___________________________________________________________________
Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с
ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой основе при
условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение
настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста
без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
___________________________________________________________________
По вопросам коммерческого использования данного произведения
обращайтесь к владельцу авторских прав по следующему адресу:
Internet: puziy@faust.kiev.ua Тел. (044)-440-54-95
___________________________________________________________________
Владимир Пузий (АРЕНЕВ), 1999
Смерть Харона
"Харон погиб! Харон, Харон погиб!" - и выкрик, народившийся в толпе теней
умерших, кровоцветной птицей вспорхнул над водами реки, стремясь покинуть
этот край застывшей смерти. Скорбя, склонили стебли асфодели, и Цербер
вздрогнул в чутком полусне, и чей-то силуэт хромой вздохнул, в тень
отступая белого утеса, скрываясь от очей.
"Харон погиб!"
Широкобокая ладья прижалась к сухой ладони берега щенком, и тело, что
лежало на скамье, сползло и глухо стукнулось о днище пустою головой,
рассыпав кудри.
Толпа теней, как ненасытный волк, что кровь учуял свежую и к жертве всем
телом тянется - безумная струна, - стремилась к лодке, вытянувши шеи,
чтобы взглянуть на тело мертвеца: извечный интерес, который даже теперь,
по эту сторону от смерти, в Аиде, не исчез.
"Харон погиб!"
Возможность невозможного, ненужный дешевый артефакт и парадокс - лежало
тело Лодочника.
"Умер Харон! Харон погиб!.. Харон... Харон..."
"А как же мы?! А как же мы теперь?!"
Мысль молнией-стрелою Громовержца всех поразила, кто стоял и ждал вот этой
самой древнебокой лодки, чтоб реку переплыть.
"А как же мы?!"
Рыдала женщина (вернее, только тень от женщины), ломала тене-руки: она
стремилась к умершему прежде любимому, теперь же - как теперь им
встретиться? И чем она отлична от прочих, кто веками здесь ходил, -
непогребенных мертвецов. Молчал смиренно старец с длинною, как жизнь его,
седою бородой. Застывший усталый взгляд искал себе отрады, но - тщетно.
Больше лодок на реке не отыскать, единственная - здесь, и в ней - мертвец.
Теперь тебе, старик, извечно жить среди непогребенных. Вас будет больше, с
каждым днем - все больше, в конце концов вас станет столько здесь, что
тени в ядовитый Ахерон начнут лететь с обрывов, растворяясь в зловонных
водах. Тот, кто раньше тут бродил, неупокоенный согласно обычаям
многоумелых предков, злорадно хохоча, глядит на вас, прибывших, чтоб
отправиться за реку: "Вот справедливость! Немесида здесь!" И плещут волны,
и хохочет зверь из тьмы подземных страшных коридоров, что за спиною вашею
остались: "Вот Немесида! Справедливость с нами!" Назад пути вам нет.
И кое-кто, отчаявшись, перебегает в лодку. Еще один. Еще один... Они
вышвыривают тело мертвеца на берег, под трясущиеся ноги толпы теней; а вот
теперь схватились за весла - собираются отплыть.
"А кто из них назад потом вернется, чтоб остальных перевезти?" - и мысль
иглою раскаленной входит в мозг. И сборище растерянных теней стремится к
лодке, оступаясь, в крике развоплощаясь, только лишь коснутся ногой воды;
но все-таки бегут и прыгают, - и лодка отплывает, роняя в волны мутные
тела умерших.
Вот отплыли.
Лодка... тонет!
Хоть тени весят ровно ничего, ладья не хочет плавать без Харона, не
слушается весел и руля, кружит в водоворотах и зловонном пару, идущем от
реки. И тонет.
Крик стаи птиц, попавших в смерти сеть, - вспорхнул отчаянно, разнесся над
водой вопль тех, кто в лодке был. На берегу - рыданья, скорбь, проклятия
Богам.
И Боги внемлют.
Вот тоскует Ночь, а с ней - Эреб; отец и мать Харона, они скорбят об
умершем ребенке - уродливом несчастном старике. Для них он навсегда -
печальный мальчик, что, с детства неуклюж и нелюдим, единственной чертою
отличался: для Ахерона волн ядовитых неузявимым оставался. Зевс тогда и
взял его на ту роботу, где Лодочник стал Лодочником. Здесь он Лодочником
быть и перестал...
Спешит Аид, владетель Царства мертвых, на встречу с братом.
"Громовержец, кем мне заменить Харона?"
Но молчит усталый старый Зевс, молчит. Молчанье становится Сизифовой
скалой и падает на головы Кронидам.
"Я лодочников тысячу найду, но лодку..." - Зевс прервался. - "Лодку я для
ядовитых волн Ахерона и Стикса не сыщу".
"А сделать?.."
"Кто?! - грохочет Громовержец, - кто, скажи мне, способен на такое?!"
"А Гефест?"
"Ты знаешь сам!.."
"Я знаю".
Замолкают.
Внизу ярится толпище теней.
* * *
А меж Олимпом и Аида царством жизнь продолжалась. Новости о смерти Харона
оставались для людей обычных недоступными. И только один, кузнец в
замызганном хитоне, сидел, безмолвный, за столом. Жена обеспокоенной
глядела ланью, как муж, уставясь на огонь, губами выдавливает воздух. Слов
не слышно.
Вдруг - в двери стук, уверенный, хозяйский. Открыла. На пороге - дивный
странник: юн возрастом, в руках - какой-то посох неправильный, сандальи на
ногах крылатые.
Хозяин же при виде такого гостя встал из-за стола, раскинув руки:
"Здравствуй, Психопомп! Зачем пришел? Не от безделья, верно".
Гермес невесело смеется: "Да, скучать мне не приходится, ты прав! Теперь
же - и вдвойне. Ты знаешь, умер Харон".
Кузнец кивнул: "Жаль старика. Любил работу..."
"Деньги он любил!" - смеется Психопомп. "А впрочем, даже пусть будет так -
но делал все, что мог".
"Как все мы", - подытожил здесь кузнец. "И всех нас ждет один конец -
могила".
"Ты стал как люди говорить".
"Увы, когда живешь средь стаи воробьев, то, сокол, будешь прыгать и
чирикать, как воробей".
Молчание вернулось к столу и село властным басилевсом, разглядывая
действующих лиц.
Одно, жены хозяина лицо, - сияло, отражая свет очажный, а два других -
светились мягким светом: своим, а не очажным. Только вот у кузнеца тот
свет казался тусклым, пригасшим, а лицо у Психопомпа новозажженным факелом
искрилось.
Хозяин оглянулся на жену.
"Не беспокойся, ничего не вспомнит", - ответил на незаданный вопрос
Гермес. "Вреда я ей не причиню".
"Не сомневаюсь", - вымолвил кузнец.
"Теперь о деле".
"Да, теперь о деле. Харон погиб. Чего же хочет Зевс?"
"С чего ты взял, что Зевс чего-то хочет?"
"Ну кто ж тогда? Наверное, Аид. Ему, конечно, боязно остаться с таким
количеством взбесившихся теней на Стикса с Ахероном берегах".
"Ты угадал", - ответил Психопомп. "Естественно, он хочет, чтобы снова
переправляться через реку тени могли".
"Ну что ж, пускай себе отыщет Харона нового. А я... причем здесь я?"
Гермес развел руками: "Отыскать Харона нового, поверь, не так уж сложно.
Но лодку..."
"Лодку?"
"Лодку. Ты забыл, что вырезал когда-то для Харона ладью его? Так вот,
теперь она другого слушаться не стала бы. А впрочем, какая разница? -
ладьи-то больше нет".
"Мне очень жаль", - сказал тогда хозяин, но сухо и бесчувственно.
"Скорблю".
"И это все?"
"И все. Чего же боле?" - язвительно и горько вопросил кузнец.
"Так значит, нам ты не поможешь?"
"Пойми, Гермес: и Гера, и отец меня еще с младенчества ростили шутом,
слугой, рабом, уродом, зверем! Рожденный вопреки отцовой воле, ему в
упрек, я был лишь жалкой маской в театре, где актеры на ходулях играют
"Жаб" Аристофана. Я там был одной из жаб, ничуть не больше, - смешная
тень, мешающая всем, всех забавляющая - только это, не олимпиец, а... не
знаю, кто".
"Ну-у, здесь ты..."
"Подожди! - и жест рукой разгневанный (нет, не узнать сейчас во властном
кузнеце того, былого, который встретил гостя у дверей). - Дай мне сказать,
Гермес. Дай мне сказать..."
И Психопомп молчит, блестит глазами и слушает хромого кузнеца.
"Рожденный быть слугой среди Богов великих, я, последний среди равных, как
будто в компенсацию всего, в супруги получил Любви Богиню. О Афродита! Как
мне рассказать про чувства, что питал я к ней! Гермес! Поверь, такой любви
неугасимой не ведал мир! Как огнь с Олимпа, эта любовь пылала!"
"Только прометей и здесь нашелся", - говорит Гермес, так странно улыбаясь,
что понять: иронию, иль боль, иль что-то третье - он прячет за словами, -
невозможно.
"Да, прометей нашелся!" - и кузнец, вцепившись в бороду курчавую руками,
расчесывает пальцами, и давит, и мнет, как будто в горсти - враг извечный,
ненавистный. "Ведь я ее любил намного больше, нежели..."
"И что же?" - смеется Психопомп. И в смехе - горечь звенит и бъется в
тысячу осколков от льда морозного, прозрачного. "И что ж, что ты любил ее
сильней, когда она счастливее с другим?"
"О Арес! Проклятье шлю тебе!" - кричит хозяин, тряся над головою кулаками
кувалдовесными. И вздрогнула жена его, хотя все это время тихо стояла,
словно статуя живая (вот результат могущества Гермеса).
"Позволь вопрос".
"Позволю, Психопомп".
"Вот эта женщина, которая с тобой живет - скажи мне, кто она и кем тебе
приходится?"
"Ужели это важно?" - вздохнул хозяин.
"Нет, конечно, но..."
"Тогда оставим эти разговоры".
"И верно, - соглашается Гермес, - оставим разговоры. Ты ответь: так
все-таки согласен оказать Аиду помощь?"
Помутневший взгляд хозяина указывал на то, что он, хозяин, в данную минуту
воображеньем уведен далёко и в дебрях памяти плутает: "Знаешь, когда я вел
к Кавказу Прометея, чтоб заковать, - когда уже забил в скалу последний
гвоздь, мне Прометей сказал такое: "Рано или поздно Зевес тебя, Кузнец,
вот так же точно с Олимпа сбросит. Знаешь, почему? Ты, как и я, похож на
человека намного больше, чем другие Боги. И Громовержец этого не стерпит".
...И не стерпел. О Прометей-пророк! Как глух я был и глуп тогда, как я
теперь умен - к чему мне эта "умность"? Мне, сброшенному матерью с отцом с
Олимпа? Мне, что, словно инструмент, без надобности стал - и был,
пустышка, на мусорник отправлен? - вот сюда! вот в этот дом, куда сегодня
ты примчался - потому что стал я нужен, так неожиданно - "о ужас, о
позор!" (наверно, Зевс, не скоро согласился на это!) - ты примчался вот
сюда и говоришь мне снова: "Помоги!" "
"Так ты поможешь?"
Замолчал кузнец.
И тишина всевластным басилевсом следила за Богами.
"Помогу".
За спинами молчанье хохотало.
* * *
"Кто это был? Скажи мне правду, муж - кто приходил? Я что-то плохо помню:
стук в дверь... - а дальше? Только пустота".
Кузнец качает головою: "Так, ошиблись домом. Ты забудь-ка лучше про
глупости. И собери в дорогу поесть мне. Ухожу".
"Куда?"
"Работать".
"Когда вернешься?"
"Скоро.
/Никогда.
Я никогда к тебе не возвращусь, земная женщина. Прощай. Прощай, была ты
хорошею супругой. И любила меня, как не любил еще никто. Но я - рожден
быть Богом.
Ухожу.
...Как больно сердце рвется, как жестоко оно стучит мне в грудь! Так,
будто в горне пылает огнь, что выкрал Прометей! - но -
Ухожу.
Я слишком многим за это право заплатил. Сейчас уже не знаю, стоил ли
предмет такой цены. Но отступаться - поздно. Я - ухожу!/"
Закрыл тихонько дверь.
Горит огонь очажный. Кто-то плачет. И тишина молчит.
* * *
Над кузницей Гефестовой впервые за много сотен лет клубится дым и молот
опускается - металл ему ответствует величественной песней. И вот - готова
новая ладья. Сам Зевс спустился в кузницу. Стучится он в дверь Гефестову и
просит разрешенья войти.
"Входи, отец".
И Громовержец заходит, голову склоняя - вход намного ниже роста Зевса.
"Здравствуй", - негромкое звучит. "Не ждал?"
"Не ждал", - кривит душой Гефест. "Тебя - не ждал".
"Тогда - кого?"
"Не все ль равно, кого? Работа - вот она. Прими или отвергни, но на
вопросы отвечать не стану".
Зевс смотрит на ладью. Она, как птица, распластанная над гнездом в
последнем отчаянном и безнадежном жесте прикрыть птенцов крылами, - здесь
стоит величием Гефестова уменья, победой кузнецова мастерства.
"А плавать будет?"
Тот пожал плечами: "Проверь, тогда узнаешь".
Зевс кивнул: "Проверю обязательно. А ты - не станешь ли в Аида царстве
новым Хароном?"
Оскорбительно и дерзко Гефест смеется: "Более в Хароне необходимости не
будет. Лодка без кормчего отныне станет плавать".
"Как так?"
"Вот так - без кормчего, без весел, без паруса и без рула. Сама".
"Ты, верно, хочешь посмеяться, дерзкий?! Ты, верно, издеваешься, Кузнец?!"
Гефест спокойно предлагает: "Что же, проверь ее - и тотчас убедишься: я
правду говорю".
"Немедля лодку для спуска в Ахерон ты приготовь, и..."
"Все готово, Зевс".
"Тогда пришлю за нею Ареса. Он отнесет ладью в Аида царство. Ты ж дождись
здесь брата и вслед за ним спускайся к Ахерону. Там буду ждать вас".
Зевс прощальный жест бросает, словно кость - собаке старой, и покидает
кузницу. Гефест блестит глазами, провожая гостя копьеподобным взглядом.
Дверь закрылась.
Кузнец садится на скамью, в углу, и начинает ждать.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг