом побросали
хозяйство и двинулись в поход.
Откуда же чувство, что это болезнь и нет от нее лекарства?
Хотела бы я ошибиться.
Над деревней, на которую я наткнулась назавтра, подымался дым.
Сюда не пришли с нарочитой целью грабежа. Иначе вряд ли кто из местных
остался бы жив. Просто поблизости сшиблись два отряда - деревенские не знали
чьи, сшиблись и перекатились дальше - разграбили дома и два из них сожгли,
кого-то изнасиловали, кого-то убили - так, походя, без отрыва от главного
занятия.
Первым нарвался на пулю приходский священник, спешивший к умирающему.
Он попытался заслониться святыми дарами, но это его не спасло. Умирающий, к
которому он торопился, был все еще жив, а священник лежал посреди
деревенской улицы с развороченной пулей грудью и размозженной головой - он
был уже мертв, когда по его черепу пришелся удар копытом. И некому было ни
отпеть мертвых, ни утешить живых.
Дароносица валялась на земле.
Что-то я вчера слышала о втоптанных в грязь облатках...
И еще я вспомнила веснушчатого трактирщика, который остался дома,
защищать свое добро от безбожных южан. Вряд ли он сумеет оборониться, если
наемники двинулись в ту сторону - а это, похоже, так и есть, - но южане
будут здесь ни при чем.
Хотя - будем справедливы - вряд ли южане в таких делах были бы лучше.
Люди есть люди.
Но я не повернула назад - спасать деревню отца Теофила. Я спешила
дальше, хотя за мной никто не гнался. Спешила, потому что здесь, среди
обугленных крестьянских халуп и случайных мертвецов, я поняла, что могу
опоздать.
Так это начиналось. Она была не последней - эта разграбленная деревня.
Болезнь, которая примерещилась мне, распространялась. Вмиг, в считанные дни
рухнуло хваленое благополучие Эрда. Пылали села, и жирный вонючий дым стоял
над городами, по раскисающим в осеннюю распутицу дорогам волокли обозы с
пушками и брели солдаты, неотличимые от разбойников, и не было причины, по
которой их стоило бы различать.
Несмотря на то, что погода ухудшилась, я ни разу не ночевала под крышей
- себе дороже. Да я и не спала почти. Останавливалась только для того, чтобы
дать роздых лошадям. И снова пускалась в путь. Иногда задерживалась, чтобы
добыть провиант и какие-то обрывки сведений. Так я узнала, что Тальви еще
держится, но отступает дальше к востоку, потому что выход на север перекрыт
свежими силами, прибывшими из Эрденона. Может, Вирс-Вердер и не великий
стратег, но я понимала - Тальви берут в клещи. Пробившись к морю, он мог бы
захватить какие-то корабли и уйти за пределы империи. Но его целенаправленно
загоняют в Катрейские топи. А что такое Катрея, известно каждому. И,
вспомнив о болотах, я вновь погоняла Руари или Керли, не важно, кто в тот
момент был под седлом.
Еще я узнала, что архиепископ Эрдский, который три недели назад (или
уже месяц прошел? ) благословил Тальви, теперь точно так же благословил
Сверре Дагнальда и вручил ему новое знамя с белым единорогом Эрда.
Единорог. Дикий бык. Нантгалимский. И мотался этот бык-единорог за
разбитыми телегами, еле ползущими вслед хромым клячам, и над закованными в
латные нагрудники имперскими кирасирами, что сомкнутым строем двигались по
дорогам, между новенькими виселицами и братскими могилами, и лишь одна
геральдическая фигура могла сейчас соперничать с ним - красный петух.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг