на край стола крошечную порцию хлеба... Люди всегда на что-то косились.
А-а, это, вероятно, на деньги. Они так и валялись на полу и на столе,
между бутылками вина и консервными банками. Я не притрагивался к ним.
Грязные, кровавые деньги!..
Может быть, если я показал бы Матерну на дверь, мой Ян не вышел бы из
толпы?
И был бы жив? Жив?! Нет, он благородный мальчик - он все равно вышел
бы, чтобы спасти тех, кто борется!
А борются ли или вот так сидят возле окна и считают баржи с хлебом,
который похищает Германия у моего народа?.. Нет, нет, не может быть! Они
борются! И, если придет Фрезер, я спрошу у него, что они делают, что
делать мне, чтобы отомстить за Яна, за тысячи и тысячи арестованных и
убитых...
Но Фрезер что-то не идет. Его уже не было семь дней. Целых семь дней!..
Вот кто-то поднимается по лестнице, берет веник, подметает. Это тетушка
Марта.
Ее очередь сегодня принести мне хлеб. Он не нужен мне, этот немецкий
хлеб, не нужен! Я не хочу его есть даром! Я хочу работать, я ведь очень
сильный.
Меканикусы все сильные, и Ян был очень сильным. Если бы он вырос,
совсем вырос!.. Нет, я даром есть хлеб не хочу, я хочу... Но что я могу...
один?
Было совсем темно, когда в комнату вошел Фрезер. Он стал за моей спиной
и также смотрел на Маас. Прикрытый заслонкой красный огонек дебаркадера
против моего окна дробился на волнах спокойной реки. Узкой красноватой
полоской вставало на горизонте зарево. Чугунные украшения на куполе
собора, казалось, ожили.
- Горит нефтеперегонный завод... - тихо сказал Фрезер. - Вчера в
Антверпене фашисты приказали всем евреям надеть специальные повязки. Весь
город вышел с такими повязками...
- А крестьяне? Как крестьяне фламандцы?
- Вначале плохо...
- Они поверили немцам?
- Но потом, когда вслед за бандой фашистских пропагандистов пришли
налоговые инспекторы, когда начались реквизиции скота и хлеба, они быстро
прозрели...
- Прозрели?
- И теперь германский солдат не рискнет в одиночку пройтись по улицам
фламандской деревни. В Савентгейме пожар... Вы знаете, господин Меканикус,
этот завод?
- Шинный завод? Знаю.
- Бельгия горит!..
Мы еще долго смотрели на реку, потом Фрезер пошел к выходу.
- Жак, - проговорил я, - подождите. Я пойду с вами!
Фрезер живо обернулся и сказал:
- Я приду завтра...
А завтра Фрезер вынес из моего кабинета и разложил на столе старинное
охотничье оружие. Критически осмотрел его.
- Нет, - сказал он, - это все не годится! Что вы можете делать?
- Я хорошо стреляю. У меня были призы. Вы не верите, Фрезер?
- Что еще?
- Ну, я могу.., Я хочу бороться вместе с вами!
- Что еще вы можете делать?
- Я ученый. Понимаете, Фрезер? Инженер-химик...
- Вы химик?! Так почему вы до сих пор молчали?
- Но разве сейчас нужны заводы? Разве...
- А здесь, у себя дома, вы не смогли бы вести, скажем... вести научную
работу?
- Конечно! Но я не понимаю...
- Ах, да помолчите! - резко сказал Фрезер.
И его неожиданная грубость была радостью для меня: "Я нужен, да, да, я
им пригожусь - тем, кто борется. Я нужен народу Бельгии".
- Могу показать вам свою лабораторию, - предложил я.
- Покажите.
Мы прошли в лабораторию. Это не была большая лаборатория - ведь
серьезные эксперименты я производил в заводских лабораториях, но в ней
было все, чтобы искать, думать...
Фрезер был поражен.
- Да у вас... А еще молчали! Ну, вот что, Карл, вы это все приводите в
порядок, занимайтесь там наукой, ну, что-нибудь такое делайте, чем и до
войны занимались. Для вида... если заинтересуются. А лучше вообще и виду
не показывать. Окна мы завесим... Лаборант нужен?.. Пришлю.
- Мне помогал Ян...
- Я пришлю к вам мальчика. У меня есть один на примете. А нам, нам
очень нужен: такой материал, понимаете?
- Да, понимаю, - ответил я. - Это элементарно, - Но нам нужно много, -
сказал Фрезер, - У меня есть подвал.
- И в нем можно работать?
- В нем работали, не совсем удачно, правда, но много веков подряд:
Никогда я еще не видел такого исполнительного механизма, одним из
действующих частей которого я стал. Внизу, в подвале, сваривали трубы.
Фрезер присоединил сварочный аппарат к какому-то кабелю под нашим
тротуаром.
Он был хорошим специалистом-электриком. Я произвел несколько
предварительных опытов, дал задание на сырье. И должен сказать, что у меня
не было случая нехватки каких-либо материалов. Иногда ко мне никто не
приходил, и я спал, держа на ночном столике взрывную машинку, на случай,
если ко мне пожалует гестапо. Какое-то необыкновенное спокойствие
воцарилось в моей душе. И, когда издалека доносились взрывы, когда мимо
меня проносились немецкие санитарные автомобили, я особенно крепко спал в
такие ночи. Я мстил за себя, за сына, за свою страну-Фрезер иногда
приносил мне чертежи различного рода взрывных устройств. И я должен был
дать свое заключение о нужных составах взрывчатых веществ. Это были очень
сложные мины, чаще всего замедленного действия, с отпиленными от динамиков
пластинками магнитного сплава. А наверху, в своей заброшенной лаборатории,
я занимался пустяками, производил для вида какие-то опыты, просто для
того, чтобы стереть пыль с приборов.
Иногда я посылал статьи в немецкие научные журналы. Статьи мне
немедленно возвращали, но я хранил квитанции на случай обыска.
Дом наш был очень хорошо расположен. Им никто не интересовался, а может
быть, от меня исходило такое спокойствие, что никому и в голову не
приходило заподозрить что-либо... Сыграло здесь роль и мое фламандское
происхождение.
Национальная привилегия в этом смысле меня вполне устраивала.
III
Шли годы. В один из сентябрьских дней 1944 года Фрезер сообщил мне, что
лаборатория переносится в другое место. Ночью ко мне пришли люди из отряда
Сопротивления и начали осторожно разбирать установку для получения
взрывчатки. Они почти неслышно работали ключами, но все же я попросил
Фрезера постоять у двери .и послушать, не очень ли мы шумим в подвале.
Вскоре Фрезер вернулся и шепотом сказал, что с улицы слышна немецкая
речь и кто-то бьет ногой в дверь. Я поднялся к парадной двери и
прислушался.
Действительно, раздавались какие-то голоса. Потом послышался очень
знакомый мне голос:
- Вы идите, я здесь переночую!
Я сделал знак Фрезеру, чтобы он спрятался, и открыл дверь. Передо мной
стоял обросший щетиной, похудевший, Вольфганг Матерн.
- Привет, старик! - сказал он мне. - Привет! Салют! - Он вошел в дом,
прикрыл дверь. - Ну, что же мы стоим? Приглашай!.. Я знаю, что ты на меня
сердишься. Но разве я виноват?..
Мы прошли вместе с Вольфгангом наверх. Он заглянул в гостиную, которую
я не убирал, и осветил фонариком стол.
- Ты пьешь, Карл? - спросил Вольфганг и внимательно взглянул на пачки с
деньгами. - Ты к ним не притронулся? - удивился Вольфганг. - Ну и хорошо!
- Он засунул в карман две-три пачки. - Так чем ты занимаешься? Все
тоскуешь?
Ах, Карл, Карл, так нельзя!.. Нужно проще, проще подходить к таким
переживаниям. Это не немецкая черта...
Я провел Вольфганга в лабораторию. На мраморной доске, обожженной
многими взрывами, лежал кусок свежеприготовленного тола. В руках у
Вольфганга вспыхнула зажигалка, он поднес ее к окурку сигареты. Лицо его,
отекшее и постаревшее, выглянуло из темноты. Я достал из стоящей в углу
стреляной гильзы от немецкого снаряда пучок тонких прутьев, поднес их к
пламени.
Вольфганг услужливо чиркнул зажигалкой. Дерево вспыхнуло.
- Так чем ты занимаешься, Карл? - спросил меня Матерн.
- А вот сейчас увидишь... - ответил я ему и поджег тол.
Ярко вспыхнула взрывчатка, осветив кабинет и растерянное лицо
Вольфганга.
- Это, это взрывчатка?
- Как видишь!
- Но это запрещено, Карл!
- Что делать... Пришлось не послушаться распоряжений вашего коменданта!
- засмеялся я.
- Ты арестован, Карл Меканикус!.. - Матери полез за пистолетом, но я
схватил его за руку, и он застонал от боли. - Ты просчитался, Карл!
Просчитался! Ты надеешься, что сюда придут американцы! Ха... Я только
сейчас вырвался из котла, в который угодила армия фон Клюге... И я заявляю
тебе, что мы выиграем войну, выиграем, несмотря ни на что!
Я вырвал из руки Вольфганга пистолет и бросил этого негодяя в кресло.
- Будет заключен мир, понимаешь, сепаратный мир! - торопливо продолжал
он.- Черчилль и Рузвельт не допустят большевистские армии в Берлин! Ты
понимаешь?
Мы победим... Тебе придется извиниться передо мной, Карл, извиниться!..
Союзники передерутся со дня на день! Эта американская волосатая горилла
Брэдли* терпеть не может английского командующего Монтгомери* и называет
его сушеной саранчой!.. Мы всё знаем!.. Американцы валят вину за все
неудачи на англичан. И, пока они ссорились друг с другом, фон Клюге вывел
из фалезского котла во Франции лучшие дивизии: Ты ничего не понимаешь,
Карл!.. Не так просто нас победить!..- Матери говорил, как автомат. Он
совершенно утратил всякое чувство реальности. - Мы еще покажем вам всем! А
ты? Из-за какой-то случайности - подумаешь!- пристрелили кого-то там... Ты
изменник!.. Нам только остановить фронт на Востоке хотя бы на месяц... И
мы показали бы всем!..
Матерн попытался встать, но я вновь швырнул его в кресло. В комнату
вошел Фрезер, плотно прикрыл шторы, зажег свет.
- Забери его! - сказал я Фрезеру. - Он мне мешает...
Только сейчас до Матерна дошло все случившееся., Fro лицо стало
приобретать осмысленное выражение. Он хотел что-то сказать, но Фрезер
хорошим ударом оглушил его. Снизу, из подвала, пришли мои товарищи по
отряду Сопротивления и вынесли Матерна.
- Он еще пригодится... - сказал Фрезер. - Теперь, Карл, вам здесь
нечего оставаться, идемте с нами.
Все следующие дни через Динан двигались отступающие армии немцев. Силы
Сопротивления вышли из подполья. И перед армиями союзников лежала, по сути
дела, уже освобожденная нами Бельгия.
Нам вновь пришлось взяться за оружие в декабре 1944 года, когда
танковые армии нацистов ринулись через Арденны к Динану. Застрявшими в
снегу, километрах в десяти от Динана, танками закончилась эта последняя
крупная авантюра Гитлера, главные силы которого были к тому времени
разбиты или скованы героическими армиями Советов.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
"Преступления" рода Меканикусов. - Секрет красного лоскута
I
И вот пришла долгожданная победа! Жизнь понемногу входила в свою колею.
Я стал работать на химическом комбинате вблизи Льежа, по целым месяцам я не
приезжал в свой ставший совсем заброшенным дом в Динане.
Иногда ко мне приходил Фрезер. Он все время жил в огне политических
схваток.
Правительство Пьерло* приказало силам Сопротивления, мужественно
боровшимся против фашизма, сдать оружие. Католики требовали возвращения
короля-предателя на престол... Страна кипела, вновь поднимали голову
фламенганы и рексисты.
Фрезер рассказывал обо всем этом с горящими глазами. Я любил этого
человека, но не разделял его коммунистических взглядов. Мне казалось, что
мир есть мир, что он хорош, каким бы ни был, и что все в конце концов
устроится.
Иногда мы спускались вместе с ним в подвал, где в дни войны помещалась
наша лаборатория взрывчатых веществ. Воспоминания о недавнем охватывали
нас. И, признаться, здесь, в этом подвале, слова Фрезера казались не
совсем лишенными смысла, как там, наверху, в комнатах, залитых солнечным
светом, наполненных гудками пароходов, идущих по Маасу, и звуками
пробуждающейся мирной жизни.
Вскоре я взял отпуск на несколько дней. Мы ушли вместе с Фрезером в
Арденны.
Бродили по проселочным дорогам, мима следов прошедших здесь танковых
полчищ.
Фрезер показывал мне памятные места боев, так как вместе со своим
отрядом участвовал в марше по ликвидации Арденнского "выступа".
А когда мы вернулись в Динан, произошел случай, имевший самое глубокое
влияние на мою последующую жизнь, В первых числах мая я получил письмо. В
нем говорилось, что меня хотят видеть по делу, связанному с моим отцом,
Юстусом Меканикусом. Я отправился по указанному адресу. В небольшой
гостинице Льежа меня ждал очень подвижной, несмотря на более чем
преклонный возраст, человек. Он назвал себя. И имя его было мне знакомо,
только я сразу не смог вспомнить, где и когда я его слышал.
- Много лет назад, - сказал мне Анри Рюдель, адвокат и "немного
историк", как он себя отрекомендовал, - я знавал вашего отца, Юстуса
Амедео Меканикуса. Вас тогда, простите, и в помине не было... В тысяча
девятьсот восемнадцатом году я должен был неожиданно покинуть Париж... Для
адвоката интересоваться - я бы сказал, слишком интересоваться - историей
происхождения богатств некоторых влиятельных фамилий небезопасно... Да,
да, голубчик! Мне так и хочется назвать вас Юстус, вы удивительно похожи
на него... История Франции знает немало случаев самой страшной расправы с
любопытными адвокатами. В дни Коммуны, в самые жестокие дни массовых
казней, всех поразила особенно отвратительная, особенно жестокая расправа
над Мильером*. Да, Мильер сочувствовал Коммуне, но уничтожен он был прежде
всего как человек, осмеливавшийся разоблачить мошеннические проделки
биржевых политиканов, друзей и соратников премьер-министра Тьера. Я сумел
избежать расправы... Да, не удивляйтесь. Это было в двадцатые годы
двадцатого столетия, но я получил достаточно ясные предупреждения и
вынужден был покинуть Париж, покинуть Францию. Мне почему-то хотелось
жить!.. - Рюдель рассмеялся. - Как, впрочем, мой дорогой Карл, как,
впрочем, хочется и сейчас, а мне уже за восемьдесят, за восемьдесят,
дружок... Только теперь я смог вернуться во Францию, только теперь!.. Все
мои вещи были сохранены семьей привратника. Он сам, бедняга, давно умер.
Все оказалось цело, свалено в одну из комнат, но цело. Даже письма, даже
те письма, которые пришли ко мне сорок лет назад. Письма от людей,
покинувших этот мир. Среди этих писем было и письмо вашего отца.
Собственно даже не письмо, а огромный пакет, полный прелюбопытных бумаг.
Рюдель расстегнул свой портфель и вынул большой конверт. Чернила,
которыми был написан адрес, выцвели от времени.
- Речь шла, - сказал Рюдель, - об установлении подлинности, а также
переводе с арабского некоторых фамильных документов семьи Меканикусов, как
я понял.
Когда-то я специализировался по истории арабского Востока, возился со
старинными рукописями, увлекался расшифровкой, экспертизой, стал близок к
криминалистам Парижа, но мое любопытство... Да, так весть о смерти вашего
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг