уничтожил мою старую одежду. Поэтому ненавидел перстень с сердоликом - я
несколько раз надевала его и замечала, как Тальви на него смотрит. Мое
пренебрежение тем, что было мне дано, оскорбляло все его усилия, которые в
конечном счете были направлены лишь к одному - к власти. И он мне не
доверял. Я это чувствовала. При всей своей откровенности - не доверял.
Я ни с кем не могла этим поделиться. Не в замке, а вообще. Никто бы не
понял. Особенно женщины. В самом деле, чем я недовольна? Большинство тех,
кого я знала, наизнанку бы вывернулись, чтоб заполучить такого любовника,
как Тальви. Чтоб жить в замке, в довольстве и праздности, иметь наряды и
драгоценности, самой пальцем не шевельнуть - и при этом сожитель твой не
старик, не урод, не пьяная скотина, которая норовит ребра тебе переломать, а
стоило бы, потому как не ценишь ты, дура, своего счастья, не понимаешь, как
тебе повезло, чтоб от такого искать добра, нужно не золотую голову иметь, а
мякинную. И я не смогла бы ничего возразить. Тальви никогда не обижал меня
по-настоящему - а я навидалась, как бесконечно разнообразна жизнь по этой
части. Он дал мне все, что нужно для жизни, - и многое сверх того. Но ему
нужна была не я, а орудие для его бредовых целей.
В это все и упиралось. Я думаю, что ему было так же тяжело со мной, как
и мне с ним. И спал он со мной не потому, что этого хотел, а чтобы доказать
свою правоту. Какая разница? - сказали бы мне те женщины, реальные и
воображаемые. Все равно все сводится к одному, или ты опять недовольна? Мало
тебе?
Может, разница и незаметна, может, ее вообще не существует. Да,
жаловаться мне было не на что. Но разве утешит поцелуй, если он лишь для
того, чтобы зажать рот?
И все-таки я бы многое простила ему, если б он хоть раз поговорил со
мной по- человечески. Но я знала, что как раз этого никогда и не дождусь.
Потому что "человеческое" он себе сознательно запрещал. Он молчал. Молчала и
я. Глупо было бы бунтовать теперь, если на это не нашлось сил с самого
начала. Или тогда, когда я узнала правду о том, что ему нужно. Но я приняла
его условия, а сейчас это означало: терпеть. Терпеть и повторять фразу из
книги - давно прочитанной - гениального подонка Иосифа. (Он писал гораздо
лучше, чем я ожидала. А человеком оказался - гораздо хуже. ) "Опыт рабства -
тяжкий опыт, и для того, чтобы его избежать, оправданы любые средства. Но
кто уже подчинился ему, а затем восстает, тот не приверженец свободы, а
всего лишь непокорный раб".
Кренге и Ларком приехали в один и тот же день, но с разницей в
несколько часов. И вели оба воителя себя по-разному. Полковник моего
общества не только не искал, оно было ему откровенно лишним. В Бодваре он
мирился с моим присутствием, потому что тамошние разговоры не касались
сугубо военных вопросов. Сейчас он прибыл к Тальви сообщить нечто,
касающееся военного обеспечения грядущих событий, что не предназначалось для
моих ушей. Не женское это дело, крупными буквами читалось на его лице. Я не
возражала, потому что была с ним согласна. Все же - да простит меня Господь,
я не прилагала к тому никаких усилий - кое-что я поняла. Полковник совершил
то же, что и "заклятый друг", но ничем не попирая эрдских законов. При его
чинах набор наемников назывался "формированием вспомогательных сил". Более
интересно, что драгунский полк, которым командовал Кренге, был
расквартирован сейчас в Аллеве. В той самой милой тихой провинциальной
Аллеве, где драгун в последний раз видали полвека назад. Так что нынче там,
наверное, не до разбирательств с наследством кровавой старушки, поскольку
туда же Кренге привел и наемников, поставив над ними Мальмгрена в качестве
своего временного заместителя. "Малый толковый, - отозвался полковник о
владельце поместья Хольмсборг, - ежели из него дурь повыбивать". Что ж, ему,
как профессионалу, виднее.
Зато эйсанский рыцарь за минувший месяц ни на йоту не утратил своей
восторженности. Правда, сейчас для нее имелись основания, помимо того что
Тальви был больше занят с Кренге и оставлял свободным пространство рядом со
мной. Потому что прикатил Ларком прямиком из Эрденона и привез Тальви то,
ради чего раскручивался предыдущий виток интриги - патент на звание "префект
претория", как выражался Альдрик. (Я выяснила, что сие означает, из
сочинений того же Иосифа и комментариев к ним, и не понравилось мне это
сравнение, хоть преторианская гвардия и сажала, бывало, на престол
императоров, а не каких-то герцогов. ) Но не это радостное известие,
безусловно полезное заговорщикам и придававшее задним числом большую
законность действиям Кренге, вызывало у него наибольший прилив энтузиазма. О
событии, каковое, по его мнению, должно было стать решающим при расчистке
для нашего патрона дороги к власти, он поведал вечером, когда мы сели за
ужин в одной из гостиных замка.
Этот вечер, по некоторым причинам, запомнился мне надолго. Хотя за
столом нас было всего четверо, ни малейшей небрежности не наблюдалось.
Скатерть сияла белизной (никакого желтого крахмала - госпожа Риллент не
признавала таких экстравагантных новшеств), оттеняя вернейлевую посуду с
гербами. Содержимое блюд и графинов призывало не к безудержному обжорству и
пьянству, а к медленной и вдумчивой трапезе. Горели свечи, несмотря на то
что было еще довольно светло, - длинные, тонкие, витые, источающие какой-то
слабый аромат. (Здесь у меня тоже пробел в образовании, и мадам Рагнхильд
меня за это справедливо корила, но, поскольку в прежней жизни я не
пользовалась духами и благовонными маслами, то разбиралась в них плохо. А
ведь это одна из заметных статей контрабанды в герцогстве Эрдском. ) Не
хватает только музыкантов, подумала я. Ослепленных и с вырезанными языками,
как было заведено у наших благородных северных предков - чтоб не
высматривали господских секретов и не болтали о них. Если эта традиция не
есть просто страшная сказка - я в последнее время что- то с трудом стала
отличать сказки от правды. Но музыкантов у Тальви не было и обычных.
Вероятно, дело было не в скрытности, а просто в отсутствии интереса к
музыке, равно как поэзии и прочей чепухе.
Разумеется, все перечисленные достоинства ужина нужно было отнести за
счет усилий госпожи Риллент. Пока подавали на стол, она несколько раз
показывалась в дверях, озирая происходящее, а заодно бросала взгляд на меня
и одобрительно кивала. Все было вполне прилично. Как будто рядом с хозяином
сидит настоящая дама, а не бывшая (бывшая ли? ) уголовница, у которой через
слово "Бог", а через два - "черт". Пусть будет спокойна - я постараюсь
соответствовать ее представлениям о приличиях. Потому что их я вполне могла
понять, в отличие от многих других представлений. Хозяин должен принимать
гостей, иначе какой же он хозяин. А при сем желательно присутствовать даме.
То, что это любовница, - значения не имеет. Вот если бы у него не было
любовницы - это было бы странно
(Я так и не полюбопытствовала у госпожи Риллент, кто занимал названную
должность до меня. Поскольку действительно не было любопытно. )
И выглядели мы, на радость домоправительнице, тоже вполне
благопристойно. На Тальви был серый камзол из двойного скельского бархата,
Кренге облачен в мундир. Ларком, разумеется, снял орденский плащ и к ужину
успел переодеться в гранатовый кафтан тонкого сукна, с гладким атласным
воротником, отделанным узкой полоской соланских кружев. Я выбрала платье, в
котором впервые принимала гостей Тальви, - тоже серое, если вдуматься, как
оттенки этого цвета ни именуй в каталогах мадам Рагнхильд, - "жемчужный",
"серебряный", "пепельный", "цвет плаща пилигрима", общим порядком до
тридцати названий. Короче, смотрелись мы хоть куда, можно было на картину
помещать. Видывала я такие у Фризбю - с белой скатертью, с изобильным ужином
и свечами, с музыкантами или без, и называются почти все без исключения
"веселое общество". Но среди нас был по-настоящему весел один Ларком. Бог
весть, как он удержался, чтобы не выпалить сразу по приезде свою главную
весть - Альдрик все-таки осуществил выпестованный план в отношении
Вирс-Вердера. Но как, Творчески развил опыт Каллиста.
Как и предугадали господа заговорщики на совете в Бодваре, улучшение
здоровья старого Гарнего оказалось кратковременным. В Эрденон он еще въехал,
сидя у окна кареты и благосклонно взирая на свой верный народ, но ни о каком
присутствии в соборе не могло быть и речи, и Missa Solemms Хольцгеймера
прозвучала без него. После нового приступа слабости во дворец потянулись
посетители, хотя известно было, что герцог почти никого не принимает.
Считалось, будто эрденонское дворянство ежедневно поспешает справляться, не
пошел ли Гарнего на поправку, а что об этом говорили в городе - Альдрик
предугадал совершенно верно. Угадал он также, что ВирсВердер не оставит
своих поползновений.
Дворцовая площадь, блестя глазами, говорил Ларком, - одна из самых
старых в Эрденоне. И пускай она после Великого Пожара была заново вымощена и
украшена, все же размерами уступает площади Розы или Соборной. (Эти
сведения, без сомнения, предназначались для меня, а не Тальви или
полковника. ) К тому же определенное неудобство возникает из-за того, что
еще в прошлом веке придворные прибывали сюда верхами или в носилках и все
парадные входы, въезды-выезды построены с учетом этого обстоятельства Теперь
же редкий человек из хорошего общества, особливо принятый при дворе, не
имеет своего экипажа. Поэтому на Дворцовой неизбежна толчея, давка, из-за
лучшего места для кареты то и дело возникают стычки между кучерами, а то и
хозяевами их...
- Вижу, вы меня уже поняли. Наш друг Альдрик вообще-то предпочитает
ездить верхом, пуще того, он утверждает, что ненавидит кареты: трясет... Но
ради такого случая он не убоялся сесть в карету. Кажется, она досталась ему
в наследство, а может быть, купил или занял - я не спрашивал. Такую
старомодную, громоздкую, знаете - просто балдахин на четырех колесах,
красным бархатом крытый, теперь уже молью поеденным, без запяток, даже без
кучерского места - форейтор должен верхом на лошади ехать Ну вот, он нашел
карету Вирс-Вердера - тот раньше других прибыл - и загородил ей выезд...
Похоже, Рик излишне буквально понимал собственное выражение "не
оставить противнику выхода".
- И, - радостно продолжал Ларком, - представьте себе: Вирс-Вердер
выходит из дворца, садится в карету, а ехать нельзя - поперек дороги
красуется дряхлый рыдван, в котором еще бабушка торопилась на свою свадьбу.
И обогнуть никак нельзя - вокруг другие кареты в два ряда...
- Подождите. А слуги Рика? Он что, никого с собой не взял?
- Взял, не меньше дюжины. Он вовсе не такой сумасброд, как вы, должно
быть, думаете. Но он их по площади рассредоточил, чтоб не видно было...
Ларком мог и не вещать дальше. Замысел Рика стал мне ясен. Пускай в бою
он впадал в безумие берсерка, но что касается поединков или провокаций,
могущих привести к поединку, - тут Рик Без Исповеди вполне способен был
действовать холодно, расчетливо и зло. Ладно, дадим юноше выговориться.
Несмотря на то что он-я уверена - успел повторить эту историю с десяток раз,
прежде чем она приобрела нужную стилистическую гладкость.
- Итак, Вирс-Вердер, видя дряхлую карету без герба и без охраны, в
самых грубых выражениях требует очистить дорогу. А из недр ея является с
приятственной улыбкой на устах и со шпагой в деснице Рик Без Исповеди и
заявляет, что по знатности и древности своего рода вправе заграждать дорогу
кому угодно и где угодно. А потому извольте, сударь, отвечать за свои слова
согласно законам чести. Вирс-Вердер бледнеет, но еще пытается сохранить
лицо, говоря, что согласен драться с Альдриком, но не здесь и не сейчас,
поскольку под окнами дворца его светлости это неподобно. На что Рик отвечал,
что как раз потому, что дело происходит под окнами дворца его светлости, он
воздерживается от намерения просто прибить наглеца, как он того заслуживает,
а предоставляет ему возможность защищаться. Вирс-Вердер не выдерживает и
кличет охрану. Но тут, как черти, выскакивают люди Рика...
Рыцарю пришлось перевести дух - настолько захлестывал его восторг.
Понятно. Что собой представляют мальчики Рика, я видела. Лично мне они не
нравились, но в драке я предпочла бы, чтоб они оказались на моей стороне.
- Вирс-Вердер, разумеется, понял, что теперь, если он попытается
отделаться от Рика с помощью слуг, не миновать кровопролития. Вмешается
дворцовая стража, которая пока что наблюдала со стороны, прочие дворяне и их
свитские... там собралось немало зрителей. Иные, чтобы лучше видеть и
избегнуть давки, взобрались на крыши карет и удобно расположились там, как в
ложах театра. О тех, кто смотрел в окна дворца и прилегающих к площади
домов, я и не говорю... Однако, если бы кругом взялись за оружие, многие
зрители с охотой обратились бы в участников - это же Эрденон... Но только не
Вирс- Вердер. Он предпочел извиниться, заверил, что Альдрик его неправильно
понял... Альдрик же не унимался и, как он выражается в подобных случаях, от
injuria verbalis перешел к injuria realis. Сказал, что тот, кто бесчестит
достоинство дворянина, заслуживает пощечины, но он-де брезгует прикоснуться
к подобному трусу рукой, - и незамедлительно хлестнул его по лицу
перчатками. Вирс-Вердер возопил, что не потерпит такого и обратится к
герцогскому правосудию. На что Альдрик мирно отвечал, что, коли перчаток для
вразумления недостаточно, он сейчас возьмет трость, и это будет еще
любезность с его стороны, поскольку хамскому отродью, пусть и прикрывшемуся
титулом, более пристало угощение хлыстом. Но до этого дело не дошло.
Вирс-Вердер ретировался во дворец. Альдрик за ним не последовал.
Еще бы, подумала я. Если бы Рик взаправду был вне себя от гнева, как
прикидывался, он позабыл бы о том, что во дворце запрещено обнажать шпагу
под угрозой заключения в крепости. Но он действовал хладнокровно и вполне
учитывал такое развитие событий.
- И что же он предпринял дальше? Ждал, пока ВирсВердер вынужден будет
покинуть дворец?
- Не долго - не более часа. Он просто не мог уехать раньше - ему не
давали прохода с изъявлениями восхищения. Но толпа возле дворца не
расходилась до самой ночи. В ожидании появления Вирс-Вердера послали даже за
факелами и фонарями. Однако затем стража потребовала, дабы все разошлись. Я
не знаю, кто приказал стражникам вмешаться - сам Гарнего или кто-то из его
советников, но причина очевидна: при всем удовольствии, которое они,
вероятно, получили от зрелища, они не желали, чтобы под окнами дворца
разыгрался непристойный фарс. И стража, хотя и с некоторыми усилиями, сумела
оттеснить любопытствующих с площади. Пользуясь этим, Вирс-Вердер сумел
покинуть спасительные стены дворца, а к рассвету уехал из Эрденона. Надо ли
говорить, что утром едва ли не половина местных дворян направилась с визитом
к Альдрику? И первыми были офицеры гвардии - поблагодарить былого сотоварища
за то, что избавил их от грозящего позора заполучить такого шефа полка -
поскольку происки Вирс-Вердера в Эрденоне не были тайной. Через день его
светлость подписал патент, который я имел счастье доставить вам.
Получалось, что замыслы Альдрика, казавшиеся самыми дикими из всех, что
предлагались на совещании, оказались самыми благоразумными. И что удачным
разрешением проблемы все заговорщики, а Тальви в особенности, обязаны
Альдрику. Что- то меня здесь смущало. Слишком уж гладко и удачно. Я
оглянулась на полковника. Помимо Каллиста, он казался наиболее
здравомыслящим человеком во всей компании, и не худо было бы выслушать его
замечания на сей счет. Но Кренге предпочел отмолчаться, только хмыкнул и
отпил вина, словно салютуя в честь победы. Возможно, он признавал
правомерность любых действий, когда они приносили результат. Достойная точка
зрения.
- Но вы представляете значение того, что произошло? - Чувства душили
юного рыцаря. - Вирс-Вердер сейчас для всего Эрденона хуже чем покойник!
Слишком очевидно его ничтожество. Подумать только - титулованную особу при
стечении многочисленного общества и под сенью дворца бьют по лицу, и что же?
Граф убегает и прячется! Злейший из врагов не сумел бы столь убедительно
смешать его имя с грязью, сколь он сам. Воистину он заслужил, чтобы ему, по
древнему обычаю, обрубили, в знак трусости, угол герба - тот самый, где их
род, претендуя на родство с Йосселингами, поместил изображение единорога...
Я первый раз слышала о таком обычае. Выверты, как сказал бы полковник.
- Козел бы ему больше подошел, чем единорог, - пробормотала я.
- О нет, - возразил Ларком, - козел в гербе ему совершенно не подобает.
Ведь в геральдике это животное есть символ упорства...
Я посмотрела ему в глаза и убедилась, что он вполне серьезен. Ничего не
поделаешь. Лучше сменить тему. И не выяснять, какие перчатки были у Рика. Я
и так догадывалась, что не шелковые. При всей его трепетной заботе о красоте
рук и гладкости кожи.
- А что слышно относительно послания к императору?
Ларком вздохнул.
- К сожалению, ничего определенного. Фрауэнбрейс сообщает, что передал
послание в собственные руки канцлера Тьяцци, но до сих пор не получил
ответа. Правда, прошло еще очень мало времени... Самитш тем не менее
опасается, что в окружении канцлера есть люди ВирсВердера, точнее, его жены,
и они могли выкрасть послание, пока оно еще не было прочитано императором.
- Это возможно? - спросил полковник у Тальви.
- Вряд ли. Скорее они постарались его задержать. Но если сильно
припекло, могли и выкрасть.
- Значит, пока Альдрик умыл Вирс-Вердера здесь, он переиграл вас в
Тримейне?
- Фрауэнбрейс может повторить ход - неужто ты думаешь, что он не
оставил себе такой возможности? Но это уже не имеет значения, поскольку
Дагнальд и ВирсВердер очистили поле.
Вошел Ренхид, и Тальви оборвал фразу. На всем протяжении ужина нас
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг