Пришла одноклассница, оказавшаяся в Москве проездом, и напомнила, как
на школьной дискотеке я залез к ней под кофточку, а она обозвала меня
"дураком".
Само собой подразумевалось, что такое теплое воспоминание требует
немедленной отстежки. Из Кузбасса приперся даже однополчанин, который
заставлял меня, "салагу", чистить ему сапоги, а если голенища не блестели,
бил меня фильтром от противогаза по голове. Дал. За науку выживания...
"Шарманов" - фамилия редкая, но все равно добрый десяток однофамильцев
энергично навязывался мне в родственники. Войдя в кабинет, "родственничек"
обычно впивался нежно-пытливым взглядом в мое лицо и объявлял, что я
как две капли похож на Кольку. Сходство с матерью улавливалось гораздо
реже, очевидно, из-за незнания ее имени: по отчеству можно ведь выяснить
только, как папу зовут.
Пришлось составить подробное генеалогическое древо. Теперь каждому
пришедшему проведать родную кровь секретарша в приемной выдает анкету, а
потом сверяет ее с древом. Помогает...
Другое дело - настоящие родственники. Папаша мой, поисковик-женилыцик,
как "оборонку" прикрыли, без работы остался, а кушать-то хочется. Да еще
надо жену молодую и детеныша кормить! Купил ему мастерскую - машины теперь
ремонтирует. Из других городов чиниться едут - башка-то золотая, да и
руки... Все-таки ядерный щит ковал! Недавно заслал он ко мне своего сына
от второго брака, мол, помоги братику в академию маркетинга и менеджмента
поступить. Брат не брат, а глазки - папины. Поступил: "пятерка" - штука,
"четверка" - пятьсот баксов. Но самое смешное с мамочкой получилось. Она
после развода долго рыдала, потом все-таки попыталась нового спутника
жизни подобрать. Бесполезно... Поужинать и позавтракать - с удовольствием,
а в совместную жизнь мужика не заманишь. После сорока она у меня сильно
приувяла и с личным интересом вроде совсем закончила. А тут как раз до
городка долетело, что ее сынок в Москве разбогател до неприличия.
Верите, очередь выстроилась! И все такие серьезные: сначала ЗАГС, потом
секс!
Она даже растерялась от изобилия. Пришлось мне на место вылетать.
Выбрали в конце концов энергичного пятидесятилетнего вдовца, доктора наук,
лауреата Государственной премии. На свадьбе весь Арзамас-16 гулял. Подарил
я молодоженам "тойоту" и отправил в круиз по Средиземноморью...
Но вернемся к Кирпиченко. Дела у Вани вдруг поправились. То ли там,
наверху, поняли, что голодные спецслужбы - штука опасная, то ли сами
внучки железного Феликса приспособились к джунглям новой жизни... В общем,
Ваня больше ко мне не приходил. Я, конечно, на всякий случай следил за его
карьерой и знал, что теперь он начальник целого отдела московского ФСБ - и
даже как-то видел по ящику его путаное интервью в связи с убийством
популярного шоумена. Одет он был вполне прилично, а лицо выражало скорее
моральные, чем материальные претензии к террариумным нравам новой жизни.
Ему-то я и позвонил. И он, бывают же благодарные люди, в тот же день
приехал ко мне. Мы выпили, повспоминали добрых и злых преподавателей,
позлословили о Плешанове, которого за трусость, проявленную в 93-м,
сослали на каторжные работы в ЮНЕСКО, перебрали однокурсниц. Выходило
теперь так, что ему не довелось попробовать только мою жену, а мне -
только его... Наконец я рассказал о случившемся.
- Шантаж, - после длительного раздумья определил Ваня.
- Ну, это я и сам понял.
- Надо писать разговоры с ней на пленку. Через час срочно вызванные
очкарики быстро присоединили к моему телефону какую-то штуковину - и Ваня
кивнул:
- Звони ей!
Катерина, конечно же, сидела дома и ждала моего звонка, даже трубку
подняла после первого же гудка. Я представил себе, как все это происходит:
она любила болтать по телефону, лежа на тахте и поставив аппарат себе на
живот.
- Это я...
- Привет, Зайчуган! Ты подумал?
- Да. Твои условия?
- Я ничего не скажу мальчикам о твоих денежках. Но ты переведешь
полтора миллиона долларов на мой счет. Запиши номер - 16148. Лось-банк. С
кем там поговорить, ты знаешь... Когда все сделаешь - перезвони!
В трубке раздались короткие гудки. Я даже представил себе, как она,
скинув с живота телефон, кувыркается на тахте, повизгивая от радости и
торжества. Ей сейчас хорошо! Ей по-настоящему, до воплей, до скрежета
зубовного, хорошо! Не то что со мной...
- Вот стерва! - только и вымолвил Кирпиченко. Шантаж был налицо - и
Ваня мог действовать.
- Что будем делать? - спросил он. - Сажать?
- Правильнее было бы грохнуть!
- Ну, этого я не слышал, хотя тебе, конечно, виднее...
- Я не могу без нее... Я ее люблю.
- Что? После всего!
- После всего...
Конечно, вызволяя Катьку, я по-слюнтяйски часто использовал разные
производные от слова "любовь". Я делал это нарочно... Тактика. Но тайная
правда заключалась в том, что даже после всего случившегося я не хотел
терять Катьку. Я хотел, чтобы она была рядом - раздавленная, униженная,
беспомощная - и оттого особенно нежная. Может, это и есть любовь? В конце
концов, раньше словом "чахотка" называли любую болезнь, если человек чах.
А я - чах, потому что в кулачке у этой стервы была зажата моя игла!
- Что ты предлагаешь? - пожал плечами Кирпиченко.
- Ее надо напутать. Так напутать, чтобы она на всю жизнь запомнила: от
меня ей никуда не деться. Никуда!
- Ну-у нет! Вы будете друг друга пугать для полноты чувств, а мои
ребята подставляться! Эх, Шарманов, всегда тебе какие-то стервы нравились.
- Ваня, помоги! - попросил я.- Ради нашей дружбы! Я же тебе никогда не
отказывал...
- Хорошо. Мы ее напугаем, но ты с ней расстанешься. Навсегда. Я не
хочу, чтобы однажды мне пришлось считать количество дырок в твоей башке!
- Не могу без нее! - повторил я, повесив буйну голову.
- Я тебя предупредил, - ответил Ваня голосом джинна, выполняющего
последнюю просьбу зануды Аладдина.
...Штурм Катькиной квартиры громилами спецназа, прикрывающимися
металлическими щитами (для достоверности их предупредили, что внутри
вооруженная банда), навсегда запомнился соседям и случайным очевидцам.
Представляю, что пережила сама Катька, когда дверь ее квартиры обрушилась
на пол под мощными ударами и мужики в камуфляже и черных масках с
матерщиной вместо "ура" ввалились в ее уютную квартирку, любовно
обставленную и украшенную настоящим Зверевым и "Митьками".
Мой психоаналитик, член-корреспондент Академии педагогических наук и
лауреат премии имени Ушинского, уверяет, что воспитание - это процесс
нанесения зарубок на психику. Без соответствующей зарубки изменить
поведение невозможно.
Чем сильнее недостаток - тем глубже должна быть зарубка. Если это
действительно так, то моя зарубка получилась что надо - до кости, до
самого мозга стервозной Катькиной кости!
Я забрал ее через день из Лефортова, тихую, жалкую, растерянную...
- Зачем ты это сделала? - спросил я, усадив ее в машину.
- Это не я...
- А кто?
- Когда-нибудь расскажу.
- Когда?
- Когда пойму, что ты меня действительно любишь...
Я сделал вид, будто поверил. В конце концов, и она тоже имела право
поиграть этим безразмерным словом "любовь". Главное, что Катька стала
ручной голубицей. Как и требовали Гоша с Тенгизиком, она безвылазно сидела
дома, читала по-французски Пруста. Когда я возвращался из офиса, Катерина
угощала меня ужином, всякий раз изобретая с помощью поваренной книги
что-нибудь необыкновенно вкусненькое. Я ел, а она смотрела на меня с такой
нежностью, с какой обычно кормящие матери смотрят на сосущего младенца.
- Десерт будешь? - спрашивала она.
- Конечно, - отвечал я.
И мы падали в постель, как в небо. Иногда среди ночи я вдруг открывал
глаза, вглядывался в ее спящее лицо и скрипел зубами от нестерпимых
приступов нежности.
"Прав, прав старый бисексуал Шекспир: самые лучшие жены выходят из
укрощенных стерв!"
13.БОЛОГОЕ
- Это что за остановка? - Павел Николаевич отогнул краешек занавески с
синей надписью "Красная стрела".
За окном началась пристанционная суета огней.
- Остановка может быть только одна - Бологое. Других нет, - ответил я.
- Отлично! Жизнь кидается в нас розами.
- Почему?
- А потому что винцо-то у нас как раз кончилось! - Он кивнул на пустые
стаканы с бордовыми ободками на донышках. - У вас ничего нет?
- Вообще-то я не пью.
- Я заметил. А вам интересно то, что я рассказываю?
- Любопытно.
- Ох уж эти мне писатели - "любопытно". Берете сюжет?
- Я еще не знаю, чем все закончится...
- Узнаете. Берете?
- Беру. Думаю, может получиться неплохая повесть. А что вы с ней будете
делать, с рукописью?
- Сначала прочитаю.
- И?
- Сожгу.
- Тогда я не буду писать.
- Почему? Какая вам-то разница? Вы же получите свои деньги.
- Может быть, вам все равно, как зарабатывать, а мне не все равно...
Поезд, полязгивая, начал тормозить. Теперь уже я отогнул занавеску: на
освещенной платформе стояли два милиционера и женщина с огромным баулом, к
которому был привязан большой плюшевый медведь.
- Толик! - негромко позвал Павел Николаевич.
- Спит, - предположил я.
- Исключено.
И действительно - через мгновенье дверь отъехала в сторону и появился
сосредоточенно-бодрый телохранитель.
- Давай-ка организуй, пожалуйста, нам чего-нибудь легонького! Чтобы без
эклектики... Сколько стоим?
- Двенадцать минут.
- Успеешь. Давай!
Толик ушел выполнять задание. Поезд остановился, а потом чуть подался
назад.
- Я пошутил. Я спрячу вашу рукопись, - после долгого молчания произнес
Павел Николаевич.
- Куда?
- Догадайтесь!..
- Попытаюсь.
- А ведь я знаю, о чем вы еще хотите спросить. - Он посмотрел на меня
значительно.
- О чем?
- О том, как можно было после такого оставлять ее у себя, да?
- Нет, как раз это мне понятно... Наверное, очень приятно - чувствовать
себя укротителем!
- Да, это упоительно! По той же причине люди держат в своих домах
хищных зверей. Представляете, вы входите в квартиру, и о ваши ноги трется
не какая-нибудь киска, которая купила бы "вискас", а самая натуральная
рысь или даже пантера... Здорово, правда же?
- А если в горло вцепится?
- Во-от! Но ни один укротитель не верит в то, что его сожрут. Других
жрут, а он не верит. И в бизнесе то же самое - у меня уж стольких друзей
грохнули. А меня не грохнут. Только так. Иначе нельзя... Поэтому я и взял
ее с собой в Майами. А ведь сначала не хотел. Как чувствовал... Но ведь
она совсем ручной была. С парашютом ради меня прыгнула. Представляете - с
парашютом! Вы когда-нибудь прыгали с парашютом?
- Нет.
- Вы несчастный человек. Хотите попробовать?
- Нет.
- Боитесь?
- Ленюсь.
- Вы инвалид лени! А вы знаете, куда лучше всего приземляться с
парашютом?
- Куда?
- В постель к любимой женщине. А еще лучше, если и ты и она прыгаете
одновременно и приземляетесь в одну постель!
- Метафора?
- Хренафора... Это - фантастика! Иначе я бы никогда не взял Катьку в
Майами...
Дверь купе снова отодвинулась - и телохранитель поставил на стол две
бутылки донского игристого:
- Вот. Другого красного нет. Про французское и не слышали. Сказали: это
вам не Москва зажравшаяся, здесь только водку пьют...
- Ну что ж, - философски заметил Павел Николаевич. - Такова Россия -
смесь бургундского с донским игристым! Спасибо, отдыхай!
Толик вышел.
- Замечательный мужик! Знаете, за что его из "девятки" поперли?
- За что?
- За то, что он Советский Союз развалил!
- Не понял?
- Объясняю. Когда Горбачев собрал всех президентов в Ново-Огареве
подписывать союзный договор, Толик во время торжественного обеда торчал
как раз в группе охраны. Выпил, понятно, малость, чтобы не очень противно
было на всю эту сволочь глядеть. Они там, в "девятке", умеют так выпить,
что со стороны ни за что не догадаешься. Профессионалы! И вдруг к Толику
во время аперитива президент, кажется, Молдавии, если мне память не
изменяет, Мирча Снегур привязался. Что-то ему не понравилось. Мол, не так
смотришь, не так стоишь, Снегура тоже понять можно: был он какой-то там
драный первый секретарь занюханного ЦК Молдавии - и вдруг сделался аж
президентом! Крыша у него и поехала. А Толик вместо того, чтобы прогнуться
и повинова-титься, как это обычно делается, взял да изобразил лицом: "Иди
ты лесом, Мирча!"
- Что вы себе позволяете! - закричал Снегур. - Я - президент Молдовы!
- А я капитан 9-го управления КГБ! - вдруг брякнул Толик. - Вас,
президентов, как собак нерезаных теперь на просторах страны разбегалось, а
капитанов "девятки" раз, два и обчелся!
Что тут началось! Все просто обалдели. Это ведь как если бы бронзовый
матрос с маузером на станции метро "Площадь революции" вдруг заматерился!
Это как если бы на Валтасаровом пиру на стене вдруг три страшных слова
проявились:
"Идите вы лесом!" Не было никогда такого раньше! У Снегура от
возмущения сердечный приступ случился. Горбачев, чтобы его успокоить, тут
же на банкете, кудахча, стал исключать Толика из партии. Три прибалтийских
президента под шумок радостно чокнулись рюмочками, справедливо усмотрев в
этом происшествии знак скорого распада проклятой империи. Кравчук от
волнения забыл, как по-украински будет "независимость". Шеварднадзе,
отпросившись якобы по малой нужде, побежал Гельмуту Колю
звонить-докладывать. А Ельцин устроил скандал, заявив, что Толика
специально Раиса Максимовна подослала...
В результате взволнованные президенты порешили, что проект нового
договора еще сыроват, и постановили его доработать. Подпиши они тогда
союзный договор - и история пошла бы совсем другим путем! А о том, что
дальше случилось, во всех учебниках теперь написано. Снегур, вернувшись в
Кишинев, ударился в крутейший прорумынский сепаратизм. Прибалты
завыделывались. Хохлы захорохорились. Грузины завыстебывались. Белорусы
забульбашили. Армяне закарабашили. Азиатское подбрюшье так и вообще
охренело. А Россия совсем сбрендила и объявила себя независимой, как Берег
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг