дом. Подбежал к составленным вместе лавкам, на которых, укрытые красивым
лоскутным одеялом, непонятливо хлопали глазами малышки примерно пяти и
четырех лет. Прослав наклонился, торопливо поцеловал одну, другую. -
Девочки мои... Поднимайтесь, вы уезжаете с папой.
Он встал на приступку печи, провел рукой под потолком и сжал в кулаке
несколько холодных монет.
- Эти целы... - он повернулся к одергивающей на плечах платок жене, сунул
деньги ей: - На, за щеку спрячь, а то мне дальше идти! Да одевайся же ты,
дура! Детей одень! Вещи к лойме тащи! Ну!
Он метнулся на двор, распахнул двери сарая, выгнал на свет коз и свиней,
потом кинулся назад в дом, хватанул в углу кадушку, воду выплеснул на пол,
внутрь кинул топор, висящее на стене тряпье, сбегал и приволок несколько
ребристых скоб, сыпанул сверху гвоздей, сбил с рукояти и приткнул сбоку
длинную, наполовину сточенную косу. Сгреб под мышку разрисованную членами
прялку вместе с кипой висящей на зубцах шерсти. Выбежал через ведущую к
озеру, к его причалу, калитку...
- Господи ты Боже мой, разорви меня котами!
Лойма, которую восемь месяцев назад, перед ледоставом, он самолично
выволакивал на берег, так до сих пор и лежала кверху брюхом у среза воды.
Прослав, бросив поклажу на траву, привычно бросился за помощью к соседям.
У харитоновского двора поперек распахнутых ворот лежал, оскалив пасть, его
мохнатый Чопик. Дальше, в луже крови, плавал годовалый кабан с
разрубленной головой. Окно избы оказалось разорвано, а дверь надрублена и
переломана посередине.
Все семейство в одних рубахах стояло посреди избы - дед, харитоновская
жена, дочка Христина пятнадцати годков, двое сыновей восьми и десяти лет,
и испуганно жмущаяся к матери шестилетняя Липа. Двое из пришедших с
набегом охотников рылись в открытом сундуке, а третий, безбородый, сжимая
в правой руке меч, левой с видимым удовольствием щупал покорную Христину.
- Мужики, помогите лойму на воду спустить, - громко попросил Прослав.
Все оглянулись на него.
- Так это ты, тварь?! - неожиданно сообразил дед и, вытянув перед собой
руки, кинулся. Однако ветвеннский охотник успел взмахнуть мечом - тяжелый
клинок обрушился серву на затылок и на удивление легко, с еле слышным
чмоканьем, рассек, войдя на всю ширину лезвия.
- А-а! - женщина, вцепившись ногтями себе в лицо, упала на пол, и на
коленях поползла к замертво рухнувшему родичу. Так же жалобно взвыли дети,
но стронуться с места не отважились.
- Так поможете? - судорожно сглотнув, переспросил Прослав. - Всего-то
перекинуть, да к воде десять шагов столкнуть.
- Лоймы? - встрепенулся один из охотников. - У них же лодки есть! Фома,
Родион, правда, подмогните. Полонянок возьмите. Да нам тоже лойму
присмотрите какую.
- Ну-ка, пошли, - пнул безбородый рыдающую женщину, потом махнул мечом
детям: - И вы тоже.
Все вместе они вышли на берег. Охотники - сами рыбаки, толк в лодках знают
- одобрительно хмыкнули.
- Калина, сюда! - крикнул Прослав, подступаясь к борту. - Быстрее!
- Не отлынивать! - угрожающе прикрикнул на пленников охотник, убирая меч в
ножны. - Ну-ка, взяли!
Широкая лодка дрогнула, начала медленно подниматься.
- Давай, давай... - женщины и дети, не доставая борта, отступили назад, а
мужчины, перебирая руками по сиденьям, продолжали толкать. - Ну!
Лодка, соскочив с чурбаков на песок, облегченно скрипнула и ухнулась на
днище.
- Теперь вперед!
Люди навалились на лойму, толкая ее к озеру - та на удивление легко
заскользила и вскоре закачалась на глубокой воде.
- Калина, к причалу ее подводи! - приказал жене Прослав, и указал
охотникам на стоящую у причала лодку Бронеслава, которую сосед сшивал
почти пять лет и спустил на воду только в прошлом году. - Эту тоже я беру.
- Почему это? - возмутился безбородый. - Их четыре на всех, а ты хочешь
себе две хапнуть!
- Я дальше ухожу, а вам воевода хочет монастырь оставить, - походя выдал
чужую тайну Прослав.
- Правда?! - обрадовался охотник. Грабить монастырь - это не в нищих
мужицких избах шарить. - Тоды ладно. Но тогда ты и девок сам забирай.
Семен Прокофьевич ладных девок на свою долю спрашивал. Эта вроде сочная...
Он схватил Христину за волосы и повернул лицом к проводнику.
- Не-ет! - мать стремительно кинулась вперед, и сжала девушку в объятиях.
- Не отдам!
- Пусти... - попросил Прослав, с сожалением наблюдая, как оба ветвенских
охотника убегают к стоящим поодаль причалам с лодками Харитона и Сарота.
- Нет! Не дам! Не отдам дочку!
- Пусти! - Прослав дернул Христину к себе. - Да отдай, гадина подколодная!
От тупого упрямства соседки он неожиданно озверел, выхватил чекан и
саданул ее по голове - правда, не острием или обухом, а боковой стороной.
Скулеж моментально оборвался, и женщина кулем осела на песок. По ушам
ударил одновременный детский крик, но Прослав, не обращая на вопли
внимания, запустил пятерню девке в волосы и поволок за собой на лодку
Бронислава, столкнул на сложенные на дне сети, спрыгнул следом. Нашел
пеньковый конец какой-то веревки - этого добра в рыбачьих суденышках
всегда с избытком - торопливо смотал полонянке руки за спиной и наскоро
привязал к скамье. С облегчением перевел дух и двинулся назад к дому.
- Христина, Христина! - мчались навстречу харитоновские мальчишки.
Вконец озверевший Прослав саданул одного ногой в живот, второго ударом
кулака в ухо смахнул в воду:
- Вон отсюда, щенки! Еще появитесь - утоплю!
Поминутно оглядываясь - как бы братья, оклемавшись, и вправду не
освободили пленницу - он заскочил на свой двор, рявкнул на бестолково
метящуюся жену:
- Детей в лодку неси, раззява! - а сам погнал в открытую калитку
немногочисленное стадо.
С загрузкой удалось управиться только когда солнце поднялось уже довольно
высоко над горизонтом. В свою лойму он перетащил мотки заготовленных для
плетения сетей ниток и поплавки, кухонную посуду, котел и несколько
чугунов, кое-какой уцелевший инструмент, покидал скотину, которой
пришлось-таки перевязывать ноги. Посадил туда Калину и обеих дочерей.
Сундук с накопленным за долгие годы барахлом они перетащили на
брониславовскую лодку. Потом он сбегал на соседские дворы - но ветвеннские
охотники уже успели выгрести оттуда все самое ценное, и ему осталось
только несколько глиняных кувшинов, пара небольших чугунков и незамеченная
налетчиками пила.
Еще Прославу в лойму приволокли двух девок, брониславовскую и старшую
саротовскую - младшую второпях неосторожно зарезали. Все это время у
бывшего обитателя Сассуквера на душе было муторно, но вскоре он заметил,
что жена его давнего друга и соседа Харитона дышит, а потом начала
шевелиться. На сердце отлегло. С чистой совестью Прослав зацепил нос своей
лодки с еще не поставленной мачтой к корме новой и крепкой лоймы
Бронислава, поднял парус и двинулся назад, в Кодавер.
Вскоре следом поплыли и ветвеннские охотники.
* * *
- Тихо, тихо, заметят! - предупредил, погрозив женщине кулаком, серв и тут
же испуганно перекрестился: - Прости Господи за грех сквернословия и злобу
в мыслях...
Он отодвинул рукой еловую ветвь, поднырнул под нее и, низко пригибаясь,
перебежал прогалинку, присев на кустами шиповника.
В укрытии уже сидело несколько сервов из Кауды и две незнакомых нищенки.
Одеты они были довольно однообразно: на мужчинах сапоги из свиной кожи,
суконные чулки, выцветшие шерстяные долгополые накидки без рукавов поверх
рубах с обтрепанными верхними краями вместо воротников и кожаных чепчиках,
похожих на подшлемники; на женщинах - огромное количество юбок, по паре
одноцветных платков на плечах, и по одному на голове.
- Ну что, земляки, - шепотом переспросил новоприбывший. - Не молились?
- Молились, - перекрестился один из Каудских мужиков, - но тихо. Сам,
видать, благодарствия возносил, без ангела.
- Ангел без молитвы не может, - покачал головой новенький. - Стало быть,
еще станет.
Мог ли он, бесправный раб Церкви из Верикелы, всего год назад помыслить,
что станет тайком пробираться к замку своего господина, чтобы помолиться
рядом, чтобы услышать голос его и его ангела-покровителя?! Нет, год назад
он мечтал о том, как встретит раз храмового ключника на узкой тропе, да и
выпустит ему кишки на мягкий лесной мох. Мечтал об этом с самого детства,
отдавая ему по осени то самолично поднятого с подстилки новорожденного
жеребенка, выкормленного до годовалого жеребчика, то ласкового телка. Он
до сих пор помнил, сколько пролил горьких слез, когда у него,
девятилетнего мальчонки, отбирали для толстого щекастого ключника телочку,
с которой от чуть не спал в обнимку все лето...
Но в последние месяцы дерптского епископа словно подменили. Он с милостью
относился ко всем, кому удавалось пробиться к нему с жалобами на управство
местных ключников и начетников, запретил продавать за долги мужицких детей
и накладывать лишние тяготы. Он научился исцелять больных и увечных, он
самолично проводил службы в разных концах епископства. Он снискал на свои
земли благословение Господа, и весна прошла без сильных паводков, не снеся
ни одного дома или сарая, не потопив скотины и не смыв озимых. И если
раньше, требуя подати или вызывая сервов на работы начетники угрожали им
штрафами или поркой, то ныне говорили другое: "Не станете честно платить
Церкви, господина епископа снимут, и отправят в другой приход". И сервы
платили...
Причину таких изменений в правителе приозерных земель все видели еще в
одном великом чуде: рядом с епископом начал звучать голос Господень. Такой
великий и могучий, что принадлежать мог только ангелу, и никому более.
Значит, и вправду простер Бог свою длань над измученным народом, освятив
душу его господина.
Присев за кустом, серв снял с плеча холщовую сумку, достал завернутою в
нее краюху хлеба, несколько луковиц и печеную брюкву, разломал:
- Не желаете откушать, чем Бог послал? - предложил он, хотя угощения на
всех хватить явно не могло. Но Бог велел делиться и здесь, вблизи замка
святого дерптского епископа, нарушать его заветы казалось особо тяжким
грехом.
- Благодарствуем, сыты, - отказалось большинство людей, и только одна из
нищенок вороватым движением схватила ломоть хлеба. Новоприбывший с женой
уселись рядом с тряпицей и, кратко помолившись и испросив благословения на
скудную трапезу, принялись есть.
Подул легкий ветерок, принеся запах жаркого, и паломники принялись кушать
торопливее, совмещая жесткую безвкусную брюкву с приятным ароматом -
словно питались в какой-нибудь монастырской трапезной.
День прошел, грядет покой.
О, отец Небесный мой,
Взор на дом наш обрати
И грехи мои прости...
Внезапно пронеслось над зарослями. Сервы поперхнулись едой и торопливо
побросали объедки на тряпицу, нищенки упали на колени и принялись неистово
креститься, отбивая поклон за поклоном, каудские мужики, наоборот,
привстали на цыпочки, пытаясь рассмотреть среди ветвей замок:,
- Молится!
Верю, Ты не будешь строг:
Милосердия залог -
И Господня доброта,
И Святая Кровь Христа...
Снизойди... к моей родне
И ко всем... кто... дорог мне,
Чтобы вся-я-як, велик и мал,
Слову Божьему внимал!
Боли... сердца... у-у-утоли,
Бедных... счастьем надели...
Пусть в покое под луной...
Мир! Уснет! Вослед за мно-о-ой!!!
Дерптскому епископу несказанно понравились гимны, слагаемые в честь нового
Бога, и именно их он предпочитал слушать в последние дни. И не просто
слушать - а принимать в их исполнении самое активное участие. Голос
певицы, начинающей терять контроль над своими эмоциями и своим телом,
придавал священным хоралам удивительную эмоциональность и насыщенность.
Инга, обнаженная, полусогнувшись стояла перед окном, ощущая своего
господина внутри себя, а его хозяйскую руку у себя в волосах, и мерные
толчки заставляли ее все чаще сбиваться с ритма и забывать слова.
Вечер, свет... звезды в окне!
Семь... пар ангелов при мне...
Двое...
Двое ангелов...
Двое парят в головах!
Двое...
Двое, чтобы усыпить!
Двое... чтобы... пробудить...
Ну, а двое, чтобы мне
Рай небес... раскрыл... во сне...
- М-м... - отпустив волосы, господин епископ опустил руки ей на бедра и
резким толчком прижал к чреслам, завершая молитву торжественным аккордом!
- А-а-а! - певица выпрямилась и, повернув голову, нашла своими губами его
губы.
- Какое же ты чудо... - правитель обессилено упал в кресло и протянул руку
к кубку с белым вином. - Почему тебя не существовало раньше?
- Потому, что я появлюсь только через триста пятьдесят лет, - потянулась,
по-кошачьи выгнув спину, выпускница Гнесинки. - Вас к этому времени уже не
станет, мой господин.
Она развернулась и кокетливым движением выставила вперед правую ногу.
- Поэтому торопитесь пользоваться тем, что есть.
- Не бойся, я своего не упущу, - улыбнулся хозяин замка. - Оденься,
простудишься.
- Я вам не нравлюсь?
- Нравишься, - кивнул господин епископ и пригубил кубок. - Но обнажать
тебя мне нравится еще больше.
Теперь, когда на северные земли пришло тепло, стол с резными ножками
сместился от камина к высокому, забранному от возможных лазутчиков
железными прутьями окну. Правда, несколько густых меховых шкур и три
персидских ковра, расстеленные по требованию епископа на полу его залы так
и остались на своем месте, а кроме того - в углах помещения и на столе
появились пятирожковые ажурные медные подсвечники. Правитель более не
любил ютиться в полумраке и не желал экономить на своих глазах.
В дверь вежливо постучали.
- Входи, Йоганн, - разрешил правитель.
Дверь тихонько скрипнула, одна из створок отворилась и служка, высунув от
напряжения язык, внес большой поднос с утопающим в розовой, мелко
нашинкованной капусте огромным, покрытым сухой коричневой корочкой гусем.
- Вот, господин епископ, - поставил он поднос на стол и с облегчением
вытер лоб. - Повар сказал, соли не клал вообще. Сверху натер полынью и
майораном, внутри яблоки и виноградные листья, под грудку корень сельдерея
с луком добавил, для... для... для...
- Для здоровья, - закончил за него правитель. В новом мире о многих
понятиях люди предпочитали вслух не говорить, и эта игра в намеки и
недомолвки его очень забавляла.
- Да, мой господин, - с облегчением кивнул служка и потрусил назад к
дверям.
- Боже мой, как я проголодалась! - певица сцапала кончиками пальцев щепоть
капусты, кинула себе в рот, взяла со стола нож, торопливо отпилила сбоку
ломоть гусиного мяса, тоже перекинула в рот, хлебнула вина, отрезала еще
кусок.
- Что такое? - удивилась она тому, как хозяин замка укоризненно покачал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг