порцией семечек, Пенатша долго кашляла, колотила себя в грудь
кувалдоподобным кулаком и наконец, немного прийдя в себя, грозно вопросила:
- Што гэта вы, нетутэшния, да?
- Точно.
- А то я гляджу, зусим збожаволили людзи, - успокаиваясь, произнесла она.
- Соль им не патрэбна! Эт!
И неодобрительно покачала головой, мол, вот ведь какие еще есть в наше
время чудаки.
- А чаму вы вырашыли, што нам патрэбна соль? - вмешался Игорь,
почувствовавший в этой детали нечто очень важное. Да и впрямь, странно,
когда вдруг продавщица заявляет вам с порога...
- "Чаму"?! А таму! Иван Пятрович зайшоу и сказау, што... - тут она
оборвала себя и с подозрением уставилась на чудаковатых покупателей: - А
вы да нас надоуга ци як?
- Не очень.
- Я-асна... Тады да...
- Так, выбачце, пра соль...
Пенатша нахмурилась:
- Соли няма. Ды й вы ж не за ей прыйшли, так? А за чым?
- За запалками, але...
- Дык вось вам запалки! И не мешайце мне працаваць, кали ласка.
Остапович хотел было заметить Пенатше, что "працюет" она странно; или это
новая профессия такая, по выработке семечковой шелухи? - хотел, но не стал
заедаться. И так ведь ясно, что ничего продавщица уже не скажет.
Они вышли из магазина, и Юрий Николаевич расхохотался:
- Клятая баба! Ловко она нас отбрила, ничего не скажешь!
- Табе смешна?
- Чего ж не посмеяться? - удивился Журский. - Или тебя настолько
обеспокоил факт отсутствия соли в здешней продлавке? Хочешь материал
сделать?
Игорь покачал головой:
- На кой ён, гэты матэрыял? А соль... Няужо табе не паказалась странным,
што тут усе запасаюцца соллю?
- Не показалось, - сказал Юрий Николаевич, выискивая взглядом Максима с
Денисом, оставленных у магазина и теперь невесть куда задевавшихся. - Лето
ж на дворе, огурцы-помидоры солить надо? Надо. Вот вам и разгадка тайны,
Ватсон.
- Можа быць. Але хто такий гэты "Иван Пятрович"?
Журский пожал плечами:
- В Камене отыщется штук пять Иванов Петровичей... О, вот они где!
Последнее касалось не многочисленной когорты Петровых сыновей, а ребят,
которые, как выяснилось, решили дожидаться взрослых в компании местных
пацанов. Вся шайка устроилась за поворотом, на скамеечке, и о чем-то
отчаянно совещалась. Появление Журского и "корреспондента" было воспринято
ими на удивление равнодушно.
- Прывет, хлопцы! Чаго такия невясёлыя?
Они посмотрели на чужаков, взвешивая, стоит ли доверяться им.
Решение принял, разумеется, белобрысый.
- Чаго ж весялицца. У Аксанки-вунь бяда.
Только теперь Игорь понял, что невысокий хлопчик с волосами каштанового
цвета, угрюмо тыкавший носком сандалеты ножку скамейки, на самом деле -
девчонка. Правда, наряжена она была по-мальчишечьи, так что неудивительно,
что поначалу Остапович и принял ее за одного из местных сорвиголов.
- А что случилось? - спросил тем временем у "народа" Юрий Николаевич. -
Кто-нибудь тебя обидел?
Оксанка вздохнула, зыркнула из-под взлохмаченных бровей на незнакомца:
- Не.
- Тогда...
- Шчанёнок яё загубыуся, - объяснил вездесущий Захарка. - Тольки нядауна
бацьки падарыли - и вось...
Похоже, он был искренне расстроен случившимся. Да и все остальные ребята -
тоже; ни один не зубоскалил и не злорадствовал по поводу пропажи.
- Давно потерялся?
- Сёння, - ответил вместо девочки белобрысый. - Мы ужо абшукалися - няма.
- Ну ничего, я уверен, он обязательно отыщется, - заверил ребят Юрий
Николаевич. - Мы сейчас пойдем в сторону Прудков, где вторые круги, - и
если увидим какие-нибудь следы пропажи, обязательно вам скажем.
Договорились?
Те безрадостно закивали.
- Эх, жалко ребенка! - вздохнул Журский, когда они вместе с Максимом и
Денисом уже покинули компанию.
- Сама винавата, - безжалостно отозвался Гордеичихин внук. - Вывела гуляць
без поводка. Хотя, конечно, жалко...
- Может, еще найдем его, - предположил Максим.
Игорь ничего не сказал - он едва дрожащими руками пытался прикурить от
спички.
7
Человек сидел к ним спиной и подниматься не стал, даже когда компания
подошла к незнакомцу вплотную. И головы не повернул.
Сперва Юрий Николаевич решил, что это чертячник явился наконец
/за тем, что принадлежит ему по праву/
чтобы поговорить. Но разглядев редкую поросль рыжих волос, понял: не
чертячник.
"Хотя такой же старый и зловредный сукин сын!"
"Старый и зловредный сукин сын", словно услышав его мысли, хохотнул и
похлопал рукой по земле рядом с собой:
- Сядайце, пагаворым.
Обернулся, взглянул сурово:
- Ну, каму кажу: сядайце! Ци баицёся, чэцвера таких маладцоу, аднаго
драхлага хрыча?
Журский не отвечал - его внимание привлекло то, как испуганно уставился на
одноногого Макс. "Видимо, они уже раньше встречались. Вот черт! Небось,
успел здорово запугать пацана".
- Да тога ж, мы не прадстаулены, - продолжал Серебряк. - Хто гэта, Карасёк?
- Журналист из Минска, приехал, чтобы написать материал про круги на
полях. Слышали, небось, о таких, а, Иван Петрович?
- "Иван Петрович"? - переспросил Игорь.
- А што, вы, малады чалавек, ужо наслуханы пра мяне? - изумленно заломил
бровь Серебряк. - Вельми прыемна. И вельми цикава...
Но закончить реплику Журский ему не позволил. Указав на небо, он кивнул
Остаповичу:
- Солнце. Тебе ведь нужно нормальное освещение, чтобы сделать снимки, так?
Тогда рекомендую поторопиться. Похоже, собирается к дождю.
На это одноногий только засмеялся:
- Лоука, Карасёк, лоука - ничога не скажыш. Не скажыш жа, так? А шкада,
Карасёк, шкада, - вздохнул он, кое-как поднимаясь с земли.
Опершись на свою палку, Серебряк некоторое время стоял, словно не замечая
остальных, потом сокрушенно покачал головой и побрел куда-то в сторону
леса. Сделав пару шагов, обернулся:
- Ты, Карасёк, помни, аб чым мы з табою размауляли. И вы, хлопчыки, не
забывайце аднаногага хрыча, Иван Пятро-вича! - зарифмовал он.
Журский глядел ему вслед и все-таки не выдержал:
- Эй! Иван Петрович! Вы б не ходили к лесу-то, а?
Тот, поворотясь всем телом, похлопал себя свободной рукой по карману и
заговорщически подмигнул Юрию Николаевичу:
- Ничога! Как-нибудзь...
Провожая взглядом эту вдруг показавшуюся ему беззащитной фигурку, Журский
вспомнил, каким был Серебряк когда-то. А именно - тогда, когда буквально
ворвался к ним в хату, пару дней спустя после похорон старого отшельника.
С поля как раз пришла череда, так что мать была занята - доила корову.
Отец с работы еще не приехал, а Семёнка убежал куда-то со взрослыми
мальчишками, управившись со своей частью работ по дому. Юрась тоже сделал
все, что было нужно, и теперь занимался на скрипке.
Наверное, поэтому и не сразу услышал, что во дворе кто-то посторонний.
А когда оборвал мелодию, гость уже возвышался в дверном проеме, свирепо
топорща рыжие усы.
- Играу на Амасавых пахаранах? - обвиняюще бросил с порога. - Кажы, играу?!
- На яких пахаранах? - сначала Юрась даже не понял о чем речь. Потом
сообразил и мысленно порадовался, что не ляпнул сдуру чего-нибудь
непоправимого.
А Серебряк уже сатанел:
- "На яких"?! Ты што, нада мною смеяцца задумау, хлопец? Дык гэта ты
дарэмна, ой дарэмна! Бо я ж и так усё ведаю - а чаго не ведаю, пра тое
дазнаюся, и вельми хутка. Ну! Кажы, дзе старога пахавали!
Юрась только плечами пожал:
- Аб чым вы, Иван Пятрович?
(Он до этой встречи видел "партейца" всего пару раз, а тот, верно, вообще
не обращал внимания на "скрыпача". Или - обращал? Сейчас, глядя назад
сквозь суматошную толпу лет, начинаешь подозревать, что Серебряк-то совсем
не так прост, как казался. Каким хотел казаться.)
- Ах ты!.. - рыжеусый гневно поднимает руку, но мгновенно соображает, что
применять силу "не имеет права". И потому, чтобы что-то все же с этой
рукой, так опрометчиво занесенной, сделать, гвоздит кулаком по столу: -
Ану харош ваньку-та валяць!
- У чым справа! - это уже мать. Как Юрась не заметил появления Серебряка,
так и тот, в свою очередь, пропустил момент, когда хозяйка дома, услышав
шум, заглянула в дом. - У чым справа, я спрашываю!
И - невероятно! - рыжеусый варвар-завоеватель тушуется, краснеет и
закладывает руки за спину!
А мать, не давая ему опомниться и догадаться, что власть и сила, в
общем-то, на его стороне, продолжает:
- У чым справа, Юрась? Што ты ужо натварыу?
При этом самым краешком губ улыбается сыну, чтобы тот понял: она знает и
это только притворство, спектакль двух актеров для одного зрителя. Концерт
для двух скрипок с одним рыжеусым болваном.
Он понимает.
И подхватывает, ведет свою партию:
- Ды ничога! Чэсна, мам.
- Кали ничога, чаму ж тады Иван Пятрович на цябе крычыць?
- Ня ведаю.
Она поворачивается к Серебряку:
- Иван Петрович? Дык вы памылилися?
Тот непонимающе моргает. Потом до него доходит:
- Не, грамадзянка Журская, не памылиуся. Гэта вы памылилися, кали
адпусцили сына играць на пахаранах грамадзянина Амоса.
- Никуды я сваго сына не адпускала, нидзе ён не играу! - произнесено это
тоном, не терпящим возражений. - Так што усё ж таки вы памылилися, Иван
Пятрович. И ваабшчэ - у чым вы збираецесь абвиниць майго сына? Играць,
накольки я ведаю, савецкая улада не забараняець!
- Справа у тым, шаноуная, што пахавання адбылося незаконным шляхом. Ды й
ня вядома, дзе сама ляжыць зараз пакойный грамадзянин Амос-старшый.
- Дык запытайце у Стаяна Миронавича, - раздраженно пожала плечами мать. -
Мы-та тут не пры чым. Ци у вас ёсць сведки, што мой сын прыймау у гэтам
удзел? Кали ёсць - афармляйце усё па закону, вызывайце на допыт. А так,
урывацца у хату... Нядобра гэта, таварыш Серабрак!
Тот поджимает губы и сокрушенно качает головой: он понял, что здесь уже
ничего не обломится, что единственная возможность упущена, а другой не
будет. Остается только с честью покинуть поле боя. Но...
- Добра, шаноуная. Выбачайце, што "варвауся у хату". Тольки знаеце,
Настасья Мацвеяуна... дарэмна вы так. За пакрывацельства и пасобничаства у
нас, "па закону", шмат чаго палагаецца.
- Пакрывацельства чаго? - насмешливо переспросила мать.
- Сами знаеце, "чаго"! А я, с иншай стараны, знаю, што пра вас людзи
кажуць. Так што... дарэмна вы так, ой дарэмна.
- Што ж кажуць-та, Иван Пятрович? - очень тихо интересуется мама. Слишком
тихо.
- Ды разнае. Што, начэбта, памаленьку варожыце...
- А вы верыце?
- Гэта пытання складнае. Дыму, вядома, без вагню не бывае.
- А не баицесь в таким выпадку, Иван Пятрович, што я, "памаленьку
варожачы", цвишок вам у след забъю? Ци сурочу ненарокам?
Он покачал головой:
- Не баюся.
Хотел что-то добавить, но передумал. Кивнул на прощанье и ушел - только
дверь хлопнула да утробно взрычал на дворе Рябый.
Тогда у Серебряка еще было обе ноги...
- А гэта хто такый?
Это - Игорь. Немного пришел в себя после странной встречи и теперь
ннтересуется личностью "партейца".
- Один из тех, кто в свое время правил здесь балом. Теперь вот... -
Журский кивнул на почти скрывшегося из вида старика. - Он разделил
заблуждение всех диктаторов, больших и малых, уверив себя в том, что
навечно останется молодым, здоровым и полным сил. Когда таким говорят, что
время их будет судить, они ухмыляются в усы, мол, а как же, будет!
Обязательно! Но уже без нас. Почему-то верят во "время", как в некую
абстрактную силу. А оно чрезвычайно конкретно, и судит их самым страшным
судом - делая бессильными, меняя местами с теми, кого они в свое время...
скажем так, угнетали, хотя слово заезженное и мне не нравится. Иван
Петрович Серебряк - из таких вот "подсудимых".
- Прыгожа гаворыш, - отозвался Остапович. - Вось тольки што сучасникам
гэтих будучых "падсудзимых" рабиць? Дажыдацца, пакуль яны састарацца - и
старэць разам з ими?
- А ты хочешь непременно революции, да? - вкрадчиво поинтересовался Юрий
Николаевич. - Знакомо, очень знакомо. "Мы пойдем на баррикады"? "и как
один умрем в борьбе"?.. Извечная и нерушимая позиция интеллигенции. И
никто из них не задумывается, что сами виноваты во всем, с этими своими
неизменными пренебрежением и презрением к политике. Доводят ситуацию до
крайности, предпочитая отправляться в лагеря, впадать в диссиденство и
идти на плаху - "так чище, так героичнее", - вместо того, чтобы не
отстраняться от социума и не творить революцию, а не допустить самой
ситуации, в которой таковая бы возникла как грозная неизбежность! А-а...
да что там говорить? Играть в конспираторов легче. А на площадь выйти...
- Што ты маеш на увазе? - чуть оскорбленно спросил молодой человек.
- Песенка такая была:
И все так же, не проще,
Век наш пробует нас:
Смеешь выйти на площадь,
Сможешь выйти на площадь -
В тот, назначенный час?!..
- Знаю я гэтую песеньку, - угрюмо сообщил Игорь. - Галича, да? Знаю.
Тольки дарэмна ты так. Ты ж тожа - инцелигент.
- И я...
Ладно, хватит нам с тобой политразговоры вести, не маленькие уже. Вон
гляди, скоро солнце за тучи зайдет - окажется, зря ходили. А договорить
всегда успеем... если будет такая необходимость.
И Юрий Николаевич повернулся к мальчишкам:
- Эй, гвардия! Чур далеко не забегать! Лады?
Те издалека дружно подтвердили свое согласие и продолжали шагать, о чем-то
увлеченно споря.
8
Все здесь было по-другому. И круги, которые даже не кругами-то оказались,
а выдавленными дорожками-окружностями; и колосья - им тут не так
досталось.
И часы (вчера, примерно после обеда, начавшие идти нормально), которые
бастовать больше не собирались, а продолжали бесстрастно отсчитывать
секунды и минуты...
Остапович пытался следовать примеру своего "гадзинамера" и точно так же
бесстрастно замерять, фотографировать, делать зарисовки.
Получалось! - к его собственному удивлению...
Иногда Игорь косился на холмик, где, усевшись прямо на траву, наблюдал за
его манипуляциями Журский - и всякий раз неизбежная волна внутреннего
протеста вздыбливалась бешеным цунами.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг