голове. Даже стал намечаться герой с несколько враждебными глазами, но в
дубленке на широких плечах. Правда, над большой, уже седеющей головой
героя угадывалось зыбкое облако неблагополучия. Но я чувствовал - я
созрел, я уже могу вставить в машинку лист чистой бумаги.
И я бы вставил. И, может, написал бы опять какого-нибудь "Краббена",
но однажды мне позвонили.
Подняв трубку, я с изумлением узнал, что я, такой-то, теперь,
собственно, уже почти бывший писатель, должен быстро собраться и вылетать
в Болгарию - в зарубежную командировку.
Потрясающий поворот сюжета.
В литературе такие штуки выглядят искусственными, но в жизни
случаются сплошь и рядом.
Спросите Мишу Веллера. Он подтвердит.
3. О СЛАВЕ И О ЛЮБВИ
Не буду скрывать, неожиданное сообщение меня ошарашило. Как когда-то
телеграмма, пришедшая в Новоалександровск ночью. Что же касается
писательской организации, то там неожиданное известие произвело
впечатление скорее негативное.
Подумайте сами.
Вот бывший писатель. Он написал вредную для советских читателей
книгу. Герои этой книги не вызывают симпатий, всем ведь известно - на
островах работают в основном задорные комсомольцы. Дело, правда,
исправлено - тираж вредной книги уничтожен, но все равно, как это вот так,
ни с того, ни с сего посылать такого писателя в братскую страну, о
которой, к тому же, этот писатель в свое время тоже писал неправду (поклеп
на советского князя Святослава). Да еще посылать на казенный счет!
Странно, странно.
И зачем посылать? Его, видите ли, представили к ордену Кирила и
Мефодия! Да что такого он сделал? Да издал антологию современной
болгарской лирики исключительно в собственных переводах. Так разве он один
у нас такой?
Странно, странно.
Конечно, странно.
Болгарских поэтов я переводил много лет. Для себя, не думая, что
когда-то сумею все это напечатать. Но, как говорил Серп Иванович Сказкин,
пошла пруха, антология под название "Поэзия меридиана роз" вышла в свет.
Будь моя воля я бы отдал орден Кирила и Мефодия не переводчику, а самим
болгарским поэтам - настоящим, непридуманным. Они это заслужили.
Например, Христо Фотеву.
В одну дождливую ночь - ты убьешь меня. Дождь предложит мне хрупкое
плечо свое, я обхвачу его и, сделав пять шагов, упаду в ужаснувщуюся твою
память: она мой неожиданный мавзолей.
Не желая, ты все же убьешь меня, и я услышу, как ты убеждаешь древнюю
свою совесть, ты ведь имеешь в этом давний печальный опыт; и я услышу, как
ты повторяешь, что, в сущности, я жив. И я, покорный труп, буду
имитировать прекрасную жизнь живого. Ты загримируешь, перекрасишь меня и
будешь перерисовывать из букваря в букварь, храня в памяти мой последний
вскрик.
Ты поймешь, что я тебя ревновал, что любил тебя, что смотрел на тебя
с ужасом. Ужаснувшийся, ты воскликнешь, что, убивая, спасал меня, и
скажешь, что теперь я твой, а потому - жив, хотя я буду мертв, мертв,
мертвее самого мертвого человека.
Ты убьешь меня, но до того мы успеем отпраздновать странный праздник.
Смеясь, на большой площади старого города, я стану целовать твой смех и
твои страхи. Среди ночи, в буфете пустого заснеженного вокзала, я
почувствую твой поцелуй, почувствую всю тяжкую власть твоей древней любви
и жалости. И я вскрикну, я - маленький и жестокий, и, наконец, выскользну
из твоих рук.
В одну дождливую темную ночь - ты убьешь меня. В одну дождливую
темную ночь ты навсегда присвоишь меня себе. И, падая, я облегченно вдохну
запах твоего вечного, твоего мокрого, твоего деревянного тротуара.
Это о дожде. Это о родине. Это о городе детства. У каждого из нас
была своя Атлантида.
Приведенный выше перевод и сейчас кажется мне удачным. Сам Христо
Фотев тоже так считал, жаль, что стихотворение не попало в антологию. В
нее много чего не попало. Но все же она была составлена из стихов Андрея
Германова и Михаила Берберова, Петра Караангова и Николая Кынчева, Ивана
Теофилова и Аргириса Митропулоса, и многих многих других, кто
действительно того заслуживал и заслуживает. Перед всеми снимаю шляпу.
Никогда у меня не было шляпы, но перед болгарскими поэтами я ее снимаю.
Приглашение, присланное Союзом писателей Болгарии, как я уже говорил,
на многих моих коллег произвело скорее негативное впечатление. Для начала
приглашение просто сунули в стол, подальше от глаз. Потом председатель
писательской организации прозаик П., связавшись с Москвой, добился права
сопровождать меня в поездке (разве можно такого оставить без контроля?).
Потом к председателю подключили секретаря парторганизации поэта К
(разумная мера). Это уже было серьезно. Теперь, когда упряжка была
собрана, можно было ее запускать.
Я на все эти хлопоты взирал с некоторой тревогой. Понятно, мне
льстило - командировка... орден... Но ехать не хотелось. Хоть убей, не
хотелось. Сам не знаю почему, но боялся. Рядом, казалось бы, четыре
надежных уха, четыре надежных глаза, под дружеским,так сказать,
присмотром, а вот не хотелось ехать. Если уж совсем честно, на месте поэта
К. и прозаика П. я тем более бы не поехал.
Но они рискнули.
Таким образом, в середине мая мы оказались в Москве.
Во дворе дома Ростовых, перед СП СССР, нежно пахло листвой, никакой
гари - Бондарев тогда еще не сжигал чучело Евтушенко. Прозаик П., получив
необходимые бумаги, несколько иронично спросил: а зачем, Геннадий
Мартович, вам ночевать у родственников? Завтра вылет. Вместе и переночуем
в гостинице.
Подозреваю, что прозаик П. в своем благодушии несколько забылся. Я
ответил: пожалуйста. И сам, понятно, забылся. Но ведь всегда приятно:
вечер, выпивка, задушевные писательские разговоры... Так сказать, вечерние
беседы на островах...
Повинуясь нахлынувшему на меня добродушию, я спросил: а сколько водки
вы берете с собой? В Болгарии, как везде, русскую водку любят.
Ответ меня отрезвил.
- Водка? Какая водка? С сегодняшего дня, Геннадий Мартович, мы
официальная делегация. Вы, например, взяли с собой костюм?
Я кивнул. Костюмом в те дни я считал джинсы и смену рубашек.
- Вы уже бывали в Болгарии? - спросил я.
Прозаик П. загадочно промолчал, а поэт К., ответил несколько
недружелюбно: ты-то, говорят, точно бывал.
Ага, сказал я. Раз шесть.
Это неприятно удивило и поэта и прозаика.
- А кто тебе готовит подстрочники? - недружелюбно спросил поэт.
- Я перевожу с оригинала.
- Так все говорит, - уже совсем недружелюбно заметил поэт. Впрочем, с
болгарского можно переводить без всяких подстрочников.
Ну да, подумал я. Проще простого.
"Може би и аз ще плача във последния си час. Търся рима. Пада здрава
- син във профил, чер анфас..."
Что тут непонятного? Стефан Цанев всегда писал просто.
Я с ними подружусь, подумал я, откупоривая в номере гостинице бутылку
шампанского. Я расскажу им о болгарских поэтах, прозаик П. и поэт К.
расскажут мне о себе. Мы станем друзьями. В конце концов, все мы члены
одного караса. Писатели народ не очень дружный, но с ними я подружусь.
Чтобы ускорить процесс созревания дружбы, я рассказал смешной, на мой
взгляд анекдот. Недавно в Египте выкопали очень древнего сфинкса, так на
его левой ноге этот анекдот был выбит еще шумерской клинописью. Но все
равно анекдот казался мне смешным. Ну, тот самый, в котором гаишники
останавливают машину по самому пустячному поводу. Не успели они
откозырять, как водитель сломался: "Честное слово, у меня есть права,
просто я потерял их". А сидящая рядом женщина закричала: "Говорила тебе,
не садись пьяный за руль!" А мужичонка с заднего сиденья упрекнул: "И
тормоза у тебя ни к черту!" А его сосед, проснувшись, запричитал: "Что?
Накрылась наша контрабанда?"
И так далее.
В комнате установилась тишина. Никто не засмеялся. Прозаик П.,
поставив резную трость между ног, вздернул брови и сурово спросил:
- Вы это к чему?
Действительно, к чему я такое? Мне, можно сказать, выразили доверие,
отправили, провинившегося, в командировку, а я еще не успел пересечь
границу и уже травлю анекдотики...
А может, подумал я, их интересуют анекдоты политические? Ну, скажем,
такие, как тот, что обьяснял разрыв дружественных отношений с государством
Сомали... Ну, про орден... Про золотое кольцо в нос...
И так далее.
Тишина в номере установилась невыносимая. Она была густая и вязкая,
как хорошо свареный холодец.
Я спохватился.
Действительно. Писатели летят в заграничную командировку, честь,
доверие, а я, значит, с анекдотами...
Пытаясь снять наряжение, я поднял стакан и рассказал поэту К. и
прозаику П. известную историю, приключившуюся с моим другом болгарским
поэтом Божидаром Божиловым, когда он, вот как мы, полетел однажды в такую
же заграничную командировку.
В самое крутое время, когда от Китая отшатнулись многие его прежние
друзья, кому-то из руководящих китайских товарищей, может быть Чэнь-бодэ,
а может быть генералу Линь Бяо, пришла в голову превосходная мысль -
пригласить в страну какого-нибудь известного зарубежного писателя и пусть
этот известный зарубежный писатель напишет честные объективные очерки о
великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране.
Почему-то выбор пал на моего друга Божидара Божилова, и Божидар,
понятно, не стал отказываться.
В Пекине Божидара поселили в гигантском отеле "Шанхай". В
бесчисленных номерах "Шанхая", гостиницы, специально предназначенной для
иностранцев, жил только один иностранец - сам Божидар Божилов, известный
болгарский поэт, приглашенный Чэнь-бодой или Линь Бяо для написания
честных объективных очерков о великой китайской культурной революции и
вообще о положении дел в стране. Питался иностранец Божилов в чудовищно
огромном и в столь же чудовищно пустом ресторане. Бар на горизонте был
почти не виден. Когда появлялся официант Божидар отправлял его к бару за
рюмкой водки и тот послушно уходил в долгую экспедицию. Выпив рюмку,
Божидар вновь отправлял официанта к бару. Это повторялось много раз, но
китайскому вышколенному официанту и в голову не пришло взять и принести
Божидару не рюмку, а всю бутылку.
Из отеля Божидара не выпускали, никто его не навещал, читать
китайские газеты и многочисленные дацзыбао, вывешенные даже в ресторане,
он не умел. А дни шли. Даже недели шли.
Однажды, выпив очередную рюмку, утомленный одиночеством, испытываемым
в одном из самых крупных городов мира, Божидар разнервничался.
"Послушайте, - сказал он молчаливому маленькому переводчику, как тень
следовавшему за ним в любой уголок огромного отеля. - Я приехал сюда
писать честные объективные очерки о великой китайской культурной революции
и вообще о положении дел в стране, но я никого не вижу, я ни с кем не
встречаюсь, я не могу даже выйти из отеля, а окна в моем номере занавешены
такими хитрыми шторами, что я не могу их раздвинуть. Как я могу писать в
таких условиях? Мне нужны человеческие контакты!"
- Вы говорите как ревизионист, - ответил маленький переводчик, часто
и укоризненно кивая черной красивой головой, украшенной прямым китайским
пробором. - Мы создали вам хорошие условия. Надо лишь сесть за стол и
написать честные и объективные очерки о великой китайской культурной
революции и о положении дел в стране. Мы можем предложить вам черновик,
которым вы можете воспользоваться.
- Какой, к черту, черновик! - возмутился Божидар. - Я требую встречи
с китайскими писателями!
- Вы говорите как ревизионист, - негромко сказал маленький
переводчик, все так же часто и укоризненно кивая черной красивой головой,
украшенной прямым китайским пробором, - но мы пойдем вам навстречу. Завтра
вы получите черновик честных и объективных очерков о великой китайской
культурной революции и вообще о положении дел в стране. А если вам этого
мало, завтра вы встретитесь с молодыми революционными писателями Китая,
выросшими прямо из народа. Вы можете задать им любые вопросы, они ответят
вам честно и прямо. Правда, в поездке по Пекину вас будут сопровождать
телохранители.
- Разве я член ЦК или американский шпион? - неудачно пошутил Божидар
Божилов.
Переводчик не ответил, но все вокруг покрылось тонкой корочкой льда -
такое он испытывал к Божидару отчуждение.
На другой день три телохранителя в закрытой машине привезли Божидара
к огромному хмурому зданию и по бесчисленным пустым коридорам провели в
сумрачный и обширный кабинет. Божидар знал, что каждый четвертый человек
на земном шаре - китаец, но тут его обуяли сомнения: он жил в Китае уже
три недели и практически никого, кроме переводчика, не видел.
Войдя в сумрачный кабинет, Божидар облегченно вздохнул - на длинной,
покрытой искусным узором скамье, метрах в десяти от стола, за которым
устроились Божидар, переводчик и телохранители, сидели семь молодых
китайцев, поразительно похожие друг на друга. Сходство усугублялось синей
униформой. Над головами молодых китайцев, аккуратно расчесанных на
китайский прямой пробор, висел величественный портрет Великого Кормчего.
- Это молодые революционные писатели нового Китая, выросшие прямо из
народа, - объяснил переводчик Божидару. - Тот, который слева, это наш
будущий Горький, рядом с ним - наш будущий Чехов, рядом с Чеховым -
будущий Маяковский, дальше - Фадеев, и так далее.
- То есть как - будущий? - удивился Божидар.
- Тот, который слева, пока работает в булочной, тот, что рядом с ним
- фельдшер, тот, что рядом с фельдшером - рисует революционные дацзыбао,
следующий - из партизан, руководит партийной ячейкой, и так далее.
- А где писатели, где артисты, о которых мы так много слышали? Где
Лао Шэ? Где Хэ Лу-тин?
- Вы говорите как ревизионист, - негромко и укоризненно предупредил
Божидара переводчик. - Лучше спросите молодых революционных писателей
нового Китая, какими именно идеями Великого Кормчего они вдохновляются
больше всего.
Божидар внимательно вгляделся в молодые, абсолютно одинаковые,
абсолютно никаких чувств не выражающие лица, и ничего не стал спрашивать.
В тот же день иностранца Божидара Божилова, как не справившегося с
порученным делом, как не оправдавшего доверия китайских властей, как,
наконец, ревизиониста, посадили в старенький "фарман" (похоже, китайские
пилоты сами видели такой самолет впервые) и с позором выдворили из страны.
Испуганный нелегким перелетом Божидар в Софию поехал поездом, желая еще
раз убедиться в том, что между Китаем и Болгарией лежат немалые
территории. Он думал: пока он едет домой, вся эта история забудется.
Но так ему лишь казалось.
Где-то через месяц после возвращения явился к Божидару человек в
темных очках и в профессиональной шляпе. Он сухо сказал: "Пройдемте!"
Вот когда Божидар по-настоящему испугался. Он решил, что большой друг
Великого Кормчего другарь Тодор Живков решил выдать его обратно в Китай -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг