молодой, чтобы думать о смерти. А после войны мужчины ценились на вес
золота. Тот тоже ценился... хороший, добрый. Буйный, правда, немного, но
это у него после контузии. А так... Дочку вон ей оставил. А сам помер от
припадка. Эпилепсич... Эплептич... Она так и не научилась выговаривать это
слово. Зачем?
Старуха - в те годы совсем еще не старуха - верила в то, что умер ее муж
достойно. Он защищал Родину и завоевания. Как недавно выяснилось, зря
защищал. Не было никаких завоеваний. Может, и Родины тоже...
А ей, к тому времени выростившей дочку, оставшейся один на один с мертвой
квартирой, чтобы не мешать жить ребенку, - ей, скажите Бога ради! ей во
что было верить? В Господа? - страшно. И не потому, что самой тогда гореть
в пекле, а потому, что и другим, родным и близким, выходит, путь в то же
самое пекло. Кто ж не грешил?
Пускай уж лучше этот, в кепке, висит. Авось времена изменятся. Хотя нет,
это было бы еще страшнее... наверное. Все равно, пускай висит - привыкла
она к нему. При-вык-ла. И к языку этому дурацкому привыкла, который и ни
то, и ни се, ни русский (который когда-то великолепно знала), ни
украинский (которому так и не выучилась, как следует); а торговки только
на этом укрусском и переругиваются между собой. На нем очень удобно
переругиваться.
И ведь забыла себя за эти годы, привыкла к тому, что давно уже не женщина
и только чуть-чуть мать и бабушка, а то все просто - старуха. Скелет
разбудил. Вот только - зачем?
- Не плачь, пожалуйста. Не нужно. Лучше дай мне, если есть, тряпочку.
Она молча поднялась с кресла и отыскала в шкафу какой-то старый, но не
грязный вязаный платок. Тогда она еще могла себе позволить вязать и не
распускать связанное.
- Спасибо. Знаешь, сегодня учительница биологии говорила, что меня нужно
заменить. Я с трещиной, вот здесь, прямо на лбу.
- Как же тебя угораздило?
- Упал. Скользко. Туда теперь грязь забивается, так я промою, может, будет
не так заметно.
8. С тех пор скелет приходил почти каждый вечер. Он рассказывал о том,
как постепенно осваивается в этой жизни; старуха молчала.
Однажды она спросила у него:
- Ты так и не выяснил, почему ты такой? И откуда взялся?
Он покачал черепом:
- Нет. Но как раз сегодня был один случай. Такое и раньше, если честно,
бывало, но я не мог разобраться. Мне кажется, я совсем не тот, каким ты
меня видишь.
- А какой? - спросила старуха.
- Не знаю, - шевельнул лопатками скелет. - Обычно меня не замечают - люди.
Собаки иногда смотрят в мою сторону, некоторые даже лают. А люди не
замечают. Наверное, потому, что я не трогаю их, не вмешиваюсь в их жизни.
- Даже в школе?
- В школе - другое дело. В школе меня видят, но только когда я играю роль
скелетного муляжа. А так - нет. ...И вот сегодня на улице я увидел очень
маленького мальчика, который переходил дорогу. А там ехала машина -
понимаешь, она бы сбила его, и водитель попал бы в тюрьму. Поэтому я
помог. Вмешался. Я подбежал и оттолкнул мальчика. И машина проехала мимо.
А он заплакал и закричал на всю улицу: "дядя с белыми крыльями, дядя с
белыми крыльями"! Потом прибежала его мама и забрала его, а он кричал и
кричал. И смотрел на меня.
- Уходи, - сказала старуха. - Сейчас же. Немедленно.
9. Ей было очень плохо. Она снова познала, что такое одиночество, и
поэтому звонок Риты старуха приняла с благодарностью.
- Мама, помнишь, ты обещала?
- Что, доця? Что обещала?
- Прийти на Славкин спектакль. Придешь?
Она посмотрела на пустую комнату, на кружку с засохшими розами.
- Приду.
- Записывай...
Кем он был? Куда теперь делся? Почему не приходит? Раньше он не обижался
на грубые слова, так что думать, что он обиделся теперь, старуха не могла.
Но - думала.
Какие силы выбросили его в этот мир? Кто он? "Дядя с крыльями" - ангел?
Черт-искуситель? Но... он не искушал - да и как искусишь старуху в ее то
возрасте?! - чушь собачья; он просто помагал. Сострадал. Кто же он?
- Так придешь?
- Приду, доця.
- Тогда пока. До завтра. Славка тебе привет передает.
Что-то ломалось внутри. Что-то очень твердое и холодное.
10. Ехать в школу было далеко и непросто, но старуха выбралась загодя - и
правильно сделала. Троллейбус попал в пробку; она висела между небом и
землей, зажатая со всей сторон чьими-то локтями, сумками, дипломатами и
только время от времени через боковой карман щупала содержимое кармана
внутреннего: "Не потерять бы!"
Рита ждала ее в пустом вестибюле. Взяла под руку, внимательно посмотрела:
- С тобой все в порядке?
- Да, доця. Все в порядке. А где Славик?
- За кулисами. Пойдем.
Как оказалось, она все-таки опоздала - спектакль уже начался. Они сели с
Ритой с краю, где оставались свободные места, и стали смотреть.
На сцене стояло несколько надгробий, около свежевырытой могилы
разговаривали четверо мальчиков. В одном старуха с удивлением признала
внука - он очень вырос за последнее время. И голос у него тоже изменился,
погрубел.
Сейчас на сцене пел тот старшеклассник, что играл могильщика:
- Но старость, крадучись как вор, взяла своей рукой...
Он наклонился и откуда-то из-за надгробия вынул череп - и швырнул его на
сцену.
Славик покачал головой и обратился к своему спутнику:
- У этого черепа был язык, и он мог петь когда-то; а этот мужик швыряет
его оземь, словно это Каинова челюсть, того, что совершил первое убийство!
Ее внук перевел дух - а у старухи что-то встало в горле противным склизким
комом и не желало уходить. На сцене продолжали говорить.
- ... разве нет? - спрашивал Славик.
- Да, мой принц, - кивал его спутник.
- Вот именно; а теперь это, - он показал на череп, - государыня моя Гниль,
без челюсти, и ее стукает по крышке заступ могильщика; вот замечательное
превращение, если бы мы только обладали способностью его видеть. Разве так
дешево стоило вскормить эти кости, что только и остается играть ими в рюхи?
- Мама, тебе плохо? - склонилась над ней Рита. - Что-то не так?
- Всё... - сказала старуха. - Всё... так.
Она знала ту трещину, которая была на лбу у черепа, валявшегося теперь на
сцене. И она знала, почему скелет не приходил.
И больше не придет.
- Чуть не забыла, - сказала она, судорожно хватаясь за потайной карман
пальто. - Вот, принесла Славику.
Она протянула Рите варежку - всего одну. Ниток больше не было, поэтому
получилась только одна.
- Вторую я сделаю позже.
- Спасибо, мама. Я завезу тебе ниток.
- Нет! Не смей! - что она скажет дочке, когда та увидит квартиру? - Не
смей! Я сама куплю себе ниток, - а что, в самом деле? заработает и купит.
И свяжет Славику вторую варежку. Хоть какая-то память у внука останется.
- Хорошо, мама. Не буду.
- Вот и славно, доця. Вот и славно.
11. На этом, собственно, история со скелетом и старухой закончилась. Нет,
она не умерла через день после спектакля, в котором играл ее внук и... еще
один ее знакомый. Она даже стала чувствовать себя значительно лучше, чем
раньше. Старуха по-прежнему торгует цигарками на Лукьяновской, только
теперь меньше ругается с Филипповной и частенько приглашает ее в гости.
Или ходит к ней в гости сама.
А еще она потихоньку копит деньги на нитки, чтобы связать внуку вторую
варежку. И над кроватью... в общем-то, я не уверен, но мне почему-то
думается, там больше не висит черно-красный рушник с человеком в кепке.
И... Ну, я понимаю, это совсем из области фантастики, а все-таки...
Знаете, в те минуты, когда день перетекает в вечер, в сумерках рядом с
желтым киоском для продажи троллейбусных билетов можно заметить высокую
худую фигуру. Люди бегут мимо нее и не замечают, а если и бросают
мимолетный взгляд, тот тут же забывают об увиденном. Вернее, о
не-увиденном, ведь, согласитесь, здравый человек вряд ли сможет увидеть на
троллейбусной остановке скелет... - или белого мужчину с крыльями, или
волосатого рогача с хвостом и копытами, или коротышку в шутовском колпаке,
или... В общем, ничего они там не видят. Наверное, потому что там ничего
нет.
А все-таки.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг