дабы этот малый начал грозить всему миру, - появляется гиперболоид.
Писателю понадобились много золота, чтобы с его помощью сокрушить мировую
экономику. Где взять? Ж.Верн с подобными же целями доставил драгоценный
металл из космоса /"В погоне за метеоритом"/. А у Толстого возникает
оливиновый пояс и пробуривается сверхглубокий ствол. Судите сами, чья
выдумка изящнее. Опять-таки у Толстого русский инженер Манцев открывает
оливиновый пояс потому, что автору понадобилось огромное количество
золота, а не потому что Толстой решил занятся популяризацией одной из
существующих гипотез о внутренностях родимой планеты. А если бы он захотел
отправить героев "Аэлиты" на Марс с помощью какого-нибудь местного
кейворита или даже из пушки, в романе изменилось бы немногое, хотя мы
каждый раз с удовлетворением отмечаем, что Толстой был знаком с принципами
космонавтики Циолковского.
Но попробуйте убрать, заменить Аэлиту, Гусева, Лося или Гарина, Зою Монроз
и от книг не останется ничего. Про роль науки в научной фантастике
наговорено много высокопарной чепухи. Нелепо, конечно, отбрасывать /как
нечто несущественное/ любопытное, смелое, точное предсказание или красивую
придумку, которая и вправду может вдохновить иного чудака на открытие.
Речь идет только о том, что считать в фантастике главным.
В романе четко обозначен тезис: слишком могучие игрушки нельзя оставлять в
руках маньяков. Великие открытия в истории человечества часто задумывались
для мирных целей и тут же начинали служить войне. Уже первая палка, взятая
в руку нашим далеким предком, могла быть и мотыгой, и дубиной. А что такое
атомная энергия - проклятие или благословение? А космоплаванье? А лазер?..
Опасное оружие надо любыми способами вырвать у безответственных
правительств или экстремистских партий, в первую очередь тех, которые
поощряют терроризм или одержимы сверхценными идеями, вроде мировой
революции, не обязательно социалистической, может быть, исламской; при
неизбежном крахе обязательно будет пущен в ход последний козырь, как
пустил бы его и толстовский герой. /И Гитлер, и Сталин/. Конечно,
гиперболоид не водородная бомба, но настроения, поползновения у их
обладателей одинаковы. Фундаменталисты /я вкладываю в это понятие не
только религиозное содержание/ не пощадят никого. А ведь для того, чтобы
покончить со всеми детьми Земли, нужно всего несколько килограммов
плутония или несколько бочек зарина. Хорош или плох "Гиперболоид...", но
на опасность абсолютных диктатур и фанатичных личностей он указал прямо.
Стремление Гарина стать мировым диктатором взято не с потолка. Типов со
столь скромными замашками было немало в человеческой истории, их создал не
ХХ век. Александр Македонский, Чингисхан или Наполеон могли покорить чужие
страны, однако уничтожить планету они были бессильны. ХХ век сделал таких
безумцев бесконечно более опасными для людей, чем раньше. Не знаю, чей
пример первым приходит на ум - Гитлера или Сталина; хотя Сталин открыто о
мировом социалистическом государстве и не говорил, но можно не
сомневаться: подобные мечты бродили в его пасмурном мозгу. Хотя я и не
стану утверждать, что Толстой вложил особый смысл в российское
происхождение властелина мира, пусть даже и калифа на час.
Гарин не останавливается на личном диктаторстве, его амбиции простираются
дальше, а дальше - фашизм чистой воды, стремление поставить элитарную
кучку над остальными недочеловеками /термин не из романа/, которых
приведут к безропотному повиновению и беспросветному труду с помощью
небольшой операции на мозге. /Это гуманное мероприятие осуществлено в
романе Е.Замятина "Мы" /. Гарин аморален, он ни в грош не ставит жизнь
людей, и с легким сердцем отправляет на смерть друзей-двойников. Об этой
склонности своего героя автору вспомнить бы лет через десять.
Конечно, Гарину не стать вровень с названными и неназванными князьями
тьмы. Он помельче, хотя бы потому, что не совсем точно представляет себе,
зачем ему нужно мировое господство. "Их" диктатура была пострашнее
гаринской. Они не стушевались бы в момент наивысшего торжества, каковой
конфуз случился с Петром Петровичем. Он, успешно схватывавшийся с целыми
флотилиями, оказался не в силах противостоять предрассудкам того общества,
которым возжаждал верховодить. Он бесится, воет от тоски, но вынужден
подчинятся условностям, ритуалам и этикетам. Тут Гарин ничего поделать не
может, революционизировать это общество, изменять его структуру он не
собирается. А его будущие прототипы /можно допустить такой оборот?/ скорее
всего и не заметили бы подобных мелочей. Они были покрепче духом.
Самыми любопытными в романе следовало бы считать сцены биржевой паники -
Гарин пустил под откос мировую экономику с помощью дешевого золота. А
действительно - что произошло бы в таком случае? Представим себе
теоретическую возможность: кто-то изобретает дешевые фильтры,
автоматически отцеживающие драгоценный металл из морской воды. Ситуацию
всерьез проанализировал А.В.Аникин в книге "Золото". "С точки зрения
экономиста, - пишет он, - интересен вопрос: если перенести фантазию
А.Н.Толстого в современный мир, каких последствий для капиталистической
зкономики можно было бы ожидать от внезапного понижения цены золота до
цены меди или алюминия?.. Возможно, произошли бы какие-то бурные события:
толпы людей в первое время осаждали бы места, где золото продавалось бы по
нескольку долларов за 1 кг; организованные рынки золота закрылись бы;
акции золотодобывающих компаний покатились бы вниз, что могло бы даже
вызвать биржевую панику...
Но все это далеко от экономической и социально-политической катастрофы, от
крушения системы. Общий /абсолютный/ уровень товарных цен и ставок
заработной платы тоже не сдвинулся бы... Хотя золото перестало бы играть
роль валютного актива, в международной валютной системе тоже не произошло
бы, вероятно, внезапных катастрофических сдвигов. В частности, соотношение
между валютами, что ныне играет решающую роль, едва ли резко изменилось бы
под воздействием этого фактора как такового..."
Дело в том, что теперь перестал действовать так называемый "золотой
стандарт", и золото перестало играть роль всеобщего эквивалента стоимости,
поэтому нынешнему претенденту на мировое господство гаринским способом
обойтись бы не удалось. Если бы Аникин писал книгу в перестроечные
времена, он, возможно, добавил бы: авантюра Гарина не удалась бы еще и
потому, что реальные экономические и политические силы, управляющие миром,
не совсем такие, а точнее - совсем не такие, какими они представлены в
романе: автор слишком близко к сердцу принял советские взгляды на
мироустройство. В частности, это сказалось в обрисовке химического короля
миллиардера Роллинга.
Нас, советских комментаторов, больше всего умиляло то, что Роллинг -
миллиардер американский и что он, как положено представителям указанной
разновидности империалистических акул, тоже стремится к мировому
господству. Его агрессивные стремления /"Американский флаг опояшет землю,
как бомбоньерку, по экватору и от полюса до полюса..."/ заставляют снова
вспомнить Маяковского, хотя, создавая Роллинга, Толстой не столько
следовал трафаретам, сколько сам создавал их. Это относится и к образу
советского агента Шельги, которого Гарин вопреки логике тащит за собой по
свету, вероятно, для того, чтобы иметь возможность распустить павлиний
хвост перед смертельным врагом. Актерские амбиции в духе неронов всех
времен. Других связей с родиной у Гарина и нет; в момент кризиса Россия
как бы исчезает с карты мира, что, конечно, упрощает автору задачу. А
Шельга... Шельга становится родоначальником бесконечного ряда наших
героических разведчиков, нашедшего точку максимума в пресловутом Штирлице.
Существовал замысел третьей книги романа: дело должно было окончится
химической войной уже с участием России и, естественно, европейской
революцией, после победы которой должны были следовать утопические
"картины мирной, роскошной жизни, царство труда, науки и грандиозного
искусства". Нет, что ни говори, а в те годы еще жила в Алексее Николаевиче
тоска по идеалу, тоска, которая довела до умопомрачения героя его рассказа
"Голубые города". И, наверно, было бы любопытно узнать, как аристократ
Толстой представляет себе зрелый коммунизм, но, возможно, не только
отвлечение другими занятиями - спасительное чутье подсказало ему не писать
такой книги. В изображении будущей войны он неизбежно обрек бы себя на
повторение фальшивок, о которых еще пойдет речь, а каким опасным делом
было в 30-х годах сочинение слишком конкретных утопий, мы уже видели на
примере Ларри...
Н Е Р Е А Л Ь Н А Я
Р Е А Л Ь Н О С Т Ь
Счастлив, кто падает вниз головой.
Мир для него хоть на миг - а иной.
Вл.Ходасевич
Он всегда подписывался только так - А.С.Грин. Не Александр, не Ал. - А.С.
Человек с удивительной судьбой, удивительный писатель, Грин смотрится
особняком не только в русской, но и в мировой литературе. Бесспорно, такое
утверждение можно отнести к любому крупному художнику, но, когда речь
заходит о Грине, не произнести этих, пусть тривиальных слов невозможно. Он
натерпелся из-за этой уникальности. Его все время стремились наставить на
путь истинный. Уж если писателя /лишенного в нашей стране хотя бы
минимальной экстерриториальности/ и занесло в романтику, то пусть твоя
романтика непременно и ежечасно зовет пролетариев всех стран на борьбу за
переустройство общества. А было бы куда лучше, если бы сочинитель
отказался от всяких выкрутасов с зарубежным душком и встал под опаленные
знамена реализма. /До соцреализма Грин не дожил/. Даже расположенные к
Грину интерпретаторы не столь давно говорили о нем в оправдательной
интонации: несмотря на то, что он такой вот неукладывающийся, несмотря на
то, что он дислоцируется не на магистральной линии советской литературы,
несмотря на то, что у него не найти изображения советского человека, он
все-таки наш писатель, русский писатель, добрый писатель и не исключено,
что талантливый писатель.
Даже расположенные старательно выискивали у Грина отдельные реалистические
штрихи и найдя бурно радовались,- слава Богу, значит, автор не совсем
безнадежен.
Один из самых расположенных - Паустовский - и тот писал так: "Он не
замечал окружающего и жил на облачных веселых берегах. Только в последние
годы перед смертью в словах и рассказах Грина появились первые намеки на
приближение его к нашей действительности..." И в другом месте: "Старая
Россия наградила Грина жестоко - она отняла у него еще с детских лет
любовь к действительности... Он всегда пытался уйти от нее, считал, что
лучше жить неуловимыми снами, чем "дрянью и мусором" каждого дня".
Сурово обошлась судьба с человеком... Был бы он куда счастливее, если бы
она у него ничего не отнимала. Я немного утрирую точку зрения
Паустовского, но оттенок сострадания к несчастному в его словах есть.
Герой повести Паустовского "Черное море" писатель Гарт, прототипом
которого послужил Грин, под влиянием окружающих, под напором
социалистического строительства отказывается от индивидуалистического
мирка и приступает к изображению настоящей, всамделишной и, разумеется,
героической жизни.
Нет спора, трудная личная судьба сыграла свою роль в становлении
творческого метода Грина, но разве у кого-нибудь становление происходило в
космической пустоте? Однако с жизненными мерзостями, с духовной Вяткой
можно небезуспешно сражаться и стопроцентно реалистическим оружием. Ведь
существует еще и зов таланта: для творческой личности самое важное -
понять, почувствовать, в чем состоит призвание, и суметь его реализовать.
Какое б сильное влияние ни оказывали жизненные обстоятельства, только ими
не объяснить, почему из двух художников, выросших в одинаковых условиях,
один становится сказочником, а другой - бытописателем. Пример, лежащий на
поверхности, - Грин и Горький. Природный дар повел Грина в вымышленные
миры - честь ему и хвала, в них он нашел писательское счастье, и прежде
всего потому, что по его пути никто не ходил. Любое направление
приоритетно, если оно талантливо; в искусстве есть только талантливое и
бесталанное, художественное и антихудожественное. Безнравственно считать,
что литератор бездарный, но находящийся на "главном" направлении, имеет
какие-то преимущества. Взять хотя бы отечественную фантастику времен
"расцвета застоя". Сколько в ней было вторичного, подражательного, серого,
но агрессивно отстаивающего свое место под солнцем на том лишь основании,
что она - Истинно Научная Фантастика.
Насколько был искренен Паустовский в стремлении перевоспитать Грина, хотя
бы и после смерти, не знаю. Он мог бы обратиться с теми же декларациями и
к самому себе. Но в каком-то смысле эссеисты были правы - параллельный
мир, созданный писателем, и вправду был формой неприятия действительности.
В демонстративном игнорировании окружающих советских реалий таился
достаточно дерзкий вызов /уверен, что вполне намеренный/, потому-то его
творчество и вызывало злобу партийных охранителей. Но разве про Грина
можно сказать, что он добру и злу внимает равнодушно? Да нет же, его мир -
мир воинствующего добра, добра и гармонии. В отличие от многих шумных и
самонадеянных современников Грин читается сегодня ничуть не хуже, чем в
момент первой публикации. Значит, в его условных сюжетах заключено нечто
вечное. Как и в толстовской Аэлите, Аэлите без кавычек. Никто не отрицает,
что глаголом сердца надо жечь и что пепел Клааса должен в те же сердца
стучать. Но если и то, и другое будет продолжаться круглосуточно, надолго
ли хватит сердечной мышцы?
Слово "общечеловеческое" мы сейчас научились произносить с особым вкусом,
ведь оно долгое время находилось в эмиграции. Это, однако не означает,
будто в творчестве лучших наших писателей общечеловеческая составляющая
отсутствовала, хотя ей приходилось прокрадываться в произведения
инкогнито. Правда, сам термин, может быть, неточный, во всяком случае -
скучный, канцелярский. Не лучше ли сказать просто "человеческое". Именно
человеческие особенности гриновских книг играли роль красной тряпки,
которая застилала пеленой глаза идеологическим тореадорам.
Я не сделаю открытия, заявив, что кроме расположенных к Грину критиков
были и нерасположенные. Но можно сказать, что он дешево отделался. Такой
разнузданной травле, как Замятин или Булгаков, при жизни Грин не
подвергался. Впрочем - как посмотреть. Можно очень больно ранить человека
всего десятью строками, которые, словно сквозь зубы, процедила в 1930 году
"Литэнциклопедия". Вот почти все, что заслужил Грин от официального
литературоведения к концу жизни /писатель преждевременно умер от рака в
1932 году/: "Талантливый эпигон Гофмана, с одной стороны, Эдгара По и
английских авантюрно-фантастических беллетристов - с другой...".
Киллеры опоздали, но не утихомирились. Его черед наступил позже. Поношение
Грина происходило в рамках печально известной кампании по искоренению
"безродного космополитизма". Хотя трудно сказать, зачем понадобилось
тревожить тень писателя, почившего в Бозе два десятилетия назад, русского
к тому же. Видимо, ждановскую команду раздражало все яркое, непохожее на
установленные ими образцы. Ну никак, ни с какой стороны не удавалось
вписать Грина в их параметры социалистического реализма. А тут еще
населенные пункты и действующие лица носят заграничные наименования. Сами
понимаете, оставалось только одно - выбросить его из советской литературы.
Что и было сделано.
Кульминацией антигриновской атаки стали статьи А.Тарасенкова и В.Важдаева,
появившиеся в январе 1950 года. Я был в те годы студентом МГУ и как все
нормальные молодые люди любил Грина; после чтения статьи Важдаева в "Новом
мире", редактировавшимся К.Симоновым, у меня возникло отчетливое ощущение
удара кастетом в лицо, настолько нелепы, несправедливы были обвинения,
перемежавшиеся грубой бранью. Еще сильнее было чувство беспомощности.
Дискуссии в те годы не практиковались, возражения не предусматривались.
Точка зрения Важдаева и Тарасенкова смело могла считаться директивной.
Писали они свои опусы, конечно, по прямому указанию свыше. Трудно сказать,
что они в действительности думали о Грине, впрочем, это несущественно. Имя
Грина исчезло из планов издательств, а его книги - из библиотек; хотя
физически они не изымались, но кто же мог рискнуть выдавать читателям
произведения безродного космополита.
Но и тут Грина ждала не худшая судьба. Свистопляска вершилась на излете
сталинской эпохи и до появления первой после перерыва книги "Избранное" и
обратившей на себя внимание статьи М.Щеглова "Корабли Александра Грина" -
в том же симоновском "Новом мире" - прошло всего шесть лет; приговор
шемякина суда был опротестован значительно быстрее, чем это произошло с
Платоновым и Булгаковым, не говоря уже о Замятине.
Конечно, такие статьи, как "Проповедник космополитизма. Нечистый смысл
"чистого искусства" Александра Грина" Важдаева заслуживают только
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг