в Квартал. Крот помянул все удачные дела Ткача - каждое в отдельности - и
чем дальше, тем больше Ткач нервничал, незаметно разглядывая нового
хозяина кабинета, где последний раз был пять лет назад. Изложив, наконец,
суть задания, Крот опять прошелся о заслугах, пообещал в самом скором
времени "решить вопрос" и отпустил, пожелав удачи. Последнее Ткачу
особенно не понравилось.
Молодой провел его и усадил на узенькую длинную скамью вдоль стены в
караулке, битком набитой сиреневыми. Доска оказалась выпакощена липким,
расшатана, Ткач поминутно соскальзывал и вытирал ладони друг о друга и о
штаны. Сиреневых все это страшно веселило. От занятой разговором группки
часто отходил кто-нибудь, чтобы врезать по тому концу скамьи. Тогда все
оборачивались на падающего Ткача и гоготали, Ткача, впрочем, положение
пока устраивало.
В рот вам лысого, думал он, но я потерплю. Уж немножечко, уж самый чуток
мне осталось. Эх! - подумал он, сейчас бы поразмыслить как следует,
мозгами подраскинуть, как и что, да разве дадут, гады, посмеяться им
приспичило. Ну, смейтесь, смейтесь, не трогали бы лишь... Туда дальше,
если не забыл, у них малая казарма, а с другой стороны, значит, всякие
мелкие помещения. Да, здесь безопасно, здесь не станут они машинки свои
рассовывать, у них все больше и больше прижимают с матчастью, оно и
понятно, не вечное ж все, а новых поступлений - жди. И ведь казалось бы,
сам Бог велел, где-где, а Управление должно вдоль и поперек, ни одного
чтоб укромного уголка... куда там. Дуболомы эти сами такое плетут, что
ежели их начать жестко к ногтю брать, то через месяц либо весь личный
состав под корень извести, либо внутренние Уложения в сортир спустить. Вот
так и живем, Стражи, ревнители...
Ткача опять спихнули. Громыхнув всеми костями на потребу публике, он отер
ладони и примостился обратно. Точно, подумал он со всею мрачностью,
убирать он меня собрался. Вот тебе и юбилей, вот и... Мог бы, кстати, и
сам допереть, на кой ему старые-то кадры? Много помним, много знаем. Я
издаля, из болота своего, и то слыхивал, как он по черепушкам наверх
карабкался. И по чьим. Вест, Вест, ты уж не подведи, брат, ты моя ниточка
последняя... Вновь неудачно пошевелившись, так что дернулась доска, он
сполз вниз. Все, плюнул он, буду сидеть на полу.
- Эй-эй, - позвал один из сиреневых,- ты, синее чувыр-ло, ну-ка на место!
Кому говорят?
До чего ж погано смотреть-то на него, когда он гавкает. Будто кто-то ему
по темечку кулаком ударяет, забалдевает сиреневый на минутку, зенки
стекленеют, подбородок выезжает до невозможности, а этот кто-то дергает
ниточки, пальцами у него внутри шевелит, и выплевывается очередная дрянь,
либо кулаками, гад, махать начинает. А ведь так-то они вполне даже ничего,
Клешня вот, например, отличный мужик был, кабы не дурак, анекдоты все про
баб травил, анекдоты у них!..
Ткач еще раз съехал, еще раз шлепнулся, еще раз сел обратно, решив больше
ни о чем не думать, а слушать разговор Стражей - может, и выслушает себе
чего полезное. Почти все они были ветераны, у некоторых по две лычки и, в
соответствии с рангом, плащи изнутри белые. Они предавались воспоминаниям.
- ...на позиции тихо-тихо. И только он, милый, высунется - раз на педаль!
два! - серия, и - воронка на воронке, дымком ушел...
- ...а нас в самое это самое кинули. Левый фланг, прорыв "лемюэль" за
плечи - и айда, я да Седой, боле и не осталось никого...
- ...после маневра им надо было разворачиваться сразу, не плюхаться, как
беременным тараканам, а броском! Я еще тогда говорил...
- Кому ты говорил?
- Старшине. Оба парня с ним сгинули, молодые ребятишки...
- ...так и не вышел приказ. Я сам видел, как Зон под гусеницу лег. Что? Да
были у них танки, все у них было! Я за мостиком сижу, все выстрелил, до
упора, и ни шашки, ни хрена. А у Зона в окопчике упаковка едва початая...
И так и не вышел приказ. Посчитали - на старое гнездо нарвался, им начхать
было, остановили - и ладно.
- И не ушел он?
- Как уйдешь? Это вам сейчас - дунул, плюнул, готово дело, а мы тогда у
стационара как привязанные. Десять шагов в сторону, ящичек цук-чук, а
толку чуть...
- ...в Уложение о званиях поправка вводится.
- Еще Дополнение! Давно не было! Опять что ли сроки представлений будут
дробить? Полнашивки есть, третьнашивки есть, теперича осьмушки пойдут. Ну
сморчки сидят в канцелярии!
- Дашь сказать?
- Действительно, дайте послушать. И что, прибавка в довольствии будет,
льготы или как?
- Повторяю: вводится Поправка. Какая - дело десятое, но Поправка, понятно?
- А и верно, кто ж Уложения-то правит.
- Вот и думайте.
- Нет, что ни говори, времена пошли тяжкие.
- Н-ну, сморкачи! Мы в ваши годы дрались, себя, понимаешь, не щадя, а вы
бумажки-промокашки сортируете, ловите, куда ветер подует!
- Ты, господин, бога-душу-мать, ныне старшина, скажи лучше, и за что это
тебе обе лычки сорвали?
- За полковничиху его!
- А-ха-ха!..
- Дубье, так вашу и разэтак...
Ткач поехал-поехал вниз, липко отдираясь штанами. На него уже никто не
глядел - надоело. Поднявшись, он примостился так, чтобы больше не падать.
Собственно, он и с самого начала мог так сесть.
Все это была скука. Рутина. Немножко опасная, а больше привычная, и он уже
привык, и привык давно. Обманутым себя чувствуешь лишь первое время, а
потом находится дело, находятся заботы и оправдания. И некогда вспоминать
и сопоставлять, и мир приходит как данность, а что там плелось в учебниках
и читалось спецкурсами - это все отпадает сразу, махом. И уже не думаешь,
чем оказалась "процветающая промышленная зона", и чем оказался в ней ты,
"приглашаемый специалист". Уже забываешь седенькие бородки любимых
профессоров и оголтело-веселое братство сокурсников, их зависть: ого,
поедешь, увидишь, узнаешь, привезешь... Уже отбрасываешь бессмысленные
попытки разобраться: как же так, ведь никто не возвращается, а едут не
единицы, но шума никакого, нет, наоборот, слышишь постоянно про
"поддерживаемые контакты" и "крепнущие связи", и про неведомые встречи
неведомых групп деловых представителей неведомо чего; и в отеле
выясняется, что буквально за неделю до вас выехал господин из Края,
весьма, весьма солидный такой инженер,- и портье протянет грушу с ключом,
кинув невзначай для чаевых "за престиж": да, да, тот самый номер... И
перестанешь горько усмехаться, поминая обязательную помпу, с которой
собирается и отправляется сюда, в Край, очередная Посылка, этот "наш
вклад", эта "квинтэссенция трудового года лучших умов", эта "законная
гордость". И даже жалеть перестаешь миллионы, ежегодно собирающиеся в
исполинской воронке Аэропорта, которые задирают головы, провожая
вертикальный взлет одиннадцати легендарных "Коршунов-стратосфера", несущих
Посылку, и верят, что это праздник, и размахивают розданными вымпелами, и
встречают криками выпускаемых через строго рассчитанные неравные
промежутки размалеванных змеев, а потом полмесяца ждут, ждут известий о
приеме Посылки, о немедленно последовавших новых внедрениях и достижениях,
и расхватывают утренние газеты, и обсуждают в гостиных, на собраниях, на
террасах за ужином, на уроках и семинарах. И ни ненависти нет, ни ярости,
ни страха, а одна невероятная готовность вытерпеть и приспособиться ко
всему, только бы забраться на богом забытую ферму, ранчо, домишко в горах,
в лесу (в Крае-то и ферм ведь нет, и леса после Инцидента повывели);
только бы не объяснять никому, зачем тебе нужно знать - не мочь даже, а
просто знать, что можешь! - можешь собраться, сняться с места в один день
и поехать, пойти, побежать, куда глаза глядят, и не искать лазеек, чтобы
выбраться из собственного Города, да чтобы проверили номер по картотеке,
да чтобы разрешили... не подлизывать задницы, не закладывать за себя
Людей, просто жить, жить, жить, вылезти, в конце концов, хоть из этой
синей шкуры, забыть все, пятнадцать лет тоски муки, пятнадцать лет вранья,
я же тоже Человек, я же был Человеком, я ведь так все, все позабуду...
Из оцепенелого состояния его вывела затрещина, от которой он мигом слетел
со скамьи и вытянулся перед дюжинным.
- Пошли,- коротко проскрипел тот и повернулся к выходу.
Сразу за дверью их ожидали еще две тройки, экипированные по-походному, и
все они гуськом - Ткач вторым - запетляли по длинным голым коридорам.
Сперва Ткач думал, что они идут к Западным воротам, но тогда обязательно
надо было миновать коридор, куда выходят двери отделов, всегда снует
множество народу, попадается случайный номер, и вообще не протолкнуться, а
они шли совсем одни, и под зарешеченными лампами четко отдается эхо, будто
никого нет и в помине. Когда коридор уперся в литую дверцу, перед которой
неподвижно стояли двое старшин, держа руки на оттягивающих шеи боевых
разрядниках, Ткач окончательно струхнул. Дюжинный предъявил жетон и что-то
буркнул своим скрипучим голосом, старшина кивнул, сунул большой палец к
светящемуся глазку, и дверца откатилась.
Так и есть, подумал Ткач, оружейная. Его внутрь не пустили, четверо
сиреневых нырнули в проем и, так же сгибаясь, вынесли семь автоматов. Тот
факт, что именно автоматы, Ткача несколько успокоил: на серьезное дело
взяли бы такие вот чудовища, как у караульных. Несколько лет назад Ткач
видел, что остается от минутной работы трех разрядников на непрерывном
огне,- ничего не остается. Уж кого-кого, а Хромача Ткач отдал легко и с
удовольствием, потому как Хромач совершенным образом обнахалел и зарвался.
Ползая ночью по лощинке, где прижали Хромача, Ткач то и дело проваливался
в холмики, которые остаются после ухода Стражей, задыхался от пепла, а
потом, так ничего и не насобирав, чумазый, сидя на местечке чуть повыше,
кляня тупость сиреневых, вечно наваливающихся оравой, хотя для работы
троих - за глаза.
Ткач в последний раз покосился на караульных, торчащих в слепой кишке
коридора. Коридор был узким. Как, интересно, они собираются здесь
выполнять свой пункт второй-первый: "При неостановлении неизвестного лица
окриком и с достижением означенным расстояния не более десяти шагов до
охраняемого поста - открыть огонь"?
- А ну-кась, хорош любиться-то, - скрипнул рядом дюжинный. - Задавил бы я
тебя, синий, - добавил он тихим голосом, - как тлю. Ох, задавил бы...
Вперед.
Ткач хмыкнул, зашагал резвее, но на душе стало легче. На, подумал он про
дюжинного, понюхай. Пятьдесят четвертого голыми лапами не хватай -
обожжешься-почешешься. Ткач даже не очень огорчился, когда они вышли
сквозь калитку, ему не известную. Подумаешь, входом больше, входом меньше,
мало ли чего они понастроили за это время. Сам дюжинный, похоже, впервые
шел этим путем, потому что один раз свернул не туда, и ругаясь сквозь
зубы, велел возвращаться.
Кто вообще сказал, что я должен их считать? Зачем (о, вот этого уже
хватит, уже не те места, уже нельзя, надо хоть чуть-чуть из-за "барьера"
выйти, зона у них такая буферная, на подходах-то секут почем зря) надо мне
их считать, я и говорю, нечего их считать, и вообще ничего ни от кого мне
не надо, и отстаньте от меня все, оставьте (блокировка-то детская, а,
Наум?), отстаньте, отстаньте...
Город был виден по левую руку, по правую тянулась знаменитая Пустошь. Она
не была пустошью как таковой и представляла собою десятка четыре или пять
заброшенных кварталов, почти полностью разрушенных и сравнявшихся с
землей, так что кое-где Пустошь все-таки была пустошью. Цепочка лиловых с
Ткачом в середине пробиралась между поваленных и поглощенных
травкой-бегунком стен, шла едва приметными тропочками по неразличимым в
хаосе улицам; иногда кто-нибудь проваливался по пояс в затянутую
растительностью щель или яму. Зверья на Пустоши водилось немного и в
основном это были окончательно одичавшие кошки, враждовавшие со слегка
оцивилизованными из-за близости Города лисами - колония на колонию. Где-то
дальше на Север, к отрогу Занавесного хребта, в Мертвой Роще гнездились
стервятники, но их было мало. На Пустоши никто не жил. Ни в Ближней ее
стороне, куда нет-нет, да забредет компания, разжившаяся удачным сонником,
или ребятишки забегут - на спор, "кто дойдет до Горбатого камня". Ни в
Дальней, где, казалось бы, и лучшего места не найти для тайных складов,
встреч и убежищ - хоть одному-двум беглым Ткачам, ищущим, где бы
отсидеться, покуда синева не сойдет, хоть роте. Ни тем более на Лысом
месте - гигантской проплешине в Пустоши,- нигде никто не жил, да и не
бывал почти никогда. Не горел никакой колдовской огонь в единственном
здании с уцелевшим вторым этажом. Не завывали чудища, каких никто из ныне
живущих не видывал - не было чудищ. Даже легенды про Пустошь не сложили.
Просто жуткое было место. Пустое и жуткое.
Проход становился все шире, обломки под ногами все мельче. Ткач подумал,
что скоро должен показаться танк, и сейчас же увидел его. Танк осел еще
больше, врос, корма совершенно провалилась, а на задравшихся оголенных
катках принялись первые нити бегунка. Да здесь вроде и травы-то другой не
было. Сиреневые расположились отдохнуть. Двое зашли за танк оправиться.
Старшина второй тройки, осклабившись, добыл из ранца флягу и раздвижной
стакан. Старшина был несколько озабочен насчет дюжинного, но тот первый
крякнул и почесал нос.
Оздоровительная прогулка, подумал Ткач, приглядываясь к причудливым
очертаниям пробоины. Чушка срезала танку ствол, вбила внутрь и разломала
весь лоб, вздыбила и вогнала кормой в почву. На изломе были хорошо видны
слои - металл с внутренних завернулся и обгорел, как бумага, а черный
армированный пластик торчал упругими лохмами. Внутри тухло поблескивало
озерцо дождевой воды. Ткач погладил шершавую, в раковинках, броню.
..."Танк есть боевая машина, снабженная артиллерийским оружием и покрытая
защитной броней..." - "А господин инструктор, что это у него такое спереди
длинное?" - "Э, деревенщина неумытая, так это ж оно, орудие, и есть!.."
Военные игры на третьем курсе. Чистенькие студентики грузятся в чистенькие
автобусы; яркие палатки лагерей; чистенькое хрусткое обмундирование с
кучей ненужных ремешков, петелек и шнуров; трибуны для почетных гостей -
профессуры, администрации; розово-голубое кипение туалетов жен и дочек;
фиолетовый, радужный сверк оптики: "А вы помните, господин ректор,
двадцать пять лет назад..." - "Молодежи не хватает нашей
целеустремленности..." - "Я был и остаюсь при своем мнении: военные игры -
это рудимент! это атавизм!.." - "Батенька, батенька, молодым людям нужна
небольшая встряска...", ровное покрытие на броне (стреляли резиновыми
головками, чиркнув, она бороздила след, чтобы потом могли похваляться
боевыми шрамами); робот-инструктор с нарочитостью манер туповатого служаки
и полной катушкой соленых анекдотов и лихой капральской брани; у танков
уже поджидают штатные водители из числа техперсонала с преданной улыбкой.
"Господин бакалавр, позвольте доложить, противник... задача..."; а мы еще
бездипломные сосунки, нам это льстит, мы чувствуем себя возродителями и
продолжателями, и эта перчинка - маленькая игра в войну, и
"бизоны-десять-КА", как в Последнюю Планетную, непонятно только, зачем так
много лишних креплений, эй, ребята, нас, кажется, надули с боезапасом!..
"Экипажу не отвлекаться! Заряжай!.." - "А-а, господин генералиссимус! Ну,
хорошо, посписываешь теперь у меня..."
А кто там знает, что, выработав ресурс, "бизоны" чинятся, латаются,
укомплектовываются под люк боевыми выстрелами и - сюда? Кто знает, зачем,-
я и то понятия не имею, просто, видно, надо же их куда-то девать, кричи о
демилитаризаций не кричи, а перебросить дешевле, чем на переплавку, а ведь
полуфабрикат отсюда идет, и его тоже надо куда-то девать, совсем
распродали полпланеты, сволочи, а что взамен - устаревшие танки, да?..
...Сиреневые на полянке допили, позвали Ткача. Если пойдем мимо кирпичных
развалин, то значит к Карьеру, прикидывал он. Если на лысое, то к Пещере.
А может, и не к Пещере, я, как Дрок с Фикусом там засветились, больше к
Пещере и не ходил, и вообще Дальнюю сторону почти не знаю...
Дюжинный повернул к Карьеру. Начались кирпичные развалины. Под бегунком
все зеленилось, но местами красное проглядывало, и можно было понять, где
что.
...Мы ползли на карачках, над головой летали осколки кирпичей, и мы все
оцарапались об осколки, которые были на земле. Я сказал Клешне, что пора,
что самое время уже отваливать, но он все палил, дорвавшись до разрядника,
а потом позади звонко лопнуло, и Клешне разбило всю башку. До сих пор
вижу, как он оборачивается, и тут же в него влипает кирпич. Сизая клешня -
у него вместо левой кисти от самого локтя была настоящая клешня, роговая,
острая - стрижет воздух, и он валится, выпуская в божий свет свой
последний выстрел... До чего же они все дураки, иногда и удивляться
перестаешь, какие дураки... Вон, в прогалах между необвалившимися стенками
завиднелось Лысое место. Знаменитое, я вам доложу, место. Во время
Инцидента здесь Стальная рота как один легла. В самом еще начале, когда и
известно не было, кто да что, да откуда. Однако Стальную приказали
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг