Варшавский был уверен, что вклинивается своими юморесками в самое существо
ведущихся научных дискуссий. "Я не верю, - писал он в предисловии к
"Молекулярному кафе", - что перед человечеством когда-нибудь встанут
проблемы, с которыми оно не сможет справиться. /Ой ли? Разве уже нет
таких? - В.Р./. Однако неумеренное стремление все кибернизировать может
породить нелепые ситуации. К счастью, здесь полемику приходится вести не
столько с учеными, сколько с собратьями-фантастами. Думаю, что в этих
случаях гротеск вполне уместен, хотя всегда находятся люди, считающие этот
метод спора недостаточно корректным..."
Думаю, что Илья Иосифович был не совсем прав, ведь он затронул только
самый верхний слой. Фантастика 60-х, в том числе фантастика Варшавского,
была прежде всего вызвана к жизни глубинными социальными сдвигами, которые
произошли в нашем обществе во второй половине 50-х годов. Как сейчас
окончательно выяснилось, сдвиги оказались необратимыми, хотя их развитие и
было резко заторможено двумя десятилетиями застоя. Наверно, шестидесятники
и сами не всегда отдавали себе отчет в том, что и зачем они делают. Но,
как известно, перо мастера бывает умнее самого мастера.
Не так уж много времени понадобилось, чтобы злободневная пыльца пооблетела
с крылышек и на поверхность выступили опорные жилки. Возможность появления
свирепых человекообразных роботов и искусственного мозга с диктаторскими
замашками не очень волнует современных читателей, но они так же искренне
веселятся, находя в рассказах Варшавского обличение научного пустословия,
высокомерия, эгоизма, нетерпимости. Мы без труда найдем у него все то, чем
оперирует "большая" литература, - он писал о доброте, о любви, о
соприкосновении душ, о верности и предательстве, словом, обо всем, потому,
повторяю, что и сам был создателем "большой" литературы.
А за вторым, так сказать, бытовым слоем можно обнаружить и еще более
глубокий, касающийся кардинальных проблем бытия. Любой научный и
социальный прогресс, не обращенный к людям, сам по себе бесчеловечен.
Когда мы уясняем, во что превратился престарелый Кларенс после
оздоровительной "инверсии", освободившей его гениальный мозг от
воспоминаний детства, чувства жалости, сострадания, великодушия, памяти о
погибшем сыне-космонавте, становится как-то не по себе. Но разве люди с
кастрированной совестью обитают только в фантастических рассказах, только
в вымышленной Дономаге?
Все прогрессы реакционны,
если рушится человек...
Это сказал Андрей Вознесенский, тоже шестидесятник, сказал в то же самое
время, когда был написан рассказ "Тревожных симптомов нет"...
По возрасту Илья Варшавский и Геннадий Гор почти одногодки. И первые
фантастические произведения они выпустили в одно и то же время. Но с
разных стартовых позиций. Гор занимался литературой еще в 20-х годах и к
началу 60-х у него уже было солидное литературное имя. А "соревнование"
все же выиграл Варшавский. Честно признаться, не тянется рука к полке,
чтобы взять хотя бы одну из многочисленных книжек Гора, хотя, казалось бы,
в них есть все, чем жила фантастика тех лет: путешествия во времени и
пришельцы с дальних планет, заглянувшие на огонек к философу Канту,
существа, добившиеся бессмертия и отказавшиеся от него, беседы о живописи
и о загадке времени, приборы, с помощью которых можно вживиться в
восприятия насекомых... Трудно найти какую-нибудь из модных
научно-фантастических идей, которая бы не нашла отражения в книгах Гора.
"Их даже хочется свести в... фантастический словарик от А до Я, так их
много и столь чутко они отысканы в философском слое научной информации", -
подмечает доброжелательно относящийся к писателю литературовед А.Урбан.
Днепров был, конечно, попроще Гора. Его интересовали не столько
философские, сколько технические аспекты кибернетики. В рассказе "Игра"
/1965 г./, например, он усадил участников математического съезда на
стадионе, превратив каждого в ячейку памяти и запрограммировав живой
процессор по двоичной системе /кандидат физмат наук почему-то пишет: по
двоечной/, он заставил их путем передачи сигналов друг другу перевести
фразу с португальского на русский, доказав таким образом, что машина
мыслить не может, так как каждый элемент выполняет определенные движения,
просто опуская руку на плечо соседу и имитируя таким образом электрический
контакт, смысла которого он не понимает. Свою популяризаторскую роль
рассказ выполняет отлично. На эту же тему пишутся длиннейшие наукообразные
рассуждения. Что собственно и делает Гор. Конечно, каждый из его героев
произносит вполне осмысленные фразы, но задача их механическая - передать
собеседнику n-ное количество информации. Беда в том, что любую фразу мог
бы произнести и любой другой участник разговора, живой "контакт" у
Днепрова тоже мог бы поменяться местами с кем угодно: никто бы этого не
заметил. В повестях Гора есть множество действующих лиц, но нет людей, нет
характеров, - недостаток типичный для пресловутой НФ, но непростительный
для такого матерого зубра. Автор решил доказать справедливость
полушуточной сентенции М.Анчарова: "Научная фантастика - это не
литература, это изложение тезисов, разложенных на голоса". А если еще
прибавить, что в повестях Гора чаще всего не происходит драматических
событий, а тем более приключений, дело по большей части сводится к научным
беседам, то читателю впору и заскучать, порок, как известно, неприемлемый
для любого жанра, а уж для фантастики и говорить нечего. В конце концов
если меня интересует философская сущность пространства и времени, то не
лучше ли обратиться непосредственно к Эйнштейну, Минковскому или Уитроу.
Герой может позабыть обо всем на свете, всецело поглощенный волнующим его
опытом. Писатель ничего забывать не имеет права, он и действия своих
отрешенных героев обязан оценить с человеческой точки зрения. Мать улетает
к далеким созвездиям на триста лет, что ей до переживаний шестилетнего
Коленьки, который каждый день спрашивает отца, скоро ли вернется мама
/"Странник и время", 1962 г./. Я бы таких мам в экспедиции не брал. К
звездам должны летать только хорошие люди, а то какой пример космическим
соседям мы подадим... Но и папенька хорош, он покидает сына навсегда,
погружаясь в трехсотлетний анабиоз. С женой он, даст Бог, повстречается. А
кого теперь будет спрашивать мальчик? И что по сравнению с загадками
мироздания переживания маленького сердечка, которому пришлось заживо
похоронить родителей?
С книгами Гора произошло то же самое, что и с его героями, которые
пытаются оторвать память от себя, вложить ее в приборы. А люди без памяти
- уже не люди. Вот просыпается в той же повести человек ХХ века в
ХХIII-ом. И что же? Тамошний народ ни в малейшей степени не интересует
наше время. Ему не зададут ни одного вопроса о катаклизмах, которые
раздирали нашу жизнь. В представлении Гора материальный и
научно-технический прогресс - нечто бесконечно развивающееся, причем
только прямо и только вверх, и единственное, что будет занимать людей: как
бы разгадать непонятные письмена с далекой планеты Уаза. Разумеется, когда
их расшифровывают, выясняется, что на Уазе был и капитализм, который
хищнически губил биосферу, и классовая борьба, и восторжествовавший
коммунизм. Скучно в этой Вселенной, господа...
Мне не хотелось бы умалять основательности раздумий писателя или его
эрудиции, но писатель не может находиться только на горних высях, он
должен дышать земным воздухом. Герой повести "Кумби" /1968 г./, который
помнил всю свою жизнь до мельчайших подробностей, учится искусству
забывать. Не знаю, может быть, для Кумби - это было благодеяние, но вот
писателю-шестидесятнику скорее надо было бы учить людей ничего не
забывать. Уж больно быстро у нас выветрилось из памяти то, о чем надо
помнить вечно, слишком успешно прошла над нашим народом операция инверсии,
которой боялся Варшавский...
Оригинальности произведений Михаила Анчарова вряд ли кто-нибудь не
заметит. Необычно поступил он и со своей фантастикой, прочертив рядом с
тремя нефантастическими повестями /"Теория невероятности", "Золотой
дождь", "Этот синий апрель"/ фантастическую параллель, состоящую тоже из
трех названий /"Сода-солнце", "Голубая жилка Афродиты", "Поводырь
крокодила", 1966-68 г.г./. И хотя фантастическими их назвал сам автор,
фантастика Анчарова настолько своеобразна, что у многих, возможно,
возникнет сомнение, можно ли "Соду-солнце", например, отнести к
фантастике. К привычно-обычной безусловно нельзя. Но такое утверждение
- наивысший комплимент, который можно сделать автору.
Зачем же автору понадобилась фантастическая параллель, если речь идет об
одних и тех же людях, стоило ли городить фантастический огород, если и
заботы одни и те же?
Для ответа надо начать с героев. Их тоже три. Алеша Аносов, чья биография
подробно рассказана в "Теории невероятности", художник Костя Якушев и поэт
Гошка Панфилов - Памфилий. Во всех есть много от самого Анчарова.
Наш рассвет был попозже,
Чем звон бубенцов,
И пораньше, чем пламя ракеты.
Мы не племя детей
И не племя отцов,
Мы цветы
Середины столетья... -
поет он в песне из повести "Этот синий апрель" о своем поколении. Заметим
попутно, что Анчаров был истинным родоначальником авторской песни,
опередив на несколько лет Окуджаву, Высоцкого, Галича, Визбора... Это были
очень хорошие песни, а сама авторская песня стала столь же неотъемлемой и
столь же неожиданной приметой шестидесятников, как и фантастика. Вот и
названо ключевое слово, которое объединяет героев Анчарова с их автором.
Они - шестидесятники, и этим сказано все. Нелепо думать, что
шестидесятники представляли собой монолит единомышленников. Они /мы/ были
очень разными. Анчаров представлял собой, так сказать,
радикально-романтический фланг. Какое-то время он был не одинок.
Стругацкие в "Полдне", Аксенов в "Коллегах", даже Войнович в ранних
рассказах отразили не столько ту жизнь, которая их окружала, сколько ту,
которую они хотели бы видеть не в далекой дали "Туманностей", а сейчас,
сегодня. У большинства оптимизм долго не продержался. А вот Анчаров не
сдавался. Не исключено, что в его позиции было много прекраснодушия, но я
бы не стал его упрекать: если бы в жизни не было ожидания алых парусов,
насколько она была бы унылее. /Недаром Грин был любимым писателем
Михаила/. Но, наверно, Анчаров и сам чувствовал, что его реалистические
повести отражают время не с той полнотой, как, например, "городские"
повести Ю.Трифонова. Вот тут-то фантастика и пришла ему на выручку, в ней
он мог прекраснодушничать, сколько его авторской душе угодно. А так как
основная тема Анчарова, смысл жизни для него и для всего человечества -
творчество, и не просто творчество, а творчество по законам красоты, то
его герои постоянно творят. Творят у нас на глазах. Даже забавные
розыгрыши Соды-солнца - Памфилия в НИИ тоже творчество.
И хотя никто не назвал бы фантастику Анчарова научной, он, между прочим,
показал иным так называемым научным фантастам, что такое настоящая
выдумка, настоящая фантазия, настоящая эрудиция. Теории, которые выдвигают
его герои /то есть сам автор/ не только незаемны, но и так убедительно
обоснованы, что, например, мне, дилетанту, трудно даже судить, выдумка это
или правда. Гошка, например, утверждает, что мастера, строившие Кремль,
были непосредственно связаны с Леонардо да Винчи, а в более позднем
"Самшитовом лесе" герой доказал не много, не мало знаменитую теорему
Ферма... Ученые, правда, вряд ли удовлетворятся его построениями, но вы
попробуйте хотя бы подступиться к решению загадки, над которой математики
бились несколько веков...
Страна вползала в мрачную полосу застоя - Анчаров оставался романтиком. Я
бы не осмелился утверждать, что занятый им блок-пост был сооружением,
отгораживающим автора от действительности, думаю, что в его собственном
представлении он как раз находился на переднем крае. Но грань, отделяющая
оптимизм от бодрячества, или, может быть, даже от конформизма очень тонка,
и на какой-то момент автор незаметно для себя переступил ее, чем и
объясняется неудача двух его телеспектаклей, о которых, к счастью, все
давно забыли. И сам автор в последних произведениях вернулся к
шестидесятническим настроениям, к любимым героям, умным, остроумным,
добрым, влюбленным в жизнь и красоту, те есть к тому, в чем он был силен и
чем остался в нашей памяти. Может быть, он не шагнул вперед, но и назад не
отступил ни шагу.
В кругу тех же настроений вращается и творчество Вадима Шефнера, хотя он
пользуется иными художественными средствами. По возрасту Шефнер - один из
старейших участников наших бесед за круглым столом. До того как он
выпустил первый рассказ "Скромный гений" /1963 г./, он уже был известным
поэтом, чьи стихи печатались еще до войны. А вот фантастика Шефнера стала
неотъемлемой частью "новой волны". Он отказался от каких бы то ни было
традиций, тоже создав собственное, ни на кого не похожее направление.
Удивительно и то, что его "ненаучно-фантастические" рассказы резко
отличаются от строго классической по форме и содержанию лирики. Впрочем,
сам он с этим умозаключением не согласился: "Фантастика для меня - это,
перефразируя Клаузевица, продолжение поэзии иными средствами.
...Сказочность, странность, возможность творить чудеса, возможность
ставить героев в невозможные ситуации - вот что меня в ней привлекает". В
фантастике он позволяет себе самые невероятные ходы. Кажется, только у
Шефнера персонажи способны встречать пришельцев с поллитровкой или споить
эликсир бессмертия поросенку... Многие пытались определить жанр его
рассказов - пародия, сатира, сказка... Но в том-то и секрет по-настоящему
оригинального стиля, что что он не сводим к уже существующим терминам.
Казалось бы, налицо юмористические и пародийные признаки, но почему-то
"нет того веселья". Напротив - и это, может быть, единственное, что роднит
прозу Шефнера с его стихами - повсюду растворен прозрачный оттенок грусти.
Дело опять-таки в героях, в его скромных гениях, счастливых неудачниках,
трусливых храбрецах... Оксюмороны в названиях по-своему характеризуют
противоречивость, двуликость нашего времени. Такие герои были невозможны в
"старой" фантастике, выстраивавшей шеренги непоколебимых борцов и
новаторов, напоминающих скульптуру Мухиной. А маленькие большие герои
Шефнера не способны бороться за себя, за свои гениальные изобретения. Их
руки не приспособлены для растаскивания бюрократических засек. Рядом с
открывателями автор обязательно располагает мещан /часто это жена или
близкий друг/, которые считают первых в лучшем случае непрактичными
чудаками, или просто свихнувшимися, кого надо лечить во сне ударом
свинцовой палки по голове. Жизненный символ, если угодно...
Вспомним еще раз о том, что одной из трагических составляющих нашей
тогдашней жизни была невостребованность талантов, а то и прямая расправа с
ними, и мы поймем, что произведения Шефнера дают фантасмагорическую, но
отнюдь не оторванную от реальности картину действительности. Оправданная
фантасмагоричность, пожалуй, и есть главная задача фантастики. Разговоры о
том, что прозу Шефнера в строгом смысле слова нельзя отнести к фантастике,
просто глупость. Напротив, мало кто так ясно представлял ее суть: "Мне
кажется, чем фантастичнее фантастика, чем она страннее и "безумнее", чем
дальше от обыденного и рутинного вынесена точка зрения автора, тем ближе
эта фантастика к подлинной реальности. Чем невозможнее и сказочнее
события, изложенные в фантастическом произведении, тем на большее
количество подлинных жизненных событий может при случае спроецироваться
творческий замысел художника и осветить их для читателя. Но это, конечно,
только в том случае, если фантастика пишется не ради самой фантастики, не
бегство от реальности в некие беспочвенные пространства. Нет, каждое
фантастическое произведение должно нести в себе и некое надфантастическое
задание"... Во всем, что я прочитал о фантастике, нет цитаты, более близко
отвечающей моим представлениям о ней.
К 70-ым годам на одно из первых мест выдвигается Кир Булычев. Его
произведения многочисленны и многожанровы и выделить среди них главное
непросто.
Он начинался как детский писатель. После публикации "Девочки, с которой
ничего не случится" /1965 г./ стал популярным. У наших детей много любимых
героев, но они, как правило, заморские гости - Буратино, Винни-Пух,
Карлсон... Алиса же Селезнева "своя в доску", как выражались школьники в
мое время. Это легко узнаваемое существо. Мы не раз встречали таких
толковых и бойких девчонок, которым до всего есть дело. Она чем-то
напоминает Тома Сойера, который тоже не был послушным тихоней, но в
ответственные минуты показал себя мужественным и добрым мальчиком. Кроме
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг