предположение - не исключено, что она собиралась вернуться. Или до сих пор
собирается. Может, там прошел только один день, а здесь утекло двадцать лет.
"Времени не существует"...
Он, наверное, в это верил. Он верил во все свои умопостроения. Но я
помнила своих родителей - как мать пела мне песни и заплетала косы, как отец
таскал меня на плече и брал удить рыбу за городом. Они ни за что бы не
"отрешились от родственных связей"... И если бы я могла хоть на миг
поверить, что они живы - где угодно, в любых мирах... Но я не стала
объяснять этого Тальви. Им не правят чувства. Разве он способен понять, что
такое любовь родителей и детей, да и любая иная? А если я об этом заговорю,
мы окажемся как раз на том, с чего начали... нет, постойте, начали мы с
другого.
Я перевела дыхание.
- А удалось ли Самитшу - кстати, как его христианское имя? - узнать,
кто из южных финансистов и коммерсантов поддерживает Вирс-Вердера? И входит
ли в их число банк Кортера?
Тальви вскинул голову. Но он не был удивлен подобным перепадом в
разговоре. Наоборот, в его взгляде читалось удовлетворение. Тем, как быстро
я справилась с собой?
- Страсть к исполнению долга, что выше естества, - еще одна черта
потомков изгнанников. И разве она не свойственна нам обоим? - сказал он. И
прежде, чем я успела что-либо возразить, добавил: - А имя почтенного
советника - Бальтфрид.
Мне опять ничего не оставалось, как принять его правоту. Я столько раз
говорила, что служу ему из долга, что наверняка подала повод к
соответствующим выводам. Но ведь я совсем другое имела в виду!
Если бы я могла выразить, что...
А про кортеровский банк он мне ничего не сказал. Из чего я заключила,
что сведения, добытые Бальтфридом - прошу прощения, альдерманом Самитшем,
имеют предел. Что ж, будет мне чем заняться впредь.
- А вот, милостивые государи, еще одна история. В окрестностях Аллевы -
это между Кинкаром и побережьем - лет пятьдесят назад завелись разбойники.
Скьольдов тогда уже перебили, так что особых соперников у них не было. Но
эти были совсем другими, чем Скьольды, от которых шуму было столько же,
сколько и вреда, если не больше. Они нападали на одиноких путников, реже на
тех, кто странствовал вдвоем, и только на тех, кто был при деньгах и
ценностях, и никогда не оставляли свидетелей. Они, судя по всему, не мучили
своих жертв, как этой порой случается на большой дороге. Просто убивали.
Потому их никто никогда не видел и не знал, сколько их. Никто также не мог
понять, откуда они узнают, кто из путников везет с собой деньги и по какой
дороге. Все эти обстоятельства породили лавину слухов, один нелепее другого
- у страха, как известно, глаза велики. В Аллеву прислали чуть ли не
драгунский полк, чтобы изловить душегубов. Но поиски и облавы ни к чему не
привели. Зато жалованье, которое везли драгунам, было похищено. Впрочем, в
последнем горожане не были уверены. Некоторые утверждали, что деньги,
пользуясь возможностью списать все на разбойников, украл полковой казначей.
Но так или иначе, по прошествии двух лет грабежи и убийства вдруг
прекратились сами собой. Драгуны, от которых горожанам было гораздо больше
беспокойства, чем от разбойников, ушли, в Аллеве вздохнули с облегчением, и
постепенно стали все забывать. И забыли. И вот о прошлом годе умирает в
Аллеве одна почтенная старая вдова - мать уважаемого семейства, богатая,
благочестивая и добродетельная дама И на смертном одре заявляет, что не
желает уходить в могилу отягощенной страшными грехами, ибо все богатства их
дома нажиты неправедным путем Потому как все тогдашние грабежи и убийства
совершила она вместе со своей подружкой. Им было тогда лет по шестнадцать -
семнадцать. Она служила в городской гостинице, что позволяло без труда
добывать нужные сведения, а подруга обеспечивала лошадей. Никто не
подозревал и не опасался двух молоденьких девушек. И они тщательно
заботились о том, чтобы никто не сумел их опознать. Потом они пришли к
выводу, что денег у них уже достаточно и пора остановиться, пока удача не
изменила. Они разделили добычу, подруга уехала на Юг, а та, что осталась,
ушла со службы, заявив, что получила наследство. Вскоре она вышла замуж,
удачно поместила капитал, и все шло прекрасно, но... Час пробил, ангел
смерти явился, и так далее. И нет бы ей покаяться перед своим духовником,
который вынужден сохранять тайну исповеди, нет, она сделала свое признание в
присутствии многочисленных детей и внуков, врача и нотариуса. При этом
завещания, где бы четко говорилось, что делать с неправедными деньгами, она
не оставила. Вообще-то по закону прямые наследники получают все, независимо
от наличия завещания. Но перед ними встал вопрос - что им делать, если все
семейное достояние добыто кровью? И ведь не скроешь уже, в городе все
известно... Вернуть награбленное, передать деньги на благотворительность? Но
ведь это происходило так давно, имена убитых забылись, а деньги, обернувшись
через банки и торговые сделки, - уже совсем другие. Когда я попала в тюрьму,
они все еще не решили этого вопроса.
- Вранье, - бросил Хрофт.
- Проверьте, - сказала я голосом убиенного дозорного наемников и отпила
фораннанского.
- Я допускаю, что это истинная история, - сказал Фрауэнбрейс, - но,
согласитесь, звучит она не вполне... правдоподобно.
Рик, в камзоле цвета цыплячьего пуха, расшитом золотой нитью, взирал на
меня благосклонно. Может, потому, что моя голова пришлась в тон его наряду.
- А меня совершенно не волнует, правдива ли история, которую я слушаю.
Я требую от нее лишь одного чтоб она была занимательна. Эта - занимательна,
а было ли то, о чем в ней повествуется, на самом деле или она является
совместным плодом чистого вымысла и вдохновения - не все ли равно? - Он
салютовал мне бокалом.
Хрофт, которому при всем злоязычии в жизни бы не видать подобного
периода, подавленно промолчал.
Но меня не волновали его переживания. И даже сердечный друг Без
Исповеди был мне сейчас не так интересен. Каэтан Фрауэнбрейс - единственный,
о ком я еще не имела возможности составить собственное мнение, а прочие
заговорщики ни словом не пролили света на его личность.
Если и был в этом мире, подобном другим и отличном от них, человек,
коего сей мир обтекал, не соприкасаясь с ним, то это как раз тот, кто сидел
передо мной. Что-то в его облике напоминало мне прибрежную гальку,
отполированную волнами, - серую, гладкую и жесткую. И совершенно лишенную
внешних примет - я с трудом узнала его при встрече, а у меня всегда была
хорошая память на лица. И сейчас я пыталась получше запомнить его, но в
первую очередь в глаза лез его наряд - безупречно пошитый камзол, пурпурный
с синими простежками, перевязь с аметистами, широкий кружевной воротник -
хотя и не такой широкий, как у Альдрика... и бледное лицо с мелкими чертами,
клочок бороды на подбородке - у нас эта тримейнская мода не прививалась,
здесь мужчины или брились, или запускали окладистые бороды. Возможно,
представитель герцога в Тримейне нарочно одевался так элегантно, чтобы на
лицо его не обращали внимания. А может, это суждение произнесла моя
всегдашняя подозрительность.
Рама окна за его спиной и поза напоминали портрет. И в самом деле - у
нас на Севере художники любят изображать на портретах окно, в котором видна
панорама города. Как раз панорама города за окном и была видна. Но не только
города. Поместье Хольмсборг, как ясно из названия, стояло на высоком холме,
с которого открывался вид на залив с белыми парусами на зеленых волнах,
городок в глубине и на замок, стоявший на огромной скале на восточной,
противоположной от нас стороне залива, и опоясанный мощными стенами.
Укрепления, многочисленные башни и башенки бросали тень на морские волны и
на город. Но тень замка отнюдь не угнетала местных жителей, наоборот, она
была залогом процветания.
Бодвар - небольшой, яркий, опрятный был скорее увеселительным, чем
торговым поселением. Что не значит, будто обитали в нем бездельники.
Перчаточники и сапожники, портные и шляпники, пекари и кондитеры и прочие
ремесленные мастера - все здесь имелись. Но лишь те, кто работает по юфти и
сафьяну, шьет из шелка и бархата, печет хлеб из тонкой белой муки. Замок на
скале был летней резиденцией герцога, и над главной башней морской ветер
полоскал знамя с единорогом. А Бодвар обслуживал нужды герцогской свиты, а
также наезжавшей сюда поразвлечься эрдской знати.
Нынешним летом, правда, было не до развлечений - ни охот в окрестных
пустошах, ни сельских праздников, ни театральных представлений. Хотя
престарелый Гарнего Иосселинг, герцог Эрдский, как всегда в это время года,
посетил свой любимый замок. Болезни и годы уже давно томили его, но впервые
он отменил установленные этикетом увеселения.
Горожане притихли и каждое утро первым делом задирали головы, ища
взглядами герцогский штандарт на вершине башни. И, видя, что он не
приспущен, облегченно вздыхали и крестились. Старика в замке ленились
называть полным именем и титулом, с ним мало считались, его ругали в
кабаках, но к нему привыкли. Казалось, он был всегда, хотя не так уж долго
он носил герцогскую корону - ненамного больше, чем я живу на свете. И если
подумать, не такой уж он был старик. Но горячая некогда кровь Йосселингов
выкипела, и преждевременная дряхлость стала их уделом.
Господи! Ну неужели, если оба брака герцога были бесплодны, он не мог
решить вопрос с наследием как-нибудь по-иному? Избавил бы себя и подданных
своих от множества хлопот. Еще о прошлом годе это не поздно было сделать.
Женился бы в третий раз, это и церковь вполне дозволяет, даже обычным людям,
не говоря уж о правителях. В шестьдесят с небольшим многие мужчины способны
состряпать молодой супруге наследника. А если нет, молодые супруги обычно
обходятся сами, и те, кто желает, чтоб род их продолжился, как правило,
закрывают на это глаза. Если же такой вариант ему претил, известен и другой
- объявляют о беременности супруги, а к надлежащему сроку здоровенький
младенец мужского пола где-нибудь да находится. Черт побери, ведь его
светлость - не правящая незамужняя дама, которая не могла бы провернуть
подобной аферы без ущерба для своей чести, вроде покойной британской
Елизаветы, вынужденной, по этой самой причине, завещать трон и государство
тем придуркам, что там нынче у власти. Потому что придурок на троне лучше
смуты и гражданской войны, так же, как малолетний наследник - лучше, чем
никакого. И в Англии смута оказалась если не вовсе предупреждена, то хотя бы
отсрочена... да, но почему наш Йосселинг, если его дворянской гордости
противны все вышеперечисленные уловки, не усыновил кого-то или просто не
завещал власть напрямую, как Елизавета? А потому - тут же ответила я себе,
что Елизавета была суверенный монарх в своем праве и, как учил меня Фризбю,
к тому же глава их еретической церкви. Гарнего же его светлость Йосселинг
имеет над собой императора и обязан считаться с его волей. И коли герцог не
волен сам выбирать себе наследников, ему следовало... смотри выше. Теперь
уже поздно, даже если он сожалеет. Да, честь его и родовое имя остались
незапятнанны. Но мне всегда казалось, что, кроме чести, правителям неплохо
бы, хотя бы иногда, думать о благе подданных. О народе. Впрочем, если ученые
академики, которые наверняка не пурпуром были повиты, не думают о народе, то
почему о нем обязан думать герцог? И тем паче - император.
А Тальви, если он дорвется до власти, будет думать о народе? Ларком
утверждал, что да. Но у меня на сей счет были сомнения. Когда мы выехали из
замка Тальви на очередную встречу заговорщиков, я опасалась, что она будет в
Эрденоне. Мне не хотелось бы снова оказаться перед зданием Торговой палаты.
Вот тоже вопрос - если Тальви станет герцогом и переселится в Эрденон, он
что, каждый раз будет стараться обогнуть площадь Розы? Или проезжать по ней
закрыв глаза? Хотя он вроде упоминал, что менее восприимчив к подобным
фокусам, чем я. Причем неясно было, считает он это своим достоинством или
пороком. Так или иначе, поездка в Бодвар помогла бы избавиться от этих
мыслей.
Антон Ларком тоже отбыл - и как раз в Эрденон. После кратковременной
радости, вызванной появлением эйсанского рыцаря, я была рада от него
избавиться. Ехидные предсказания Тальви явно подтверждались. Он и вправду не
предпринимал в моем отношении никаких действий, но меня утомляли его
преданные взоры, к вечеру становившиеся чрезвычайно тоскливыми. Несомненно,
воображение безоглядно рисовало ему определенные сцены. Должна признаться,
они не слишком отличались от действительности... Может, Тальви это и
забавляло, но я бы предпочла не испытывать на прочность ничью безупречность.
Хорошо, что мы пока расстались.
На сей раз Тальви проявил значительно больше благоразумия, чем в
предыдущие недели. А именно - взял с собой столько же людей, сколько было с
ним в Кинкаре, и предоставил мне вести отряд. Честно говоря, на моих тропах
он мог бы вообще обойтись без охраны,
но кто знает - может, свита была нужна ему для представительства.
Только в виду Бодварского залива мы выехали на дорогу. Но, повинуясь
указаниям Тальви, в город не свернули, а направились к Хольмсборгу. Владелец
поместья, как я поняла, принадлежал к числу заговорщиков, но вряд ли-к
старой знати. Хольмсборга был не перестроенным феодальным замком, как
Тальви, а сравнительно новым домом, просторным, безвкусным, но не лишенным
уюта. Нас встретил хозяин, сравнительно молодой человек, высокий, крепкий, с
несколько вялым ртом под тонкими светлыми усами. Звали его Руперт Мальмгрен,
и выговор у него был столичный, так же как у Тальви и Альдрика, - тоже
получал образование в столице? Или просто равняется на вышестоящих?
В поместье уже находился пропадавший последние недели в нетях Хрофт, а
на следующее утро прибыли Фрауэнбрейс и друг душевный Без Исповеди. Причем
если последний прикатил откуда-то издалека, то Фрауэнбрейс, похоже, был
здесь раньше нас. Возможно, он и вызвал сюда Тальви.
Фрауэнбрейс - представитель герцога в Тримейне. И если он по-прежнему
не в Тримейне или успел побывать там и снова вернуться, значит, обязанности
или обстоятельства велят ему находиться рядом с господином.
Вопрос только в том, кого он считает своим господином.
Разумеется, сомнениями своими с Тальви я не делилась. Ни относительно
Фрауэнбрейса, ни прочими. Он бы меня высмеял. Или просто сказал бы: с какой
стати я должна радеть о благе человеков, если я не человек? То есть еще
меньше человек, чем он сам. А ведь ринулась я в этот заговор с намерением
залезть в него поглубже, погрузиться по самые уши, по одной лишь причине -
надеялась, что это поможет забыть все то, что наговорил мне Тальви. И не
сосредоточиваться на исполнении долга, как он его понимал.
Да и некогда мне было делиться с ним сомнениями. Оказывается,
Фрауэнбрейс неспроста дожидался нас в Бодваре. Вместе с Тальви они были
намерены нанести визит в герцогскую резиденцию. Без меня. Хотя большая часть
свиты его сопровождала.
- А если это ловушка? - спросила я его. - Если тебя арестуют?
Подумаешь, десять человек охраны! Бывали случаи, когда и двести ничего
поделать не могли.
Тальви ответил отрицательно, хотя и не так, как обычно отвечает на
подобные предположения знатный дворянин - не посмеют, мол. Что доказывает -
когда дело не касалось его навязчивой идеи, он был способен мыслить весьма
разумно.
- Вряд ли. Сейчас это им невыгодно. Чем дольше продлится это шаткое
равновесие, тем удобнее его светлости...
Да, он был разумен. Но я не была уверена, что разумен старый подагрик в
замке на скалах, как и его советники. И в том, понимает ли он свою выгоду.
Скорее уж, все свидетельствовало об обратном. Тальви я об этом также не
стала говорить, равно как и умолять взять меня с собой. Какой бы дамою я ни
прикидывалась бы перед провинциальными соседями Тальви, на официальном
визите у хворого правителя герцогства я была совершенно неуместна. Даже если
бы я была не любовницей Тальви, а законной женой и надо мною не висел бы
смертный приговор, все равно я оставалась потомком Скьольдов, ужасных
Скьольдов, врагов Бога, государства и человечества.
А жаль, право слово! В действительности Скьольдам было наплевать на
человечество, и они, надо думать, изумленно вытаращили бы глаза, услышав это
слово, но человечество лишилось возможности лицезреть символическую картину:
последняя из Скьольдов перед последним из Йосселингов. Конец старых эрдских
родов.
За отсутствием Буна Фризбю, красоту этого сопоставления мог бы оценить
Альдрик, однако и с ним я не могла перемолвиться. Он уехал вместе с Тальви.
Ладно, если там что- то приключится, за Тальви будет несколько лишних
шпаг... Так что мне оставалось лишь чистить оружие и поглядывать на башни и
башенки, громоздящиеся над серой скалой. Напрасно поглядывать, потому что,
если бы происходили в герцогской резиденции какие- то беспорядки, мощные
стены и дальность расстояния не позволили бы мне их увидеть.
Но и беспокоилась я напрасно. Троица вернулась благополучно, равно как
и свита. Подробностей посещения замка Бодвар я так и не узнала, но, сдается
мне, оно было не слишком удачно. Но и не безнадежно. Иначе с чего бы
Фрауэнбрейсу пускаться в продолжительные рассуждения о состоянии здоровья
герцога?
- Иногда кажется, что конец уже близок, - повествовал он, - даже не
столько по причине терзающих сиятельную особу приступов боли, сколько по
полной апатии, неподвижности, отсутствию интереса ко всему, включая принятие
пищи. Он страшно исхудал, а так как герцог и без того не отличался полнотой,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг