едва начало подниматься над горизонтом и застыло.
Прикинув по привычке на глаз расстояние до нее, Сезар проехал по
автостраде еще метров пятьсот пятьдесят и, когда просвет между деревьями
показался ему достаточным, повернул влево. Машина легко и плавно
преодолела кювет и на полуметровой высоте понеслась над полем, густыми
зелеными всходами, напрямик, к горе. За полчаса предполагал прибыть к
месту.
Его он избрал неожиданно, спонтанно, в тот вечер, когда система ровным,
бесстрастным голосом сообщила ему сведения о Патрис. "Стоп, - сказал он
себе, - давай остановимся на минутку. Пятьдесят четыре года назад умерла
Патрис в психиатричке, похоронена за государственный счет. А мне сорок
восемь. Выходит, умерла до моего рождения. Мы оказались в разных эпохах.
Она умерла в мое время, я умер в ее время. Никакой логики не хватает,
чтобы свести концы. Собственно, я действительно умер и сейчас нахожусь как
на том свете. Во сне. И если я мертвый, терять мне нечего - все, что имел,
я уже потерял. Так вот, если это сон и я покончу с собой, сон должен
прерваться, я проснусь за пультом "Глории". Если же это действительность,
мне тоже терять нечего. Если в самом деле проводится эксперимент, в
последнюю минуту меня остановят. Жестокий эксперимент. Все рассчитано.
Можно только представить, как Патрис к старости оказалась без гроша в
кармане и с расстроенной психикой...
Я же из самого начала, как приземлился, балансирую, словно на лезвии
бритвы. Когда что-то снится и ты знаешь, что это снится, вскоре
просыпаешься, а я не могу проснуться третьи сутки. Пусть эксперимент,
зачем мне тогда разрешают думать, будто это эксперимент? Обострить
ощущения, чтобы я полнее раскрылся? Почему разрешают контролировать-себя?
Или вынуждают контролировать, чтобы загнать на середину каната,
протянутого над пропастью, - доверяем и проверяем, пряники кнут? Что от
меня хотят? Сон или эксперимент - все зафиксируется, потом расшифруется.
Не верю, что это реальность, не верю, не воспринимаю! Я - из того времени!
Я хочу туда!"
Спокойно, уговаривал себя, спокойно, ты же астронавт, давай думать, у
тебя же прекрасная реакция на смену ситуаций. Надо думать, возможно,
система еще не фиксирует мыслей. Приборы "Глории" фиксируют, да бог с
ними, он проверен на лояльность, и вообще, коль дело идет к тому, что
можно потерять рассудок; при: чем здесь лояльность? Его обязанность - не
лишиться рассудка, сохранить себя, а там как получится. Во-первых,
выключиться из суеты но познанию этого постиндустриального, или как его,
общества, пусть живут, как им хочется, ему какое дело? Он должен
успокоиться, снять напряжение, чтобы не попасть в переделку. Отключиться.
Экспериментаторы должны убедиться в его спокойствии.
И он избрал это место. С помощью Х-95. Пожелал оказаться в нетронутом
кусочке природы в одиночестве, пострелять уток, словом, прийти в норму.
Сезара ждали. Когда через полчаса машина сделала поворот почти на
девяносто градусов, ему открылась небольшая лужайка, укрытая свежими
покосами клевера. В глубине стояла лесная сторожка, возле нее встречал
пожилой человек, служитель. "Этого мне и хотелось, - отметил Сезар. - Вот
такая сторожка, с гонтовой крышей, заросшей мхом, и колодец во дворе".
- Я вас давно жду, - сказал мужчина и протянул руку. - Гофман. Так и
зовите меня - Гофман. Коротко и ясно.
Сезар пожал крепкую красную руку Гофмана и невольно присмотрелся к
нему. Старая шляпа с опустившимися полями, поношенный костюм, на ногах
солдатские ботинки без шнурков, видны серые шерстяные носки. Сетка морщин
под глазами, нос как маленькая очищенная луковица, короткая седая бородка.
Что это: печать лесного одиночества или маскарад, антиквариат специально
для Адама Сезара, чтобы он лучше себя чувствовал? Пускай, какая разница,
покой и только покой, хватит самокопания.
- Давно вас ожидаю, - повторил Гофман. - Как получил указание системы,
так и жду.
- Вас предупредили? - сказал Сезар, и потому, что это было первое,
вышло как-то сухо.
- Ну да. - Гофман уже вытянул из багажника вещи, - сообщили. У меня
приемник. С телеустройством. Я в курсе. Вы можете оставить машину здесь и
выключить, хотя она, зараза, полностью и не выключается.
- Не любите систему? - что-то будто подтолкнуло Сезара.
- Да я о том, если кто забивается сюда, значит, ему надоело гнаться за
коэффициентами и он убегает подальше от машинерии. А у меня система своя,
своя электроника.
Гофман понес чемоданы в хижину.
- Сколько же вам лет?
- Да уже за шестьдесят.
"Староват для двадцать первого века, а для моего - лет около сорока, не
больше. Юношеская спина".
- И давно здесь?
- Пожалуй, тридцать шесть годов.
- И все время сам?
- Почему? Мужику самому не продержаться. Была старуха, правда, недавно,
лет десять назад, втемяшилось ей что-то в голову, не выдержала, убежала к
сестре. Роботам со спины пыль стирает, - рассказывал, не оборачиваясь,
Гофман. - А мне уже все равно. Я здесь корни пустил. Еще до того, как
выписал ее сюда.
- Как... выписали?
- Заказал. Это делается просто. Вот и приехало чучело. А мне все равно.
Было бы с кем словом переброситься. - Гофман остановился к оглянулся на
Сезара: - А ребятишек не захотела, чертовка. Говорит, мы с тобой дураки, и
дети пойдут такие же. - Гофман сплюнул и двинул дальше. - А к старости все
равно не выдержала.
- Я посижу здесь на лавочке, - бросил ему вдогонку Сезар. - Подышу.
- Дышите, дышите. Я тем временем чемоданы разберу да что-нибудь к обеду
приготовлю.
Сезар сел на скамейку в тени дикой груши, ветки зонтиком нависали над
ним, густые и тонкие, покрытые мелкими листочками. Как у всех дичков,
сплелись, будто нитки вплетенные, ни конца, ни начала не найти, палец не
просунуть. "У меня тоже так, - подумал Сезар, - сплелось - не разорвать,
разве что разрубить одним махом. Но рубанешь по этим веткам - и кривое и
прямое полетит. По живому рубить..."
Он оглянулся. И то, что здесь, пока он сидел и думал, ничего не
изменилось, неожиданно его успокоило.
9
- Видите тот мыс? - Гофман указал на противоположный берег озера. - Он
высунулся как треугольник. И камыш стеной. А вдали дерево. Когда
отстреляетесь, рулите лодку к нему, там и ночевать будем. Я и костер
зажгу, на дым плывите. А пока что в обход пойду. За полчаса до сумерек и
двигайте. Как только солнце зайдет, лет закончится... Ни пуха ни пера!
- К черту! О, едва не забыл: а какая же норма отстрела?
- Сколько пожелаете. Наплодятся, - бросил хмуро Гофман и ушел, словно
медведь, с горбатым рюкзаком на спине.
Сезар удобней устроился в лодке и положил ружье на колени. Что бы с ним
ни произошло, что бы ни случилось, это зеркальное озеро с зеленоватой
водой, почерневшая деревянная лодка с облупившейся по бортам смолой,
навсегда впитавшая влажный запах рыбы, эта прохлада в камышах и солнечный
плес впереди, архаичный двуствольный винчестер, взятый у Гофмана вместо
ружья с электронным прицелом, зеленые патроны, насыпанные в большую
жестяную банку, - все это как будто отодвинуло куда-то кошмары и
галлюцинации, и даже пальцы легонько дрожали на блестящем прикладе
винчестера. И когда первые две утки пересекли небо, он было схватился, а
потом, будто испугавшись, что это тоже сон, сдержался, провел их взглядом,
как предвестников покоя.
"Только влет, только влет... - судорожно билась мысль, и хотелось,
чтобы она судорожно билась и дальше, возвращая его к реальной жизни. -
Только влет. И буду забирать, пусть видят меня, все честно..."
- Немного, но для первого раза прилично, - сказал потом Гофман и забрал
из лодки уток - за головы, одной рукой.
Кипел ведерный котел на костре, Гофман довольно посмотрел на него и
принялся за уток. "Пять", - еще раз пересчитал Сезар и сел прямо на землю,
опершись о рюкзак. Гофман тем временем общипал уток, вынул складной нож и
коротким движением разрезал утке живот. Положил в миску печенку, желудок,
а сердце разрезал надвое.
- Видите? - протянул на ладони белую горошину.
- Дробь? - не понял Сезар.
- Белая?
- Действительно. - Сезар взял горошину. - Нарост, что ли?
- Нарост... - Гофман кисло улыбнулся. - Я лично уток с таким наростом в
сердце не употребляю. Хотя по вкусу от настоящих не отличишь.
- Болезнь?
- Болезнь... - И снова злая кислая ухмылка. - Я не знаю, как это
назвать. У меня был коэффициент 174, ровно 174, а сейчас, наверное, еще
меньше, так что я многое не понимаю. Но вам скажу. Потому, что вы оттуда.
- Он указал рукой в небо. - Для вас оно может иметь значение. Эта белая
горошина значит, что утка искусственная, сделанная людьми. В горошине
искусственный генетический код. И утки эти живут, как и дикие, даже
скрещиваются с дикими. И наследство их уже имеет такие горошины. И уже
трудно понять: искусственные или нет эти трава, деревья, звери. Не будешь
ведь копаться во всем, чтобы найти подобную горошину, живую горошину. А
так не отличишь. Теперь вам понятно? - В глазах Гофмана прыгали красные
отсветы костра.
- Почему вы мне об этом говорите? - хрипло спросил Сезар.
- Потому что вы оттуда, - Гофман снова указал на небо. - И вы к этому
никогда не привыкнете. Чтобы знали заранее и не утешали себя иллюзиями.
Нас окружает словно и живое, из тех же органических и неорганических
соединений, что существовало всегда, из чего и состоит мир, но оно другое,
оно для нас чужое.
- Для кого - для нас? - спросил Сезар, помешивая палкой воду в котле.
- Для нас - тех, кто отстал. А отстали миллионы. И уже не могут
нагнать. И я уверен, что появятся и искусственные люди. Если еще не
появились. Вы их не отличите от настоящих. Но они будут иметь высокий
коэффициент. Заранее. Нет, не роботы. Это будут просто другие люди. Другие
озера и утки, рыба и звери. Другие люди в другом мире. И когда кто-то,
как, например, вы, затеряется во времени, он не отличит ничего
искусственного от данного природой.
- Возможно, в этом и предназначение цивилизации? - попытался
поразмышлять вслух Сезар. - Все здоровые, умные...
- А какой ценой? Ценой миллионов отсталых, тех, у кого низкий
коэффициент. В чем же их вина? Что не хватило жизни выбиться в люди? Ведь
нить тянется веками - кто был наверху, тот там и остается. Мои предки были
фермерами. Ваши тоже. Вам повезло, мне нет. Каждый обязан выкарабкиваться
сам - такой закон. Так наши умники установили. Чтобы было как в природе.
Мол, чтобы не превратиться в роботов. Принцип выживания при видимом
электронном "равенстве". Умрут без наследников, будто их в мире и не было!
"Сумасшедший какой-то!.."
- А в других странах? - сдержал раздражение Сезар.
- По-разному. Мы здесь родились, это наша плоть и кровь, отчизна наша!
- Гофман сел, как после тяжелой работы. - В коммунистических странах
по-другому. Они пошли иным путем...
- Вы, наверное, и сбежали сюда, в глушь, в знак протеста против... ну,
такого поворота событий?
- Какой, к черту, протест! Я приехал сюда в двадцать пять лет. Со
злости, да. С обидой в сердце, да. Какой это протест? У меня коэффициент
сто семьдесят четыре, а полюбились мы с девушкой, у которой он был свыше
четырехсот. А коснулось совместной жизни - не сметь. Родители против,
врачи носом крутят, а закон, хотя и не запрещает жениться с разным
коэффициентом, но надо иметь справки: и от родителей, и от врачей.
Конечно, согласие девушки - главное. Но ей сказали, что когда у тебя
коэффициент за четыреста, то, наверное, тебе нетрудно понять, что этот
холоп тебе не пара? Или хочешь, чтобы снизили? А дети? Подумай и о них.
Вот так я здесь и оказался, плюнул на всех.
"Почему я ему верю? - ужаснулся Сезар. - Да он же сумасшедший и
рассказывает ерунду! Нашел, называется, спокойное местечко! Неужели все,
что он говорит, возможно?!"
Рубашка на спине высохла, становилось холодно, сумерки сгущались,
только небосвод светлел.
"А почему, собственно, невозможно?" - подумал хладнокровно, с какой-то
лютой ненавистью, будто сам себя стегал, ясно и четко провел линию, из
своего времени - от изничтоженной, невзирая на запреты, дичи, загаженных
рек, смога, вытоптанных лесов, миллионов голодных и неграмотных детей в
джунглях, наркоманов и алкоголиков, развратников и развратниц, войн и
просто убийств, тотальной слежки, гетто "неполноценных", погони за
наживой, наслаждениями; безразличия к ближнему, богатства и нищеты,
переполненных до отказа психиатрических больниц, демагогии и просто
вранья, подозрений, опытов над людьми - все это происходило на его глазах,
а нередко и с его участием. Он же знал, как все было! Только не
задумывался, к чему все это может привести!
"Да я, наверное, схожу с ума! - мелькнула другая мысль. - Уже не
контролирую себя, а все фиксируется..."
Будто горячая волна поднималась в нем, отрывала от земли. "Сейчас,
сейчас я должен что-то придумать, я же астронавт, я всегда выходил сухим
из воды".
Вцепился обеими руками за тоненький ствол. "Еще все нормально, я еще
чувствую, как шершавая кора впивается в кожу!" Прижался лбом к дереву.
"Глория" оставалась последним и единственным шансом. Освободить
"Глорию", если еще не разобрали, стартовать по старой программе, догнать
себя бывшего - коль попал сюда, то, возможно, повезет вырваться и отсюда.
Единственный шанс - стартовать и догнать себя, и тогда - пусть это будет
сон, галлюцинации, эксперимент - все рассеется, когда он догонит себя,
когда доставит аппаратуру на далекую станцию, где живут люди; стартовать
на обратной связи и возвратиться туда, где по взморью бежит Патрис в
призакатном солнце...
Из отчетов в журнале экспериментов (июнь, 1999 г.):
...Эксперимент по исследованию реакции космонавтов в экстремальных
условиях проведен успешно... Полет проходит нормально.
Пер. с укр. - В.Середин
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 13.07.2001 18:55
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 27.07.2001 18:18
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг