Разве ты не сотворил их в саду Эдемском?
Ветер становился сильнее, и темно-серые волны под сумрачным небом
быстрее катились к берегу и выше вздымались вверх. Но все это было не так
страшно. Как в той песенке:
Не такой уж сильный ветер, Не такой уж сильный шторм. Не такой уж
страшный грохот У береговых камней...
Я обошла мыс по кромке, так что мелкие брызги оседали на моем лице. Это
тебе в наказание, Золотая Голова, ты же собиралась в город, а не паломничать
по святым местам. Вспомни, к чему обычно приводят твои благочестивые порывы.
Одно утешение - расположение церкви исключает наличие подземного хода. Хоть
здесь кто-то не использует дом молитвы в пагубных целях... Вообще-то
подземного хода не должно быть и в замке, если у них не было умельцев
прорубать скалы. А вот в Тальви таковой вполне даже может быть, надо
выяснить во благовремении... не потому что я собираюсь убегать, просто
лишние знания никогда не мешали.
Как ни затянули небо тучи, а дождя нет. Бывают такие дни - все кажется,
что дождь вот- вот хлынет, но хляби небесные так и не разверзаются, только
ветер играет над волнами.
Если брызги выше мола - Соль морская нам полезна. Если в тучах нет
просвета, Значит, воздух будет чист...
Впрочем, я еще не встречала городов, где воздух был бы вполне чист, и с
этим следовало смириться, а не сетовать. Бодвар был еще не из худших. Здесь
даже улицы мощеные - роскошь, которую мой родной Кинкар, будучи значительно
больше Бодвара размерами, до сих пор не может себе позволить, предоставляя
своим обывателям после дождя утопать по колено в грязи. И улицы здесь были
значительно шире, чем обычно в таких маленьких городах. Явно рассчитаны на
кареты, что подъезжают к местным гостиницам или направляются прямо к замку.
Карета и катила сейчас по улице - тяжелая, золоченая, запряженная шестерней.
Надо сказать, что на лошадей-то я и загляделась поначалу, даже не на лошадей
- на сбрую. Кони светло-золотистой масти были неплохи и сами по себе, хотя
видывали мы и получше, однако природных достоинств их владельцу явно было
недостаточно. Наборная металлическая упряжь, вызолоченная (не золотая,
конечно, золото слишком быстро стерлось бы), вплетенные в длинные, тщательно
расчесанные хвосты и гривы радужные ленты, султаны из фазаньих перьев,
стразовые накладки с бисерной бахромой на налобниках - все это невольно
останавливало взгляд, не могу, правда, признать, чтоб его ласкало. Карета
торжественно громыхала по булыжникам, сопровождаемая конными лакеями в
пестрых ливреях, в сторону находившейся от меня по левую руку гостиницы,
носившей гордое название "Слон и замок". Каковые и были изображены на
вывеске. И если замок, ежедневно находившийся у горожан перед взором, все же
вдохновил живописца намалевать нечто соответствующее названию, то со слоном
дело обстояло хуже. Более всего он напоминал свинью-переростка с непомерно
вытянутым носом. Во всяком случае, мне так показалось, я ведь тоже не
великий знаток по части слонов.
Не успела я подумать об этом, как из-за угла вывернулась еще одна
карета, гораздо меньше и легче предыдущей и на первый взгляд - гораздо более
скромного вида. Но удобство и простота ее конструкции свидетельствовали об
крупных деньгах, так же, как и ременная упряжь, а четверка игреневых лошадей
была не в пример резвее золотистых. Они быстро догоняли роскошную золоченую
карету, и разминуться им было бы трудновато, но кучер, правивший шестерней,
и не подумал сворачивать в сторону. Кучер четверки тоже не сдерживал
лошадей, из лихости, а может, считал, что проскочит между соперником и
стеной ближайшего дома. И проскочил бы - места там, пожалуй, хватило бы, да
лошади золоченой кареты испугались и шарахнулись, а возница не удержал
поводьев. По счастью, никто из прохожих не пострадал, зато карета могла бы
перевернуться, если бы второй кучер не остановил своих лошадей и не кинулся
на выручку своему незадачливому собрату. Тут начался любезный всем уличным
зевакам беспорядок и содом. Золоченая карета, грузно дрогнув, встала, зато
лошади шестерни вовсе не собирались успокаиваться. Они принялись грызться
между собой, а также по возможности стремились укусить игреневых. Второй
возница похватал за узду чрезмерно ретивых, на что первый кучер, мгновенно
позабыв об оказанной ему услуге, скатился с козел с криком: "Своих
удерживай, сволочь черномазая! " Что было не совсем точно - тот был хоть и
смугл как головешка, но вовсе не негр. Публика в предвидении мордобоя
потянулась ближе. Но я-я замерла на мостовой. Когда золоченую карету
развернуло, в поле моего зрения оказалась дверца, а на дверце - герб.
Довольно сложный герб - я уже говорила: чем новее у нас знать, тем
замысловатей у нее гербы. Это был щит, разделенный на четыре части. В
верхнем правом углу был изображен двухвостый лев на золотом поле,
поднявшийся на дыбы, с мечом в лапе, в левом - на пурпурном фоне три белые
рыбы. В нижних углах соответственно имелись зеленые и красные ромбы и
гарцующий черный единорог, коего рог был украшен цветочной гирляндой.
Венчала все это графская корона, а внизу вилась лента с девизом "Верность
есть награда".
Вот оно как... Между тем драка не только назрела, но и началась. Пока я
глазела на герб, возницы успели сказать друг другу, кто они такие и кем были
их родители, а второй возница сверх того успел объяснить - и наглядно
показать, - что таким косоруким пристало держать вместо поводьев. На что
графский кучер, рыча, попытался заехать обидчику по ланитам, но тот,
маленький, жилистый и ловкий, успел уклониться от зубодробительного кулака и
двинул неудачливого верзилу в солнечное сплетение с удивительной для ею
росточка силой. Графский кучер отлетел, однако о мостовую не приложился, ибо
был принят в дружеские объятия соскочившим с запяток кареты лакеем,
запричитал: "Убью морду южную! ", но в бой уже не рвался. И не надо было -
спешившиеся слуги сунулись казнить дерзкого. Но не тут-то было. Кучер
взмахнул хлыстом, который до сих пор еще не пускал в ход, и сбил шляпы с
пары выступавших в авангарде. Это была, несомненно, просто предупредительная
акция. Есть большие мастера управляться с хлыстом и способны творить с ним
настоящие чудеса. Гайдуки, похоже, это знали не хуже меня, поэтому топтались
на месте. Из занавешенного кружевами окна протянулась повелительным жестом
рука в вышитой лайковой перчатке, и один из лакеев, попятившись, распахнул
дверь с гербом и спустил складную лестницу. Прошествовавший по ней господин
являл собой образец столичного щегольства, отнюдь не исчерпывавшегося стилем
нарядов Рика и Фрауэнбрейса. Если я не забыла названий модных расцветок
тканей, которые называла мне мадам Рагнхильд, то атлас, пошедший на его
камзол и штаны, был цвета сырой говядины. Чулки на нем были лазурные,
башмаки и шляпа с высокой тульей - одинакового оранжево-коричневого оттенка,
а высокий воротник плоили желтым крахмалом - верх тримейнской изысканности.
У него было округлое лицо с мягкими, несколько расплывчатыми чертами,
которые ошибочно считаются женоподобными, слегка вдавленный нос, каштановые
волосы, завитые мелкими кольцами, и короткая борода. Таков, стало быть, если
только это не самозванец, Виллибальд Уоттон восьмой граф Вирс-Вердер.
- Южане? - произнес он в нос. - У стен самой герцогской резиденции? Да
еще ведут себя столь нагло? - Здесь чувствовался стиль опытного оратора,
правда весьма ограниченного толка. - Ну-ка, проучите мерзавцев...
Подбодренные хозяином, лакеи снова возобновили наступление и снова
напоролись на хлыст - только теперь кучер ударил не по шляпам. До сего
момента слуги Вирс-Вердера не проявляли особого бойцовского духа, хотя их
было много, а противник - один. Но тут, схлопотав хлыстом по личикам, они
начали доходить до нужной кондиции. На свет Божий явились ножи. Мне все это
крепко не понравилось, и, видимо, не только мне. Послышалось невнятное
ругательство, и на мостовую спрыгнул владелец кареты. Для пущего эффекта это
должен был бы оказаться Нантгалимский Бык, но я почему-то сразу в этом
усомнилась. Хотя, если прозвище давали по телосложению, оно отчасти было
уместно. Владелец четверки игреневых был крупным широкоплечим мужчиной лет
за сорок, чрезвычайно смуглым и от природы настолько заросшим густым
кучерявым волосом, что поневоле имел несколько неопрятный вид, несмотря на
то что шейный платок и манжеты его были безупречно чистыми, не говоря уж о
самом кафтане. Его выскобленный подбородок отливал синевой, плоская шляпа
без пера словно пружинила поверх курчавой шевелюры, - не человек, а бедствие
для цирюльника. Одет он был для неопытного наблюдателя весьма и весьма
скромно, однако о его наряде можно было сказать то же, что и о карете.
Кафтан его был пошит из чрезвычайно добротного сукна; темно-синего, почти
черного, а витая серебряная цепь, разместившаяся на мощной груди,
свидетельствовала вовсе не о том, что у владельца нет денег на приобретение
золотой. Просто в Карнионе дворяне мантии, а также те, кто преуспел на
торговом и финансовом поприще, носят знаки отличия из серебра. Из кареты,
надобно добавить, он появился не один. Его сопровождал слуга или
телохранитель - длиннорукий, с перебитым носом и ранней лысиной, словно
обработанной дубильщиком - словом, был так похож на моего знакомца Кривого
Мо Хантера, шкипера с "Гордости Карнионы", что сердце радовалось. Только у
этого оба глаза были на месте.
- Эй, кому здесь южане не нравятся? - проговорил носитель серебряной
цепи. - Подходите, милые, побеседуем... на это мы всегда готовы, клянусь
святым Бреннаном!
Слуга и кучер - оба заняли боевые позиции рядом с ним. Телохранитель,
скаля прокуренные зубы, извлек серьезного вида тесак. К пистолету,
засунутому за широкий красный матерчатый пояс, он не притронулся. А хозяин
его - тот вообще стоял перед нападавшими с голыми руками. Правда, ручки у
него были еще те - пусть и холеные, при всей своей волосатости, однако
вполне способные завязать кочергу узлом. И даже с бантом. Однако пистолет у
него тоже имелся - его очертания проступали под тканью кафтана. Это и было
самое оскорбительное - перед многократно превосходящим противником южане не
торопились хвататься за пистолеты. Тем не менее чувствовалось, что в случае
необходимости оба не поколеблются пустить пистолеты в ход - и слуга и
хозяин. Здесь я могла доверять своему чутью - мне неоднократно приходилось
наблюдать подобные переделки, да и участвовать в них - не намного реже. Граф
Вирс-Вердер, наверняка не имевший моего опыта, тоже это ощутил. Южане, при
их видимом легкомыслии, были готовы сражаться всерьез. А его люди - вряд ли.
Одно дело - отлупить всей оравой одного беззащитного и совсем другое -
нарваться на пулю. Случись это в Эрдено-не или даже в Свантере, из положения
можно было бы выкрутиться, бросив клич в толпу: "Южане наших бьют! Режь
карнионскую рвань! " - и так далее. И пошло бы ведь, и пуля бы толпу не
остановила. Но здесь Бодвар. Здесь публика совсем другая. Чистая здесь
публика, пусть и мастеровая по большинству. Посмотреть на драку - это всегда
пожалуйста, это с удовольствием. Но лезть в нее, портить руки свои
драгоценные, поднаторевшие в изготовлении предметов роскоши, воистину
золотые руки, бодварские ремесленники не пожелают. И, обведя взглядом
окруживших обе кареты зевак, граф Вирс-Вердер это понял. Может, он и не
блистал великим умом, судя по прежним его действиям, но последним идиотом он
тоже не был.
- Довольно, - сказал он. - Нечего обо всякую сволочь мараться. Они и
так порядком наказаны... своим испугом. - И сделал знак, чтоб его подсадили
в карету.
Кто здесь испуган на самом деле, видно было и слепому. И пока золоченая
карета отъезжала, южане нагло хохотали, уперев руки в бока. Все трое, на
разные голоса. Я заметила, что возле "Слона и замка" карета Вирс-Вердера
останавливаться не стала. Ничего, в Бодваре есть и другие гостиницы. А
может, граф Виллибальд и вовсе не намерен останавливаться в гостинице и
катит прямиком к герцогу.
Осознав, что кровопролитие не состоится, и вообще все интересное
закончилось, любопытствующие начали расходиться. Побрела прочь и я, по пути
пытаясь осмыслить увиденное. Конечно, мне было приятно, что южане не только
не боятся приезжать в герцогство Эрдское, но и не дают себя в обиду. Ведь
что бы ни внушал мне Тальви, я продолжала считать себя наполовину южанкой.
Но что-то в данном происшествии меня тревожило. Только не появление в
Бодваре "источника радости и света". Если Тальви и его достойные друзья
занимаются интригами у одра скорби угасающего герцога, почему бы
Вирс-Вердеру не заняться тем же? Скорее следовало бы удивиться обратному. Но
это столкновение... Тальви рассказал мне, что, несмотря на демонстративную
ненависть к южанам, Вирс-Вердер поддерживает тайную связь с некоторыми
карнионскими финансистами и не брезгует пользоваться их денежками. А этот
богатенький южанин явно из купцов или банкиров. Что, если окруженный
многочисленной свитой Вирс-Вердер отступил вовсе не по слабости характера и
вся эта стычка была затеяна лишь для отвода глаз? Иначе зачем бы южанину при
нынешних эрдских настроениях соваться в Бодвар - город, где у южан, как
известно, нет никаких торговых интересов? Только при наличии каких-то других
интересов, возможно связанных с предстоящей сменой власти...
- Ну, клянусь святым Бреннаном! - произнесла я вслух. - И преподобной
Урсулой Скельской! И Айге Фораннанской!
Малый в зеленом шерстяном джеркине, заслышав южную божбу, шарахнулся от
меня на другую сторону улицы.
Однако они что, заранее предусмотрели и то, что лошади перегрызутся? А
чтоб никто в самом деле никого не побил, слуг посвятили в свои затеи? Или
просто ловко воспользовались подвернувшейся возможностью?
С такими мыслями я вышла за пределы Бодвара. Двигать по проезжей дороге
в Хольмсборг мне не хотелось, и я свернула в сторону моря. Там подъем был
гораздо круче, но путь - короче. Пожалуй, он был даже чересчур крут - это я
почувствовала, пробираясь между серых гранитных валунов с вкраплениями
слюды, среди которых дрожали на ветру темные столбы можжевельника. Пару раз
мне пришлось останавливаться, чтобы перевести дыхание. Со склона открывался
вид на Бодварский залив, отчетливо был виден мыс и церковка на нем. Я
вспомнила старика и встряхнула головой, дабы избавиться от наваждения.
Признаться, это удавалось с трудом. Я могла припомнить только один случай,
чтоб меня так сильно зацепило за живое рисованное изображение, но ничего
таинственного и загадочного в нем не было. Года два назад, в лавке у Фризбю,
я рылась в различных его приобретениях и увидела в углу портрет молодой
женщины в богатом платье, алом и белом, по моде прошлого века. Цвета вряд ли
были подобраны случайно - женщина была очень бледной и рыжеволосой и
одевалась в тон. Парча, бархат и драгоценное шитье не слишком удались
живописцу; я догадывалась, что работа писана не с натуры, а является
какой-нибудь ученической копией. Единственное, что на портрете вышло удачно,
- это лицо. Чрезвычайно правильные черты, впалые щеки, серые глаза, крутые
рыжеватые брови, того же оттенка, что и волосы. В юности эта женщина,
несомненно, была красавицей, но теперь в ее облике в первую очередь
прочитывались невероятный ум (я бы поостереглась назвать его мудростью) и
чудовищная сила воли, которые почти зримо сжигали, изничтожали красоту и
вскорости неизбежно должны были уничтожить ее совсем, превратив лицо в
ничего не выражающую каменную маску.
- На что это ты уставилась? - спросил Фризбю, шагая через поддельные
антики. - А! Покойная королева английская. Убогая копия, да ты и сама,
разумеется, догадалась. А оригинал был писан для шведского короля. Он то ли
помешался от любви к ней, то влюбился в нее, потому что был безумен...
Последнее более вероятно - влюбиться в такую неимоверную стерву, - да
простит меня Господь за подобный отзыв об ее величестве, великого ума была
женщина, - способен только сумасшедший...
Тогда-то я и заинтересовалась жизнеописанием королевы-девственницы, и
увлекло оно меня необычайно. Но всякий способен заметить, что тот случай
схож с сегодняшним лишь внешне. Никогда "царственная весталка" не являлась
мне в снах, ни до, ни после того, как я увидела ее портрет, и уж тем более
не разговаривала со мной. Но это было до встречи с Тальви...
Пройдя по осыпающемуся карнизу над обрывом, я снова выбралась на
дорогу, почти у самых решетчатых ворот имения. Они были раскрыты - видно,
только что кто-то приехал. Никак наши господа заговорщики изволили вернуться
или нагрянул еще какой-нибудь гость?
Сквозь решетку я увидела идущего по двору Эгира Гормундинга. Он тоже
увидел меня и помахал рукой. Когда я уходила, он был встревожен, а сейчас
его физиономия сияла довольством, и виной, конечно, было не мое возвращение.
За спиной Эгира, у парадного крыльца Хольмсборга, я разглядела уже знакомую
мне легкую карету. Конюхи выпрягали четверых шоколадных лошадей со
стриженными щетками белыми гривами.
Тальви я встретила в галерее. От Эгира я узнала только, что "наши
благополучно вернулись", но и Тальви не склонен был распространяться о
событиях дня. Окинув меня рассеянным взглядом, он бросил: "Ступай
переоденься" - и сам двинулся, в сопровождении Ренхида, куда-то вниз по
лестнице.
Что ж, переодеться так переодеться. Если он желает меня удивить
нежданным (или, напротив, слишком жданным) визитером, так ничего не выйдет.
А изменить обличье стоит. Если южанин успел заметить меня в толпе - что
весьма сомнительно, учитывая обстоятельства, нужно сделать так, чтобы при
свидании он меня не узнал. И посмотрим, как он поведет себя, когда станет
известно, что я знаю о его встрече с Вирс-Вердером. Поэтому я приоделась и
приукрасилась с тщанием, какового не применяла для сборища гостей в замке
Тальви. Правда, здесь не было Мойры, чтобы мне помочь. Имелась в Хольмсборге
женская прислуга, и предостаточно, да все колоды колодами, проще обойтись
без них.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг