"При вливании серной кислоты, читал я, образуются бурые пары хлористого
хромила, похожие на пары брома..." Все, что было связано с хлором, который
мой отец считал окислом алхимического таинственного элемента мурия, было
окружено для меня покровом загадочности. Но вот я решился, и, когда со дна
колбы поднялись резко пахнущие бурые пары, я уронил реторту... Это была
первая и последняя случайно разбитая мной реторта. "Так, значит, не нужно
никакого ключа, так, значит, химия смело раскрывает перед всем миром свои
секреты! Как же я был глуп!" Я покраснел, вспомнив загадочные и
насмешливые замечания, которыми я осаживал своих товарищей. Ведь я не
верил, не мог верить в необыкновенную простоту и доступность химического
знания. Теперь я с головой ушел в учебу. И не было для меня преград!
Бездумное, с туманной целью, бесконечное Великое Делание, опорой в
котором были только хитроумные рассуждения "герметических философов", как
называли себя алхимики в честь мифического Гермеса, уступило место
простоте и ясности. Неведомые дали, в которых должна была начаться
трансмутация металлов, превратились в технические задачи, решения которых
ждали ремесленники и инженеры, художники и ткачи, мыловары и кожевники...
Как я бывал счастлив, когда снова и снова убеждался в могуществе
современной химии! С этого момента я буквально не покидал лабораторию.
Как-то в Париж приехал мой отец. Я рассказал ему все, умолял простить мое
недоверие, мою измену завещанию предков.
Это был трудный разговор, ведь речь шла о целой жизни, о жизни отца,
отданной впустую. Но отец нашел в себе силы понять меня.
"Пусть так, - сказал он, - я верю в тебя... Ты можешь быть ученым, твое
детство прошло в лаборатории, среди смешных теперь для тебя опытов. Помни
только о тех, кто своим трудом расчистил дорогу новым наукам... Как много
было потрачено человеческих сил, как много людей истратили свое имущество
и подорвали здоровье из-за любви к знанию!.."
Не было среди моих товарищей студента прилежнее меня. Уходил я
последним, приходил первым. Помню, как, приглашенный на рождественскую
вечеринку, я шел по холодному, но еще бесснежному Парижу с учебником химии
под мышкой.
Товарищи встретили меня дружным смехом, а один из них, уже кончавший
курс факультета, вырвал у меня книжку и выбросил в окно.
- Юстус, - сказал он мне, - я люблю тебя, но не будь одурелым болваном.
Истину можно найти не только в реторте, но и на дне бутылки доброго
вина, не только в учебниках, но в компании добрых друзей! Забудь на
сегодня, если сможешь, обо всех атомах, молекулах, реакциях и прочей
премудрости, которой нам пичкают головы.
Когда я после окончания университета остался еще на несколько лет для
подготовки к профессорскому званию, произошел случай, после которого
всякая мысль о возможности Великого Делания оставила меня. Ведь, сознаюсь
тебе, я нет-нет, да. иногда, сам посмеиваясь над собой, переводил четкий
язык научных формул в символику алхимии. Или, что было чаще, вспоминая
отдельные этапы алхимических действий, переводил их на язык современной
химии. Иногда это приводило к удивительным результатам. Оказывается,
некоторые реакции современной химии были давным-давно известны древним
алхимикам, но понимались ими совершенно превратно, толковались в духе их
главной идеи, как ступень к трансмутации металлов. Но что всегда вызывало
во мне почтительность к достижениям алхимиков и чувство благодарности к
моему отцу, с детства приучившего меня к наблюдениям и опытам, - это
обилие очень тонко и верно подсмотренных свойств многих простых веществ.
II
Как-то вечером я собирался уже покинуть лабораторию и перемывал посуду,
загрязненную после дневной работы, как вдруг дверь отворилась и вошел мой
приятель, а до известной степени и учитель, так как он руководил нашей
группой при изучении некоторых деликатных химических операций, связанных с
установлением полноценности драгоценных металлов и обнаружения подделок.
Его звали Леволь. Служил он в то время на Монетном дворе в качестве
эксперта-химика.
- Юстус Амедео Меканикус, - сказал он, пожимая мою еще влажную руку, -
как вы относитесь к алхимикам?
Я растерялся. О том, что я происхожу из семьи алхимиков, никто в Париже
не знал, и я никому об этом не говорил.
- Но почему вы задаете этот вопрос мне? - спросил я.
- Да больше некому. Нужно поймать за руку одного шарлатана, выдающего
себя за нового алхимика. Позор! Двадцатый век на носу, а нас угощают
средневековым мракобесием, поставленным на современную ногу! Ну как, идет?
Ты согласен?
Я улыбнулся, подумав о том, как сложилась бы моя судьба, если бы я
остался в Динане и, подобно моим дедам и прадедам, корпел у старого
атанора. И вдруг вспомнил, что совсем недавно что-то читал о новой вспышке
алхимического психоза в Европе.
- А когда вы думаете этим заняться?
- Ты согласен, Юстус?.. Чудесно! Я буду ждать тебя завтра, в семь
вечера. Мы встретимся в моей домашней лаборатории, что у Трокадеро. Да ты
там был...
Утром я отправился в книжную лавку и, мучительно вспоминая, где я мог
видеть интересную. критическую статью об алхимии, перебрал кипу журналов
за последние годы и неожиданно вспомнил: статья была на русском языке, в
журнале за этот год. Я разыскал и приобрел этот журнал. Не без труда
перевел статью, она поразила меня логикой и глубиной подхода.
...Вечер был тихий и теплый. Я нанял фиакр. У Иенского моста
расплатился с кучером и пешком отправился к Трокадеро. Противоречивые
мысли толпились в моей голове. Я не мог не сочувствовать честному
заблуждению, так как слишком хорошо испытал его на самом себе, но я не мог
не видеть плачевного конца ложных учений. Как бы там ни было, но я шел к
Леволю без большого воодушевления. Леволь встретил меня очень радушно. Я
немного запоздал, однако в его домашней лаборатории никого не было.
- Юстус, - сказал Леволь, - мы должны выработать план действий. Сейчас
сюда явятся мои алхимики, я пригласил их для создания благоприятной
атмосферы...
- Алхимики? - удивился я. - Да откуда они взялись?
- Ах, дорогой Юстус, ты прямо наивен! Неужели ты думаешь, что в наш век
золота - да, да, я не оговорился, не пара или электричества, а именно
золота - обойдешься без алхимиков? Разве сейчас есть что-нибудь, что не
продавалось и не покупалось бы?! Газеты, совесть, министры, лошади, даже
мы, ученые, - все имеет свою цену на гнусной вселенской бирже. Как тут не
найтись беднягам, которые своим помутившимся рассудком хотят попытаться
проникнуть в тайну превращения металлов!
- Но, Леволь, откуда вы их знаете?
- А я некоторым из них симпатизирую... Да, да, есть среди них
фанатично, преданные идее люди, аскетического образа жизни. Их иногда
по-человечески жалко, а ко мне они тянутся по той простой причине, что я,
как-никак, а пробирер, эксперт Монетного двора. Их чуткие к благородным
металлам ноздри угадывают во мне человека, хорошо разбирающегося в
настоящем золоте. Да ты их сегодня увидишь... Не пугайся только, Юстус. Я
понимаю, что алхимик, живой алхимик тысяча восемьсот девяносто восьмого
года должен казаться ископаемым чудовищем, сродни тем, что открыл Кювье.
Приглядись к ним поближе, и они все окажутся просто бедняками, одержимыми,
потерявшими разум... А вот в девять часов здесь появится птица высокого
полета. О нет, не думаю, что это большой ученый, скорее - крупный
международный аферист. Он пользуется тем, что наши политические и
финансовые деятели могут часами рассуждать о последних событиях театра, о
лошадях и женщинах, но их конкретные познания о свойствах вещества
сводятся к рассуждению о том, какое вино слаще и чей жокей больше весит...
Я никогда не стал бы устраивать сегодняшнее заседание, если бы это не
касалось, будем говорить откровенно, Юстус, моего служебного положения. Я
не ожидаю наследства и, лишенный должности, должен буду... Ну, ты
понимаешь? Этот американец...
- Неужели Стефан Эмменс* в Париже?
- Откуда ты знаешь?
- Не нужно продолжать! Вот вам моя рука, Леволь! И я сделаю все, что в
моих силах, чтобы эта гадина спряталась в ту нору, откуда она вылезла...
Я помог Леволю вытащить на середину тяжелый лабораторный стол, проверил
газовые горелки, расставил несложную химическую утварь, сверяясь со
списком, под которым стояла подпись Эмменса. Мы быстро закончили
подготовку. И я отошел в дальний угол, где широкая ширма из зеленой
непрозрачной материи закрывала дверь в жилые комнаты Леволя, и присел на
низенькой тахте.
Пробило девять, и вместе с ударами часов в комнату шли какие-то
необыкновенные существа. Их было пять или шесть человек. И я, привыкший к
виду добропорядочных фламандских алхимиков, которые днем аптекари,
торговцы или землевладельцы и только ночью одержимые искатели, был
по-настоящему поражен.
- Леволь, - тихо спросил я хозяина дома, - Леволь, почему вы их
пригласили?
- Иначе было нельзя, Юстус. Перед нами Эмменс не раскроется. За десять
километров от нас, ученых, несет скепсисом, неверием. А эти мои гости
создадут нужный фон, что ли.
Эмменс запаздывал.
Леволь подсел ко мне:
- Понимаешь, Юстус, у меня очень сложное положение. В четверг меня
вызвал директор Монетного двора и потребовал освидетельствовать несколько
небольших слитков золота.
"Они получены искусственно, из мексиканского серебра, - сказал
директор. - Франция должна быть в курсе современной науки..."
Я нашел, что золото настоящее, без особых примесей, а судя по блеску -
калифорнийского месторождения.
"Так золото все-таки настоящее? - оживился директор. - Это несколько
неожиданно..."
"Но современная химия отрицает возможность превращения металлов", -
ответил я директору.
"Современная химия"! - иронически произнес директор. - А слитки-то
настоящие! Меня не интересует теория, не интересует химия как наука.
Передо мной слитки настоящего золота. Вы сами это утверждаете. А
следовательно, вам придется заинтересоваться их происхождением, вернее -
способом их производства. И если в дальнейшем выяснится, что американцы и
в этом вопросе обогнали науку Старого Света, то нашей химии придется
поработать".
Я твердо заявил директору, что вся эта история - сплошное
надувательство.
Какой-то продувной мошенник хочет выкачать денежки, ловит простачков на
позолоченный крючок.
"Ну, знаете ли, не стоит так спорить, - с видимым неудовольствием
сказал директор. - Для меня признаком истины является положение дел на
бирже. А золотой курс после первых же сообщений из Америки об организации
синдиката Аргентаурум испытал некоторые колебания. Поэтому я склонен
верить... А если так, то вы обязаны размышлять и думать..."
Что было делать, Юстус? - закончил Леволь свой рассказ. - Я было
намекнул господину директору, что биржа не может считаться чутким
инструментом в познании истины, что этот американский мистер Эмменс, по
всем данным, смахивает на вульгарного афериста. И ты бы посмотрел, как
рассердился мой шеф.
"Что?! - закричал он. - Да знаете ли вы, сударь, что министры считают
Стефана Эмменса вне подозрений, а вы позволяете себе!.."
Кстати, почему задерживается этот "гений" Эмменс?..
В этот момент в комнату медленно вошел человек небольшого роста. Его
длинные прямые волосы были зачесаны назад, большие роговые очки резко
выделялись на невыразительном лице. Узкая и редкая козлиная бороденка
вызывающе вздергивалась. Я мысленно снял с его головы длинные волосы,
бороду, очки...
Жалкое лицо плута, с косящими глазами, лишенное значительности,
лишенное мысли. Однако он был одет как джентльмен, только из кармана
жилетки сверкающей струйкой выбегала слишком массивная золотая цепь.
Он покровительственно поздоровался с Леволем.
- Мой друг Юстус, - представил меня Леволь. Сзади меня, там, где стояла
зеленая ширма, раздалось какое-то шуршание, но Леволь увлек меня к столу.
- Юстус - неплохой химик и будет вам ассистировать, - сказал он Эмменсу.
Тот благожелательно кивнул.
Подобно теням, из углов выступили приглашенные Леволем алхимики. Не
сводя глаз с Эмменса, они несмело приблизились к столу. Я смог рассмотреть
их подробнее. Высокие и низкие, седые как лунь или плешивые, одетые в
какие-то немыслимые черные плащи или черные сюртуки, по-видимому
одолженные к случаю, - все они были неуловимо похожи друг на друга. Одни
проводили дни в пыли библиотек за изучением старинных рукописей; другие,
не зная сна, изучали положение планет, стремясь проникнуть в тайную связь
между их перемещениями и свойствами металлов. Но и те и другие слышали
насмешки чаще, чем звон денег; гордость и унижения врезались в их лица
глубокой сетью морщин, окрашенных сажей печей, обожженных брызгами кислот.
Леволь был прав. Эмменс оживился, завидя наших алхимиков и
почувствовав, что в этой аудитории он желанный гость. Он торопливо смешал
растворы, бросив мне несколько приказаний на ломаном французском языке.
- Господа, - обратился он к нам, - господа! Век безраздельного господства
официальной химии окончился! Повергнутая, осмеянная, распятая на кресте
материализма алхимия возрождена! Я расскажу в нескольких словах о своих
исканиях, продемонстрирую некоторые опыты и удалюсь, уверенный, что посеял
семена истины. Я ни в чем не заинтересован, я не нуждаюсь ни в
последователях, ни в учениках. Дело сделано, господа! Синдикат, в который
я вхожу, независим и могуч. Аргентаурум - его название. Мне не стоит его
переводить. По-латыни аргентум - серебро, аурум - золото. Я не хочу и не
могу кого-либо обманывать. Да, сегодня я еще не могу говорить о
превращении меди в золото или свинца в серебро. До этого синдикат еще не
дошел. Но превращение полублагородного серебра в благородное золото -
задача вполне решенная! Америка, господа, Новый Свет!.. Потоком к вам
приходят ежегодно тысячи изумительных изобретений. Не стоит говорить о
таких именах, как Томас Альва Эдисон*, как мой друг Кери Ли*, не стоит!
Самые молодые в мире, лишенные ложных авторитетов научные силы
Американского континента, подвергнув тщательному анализу все, что пришло
из Европы, подошли совершенно практически и к гипотезам алхимии. Для меня,
Стефана Эмменса, было совершенно ясно, что один из самых тяжелых металлов
на земле - золото - легко может быть получено соединенным действием
сжимания и... я предвижу ваше удивление, господа... очень низкой
температуры. Вы легко сможете проделать следующий опыт: возьмите
мексиканский доллар, поместите его в прибор, препятствующий его
расширению, и продолжительно действуйте быстрыми и сильными ударами,
быстрыми и сильными... - Эмменс показал, какими именно ударами следует
действовать на мексиканский доллар. - Но так - внимание господа! - но так,
чтобы при этих ударах не могло происходить повышения температуры, даже
моментального! В этом весь секрет, предупреждаю... Ведите операцию долго,
и после некоторого времени вы найдете более чем простые следы золота,
более чем простые! Перехожу к способу промышленного превращения
мексиканского серебра в золото. Я прошу вас ознакомиться со следующим
документом... - Эмменс полез в карман, извлек плотный бумажник
крокодиловой кожи и вынул из него сложенный вчетверо лист. - Мистер
Леволь, попрошу вас засвидетельствовать истинность этого документа. Вы,
насколько мне известно, служащий Монетного двора Французской республики и,
вероятно, не раз видели на денежных документах эти подписи.
- Документ действительный, - сказал Леволь и едва заметно вздохнул. -
Мне известны подписи чиновников Нью-йоркского монетного двора.
- В этом я не сомневался, - с улыбкой объявил Эмменс, - не сомневался,
господа! Документ свидетельствует, что в марте тысяча восемьсот девяносто
седьмого года мною, Стефаном Эмменсом, были получены мексиканские
серебряные доллары в Нью-йоркском банке, а уже в апреле я сдал в банк три
золотых слитка, полученных из этих серебряных монет, следующего веса:
первый слиток в 7,04 унции, второй - 9,61 унции и третий - 10,96 унции, на
общую стоимость в 257 долларов и 61 цент!
- Адепт! - хрипло сказал один из алхимиков. - Он адепт!
Восхищенный шепот пробежал по группе наших гостей. Каждый из них пожал
руку Стефану Эмменсу, глаза их горели, один из алхимиков бросился в
кресло, на котором я сидел до прихода Эмменса, и закрыл своей исхудалой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг