направлении...
"МОРЕ НА НЭБИ"
Я поселился в семье Федора Васильевича, заведующего совхозным гаражом.
Хозяин, человек мягкий и неторопливый, был занят весь день, да и дома ему
не давали покоя. То и дело чья-нибудь голова показывалась над кустами
сирени у забора, и простуженный голос спрашивал: "А чи дома хозяин? Га?"
Федор Васильевич обычно завтракал и ужинал во дворе под дощатым
навесом, очень похожим на беседку, если бы та сторона, что выходила на
улицу, не была забита планками от ящиков из-под овощей.
- Та дома, - тяжело вздыхая, отвечал Федор Васильевич и аккуратно клал
ложку рядом с еще полной тарелкой. - Ну же, Ганнушка, зови...
И начинался разговор про бензин, резину и дороги, про вывоз удобрений
со станции, после чего Федор Васильевич, так и не "поснидав", отправлялся
до своей "бисовой роботы", которую он, между прочим, не променял бы ни на
какую другую...
К Федору Васильевичу я попал не случайно. Незадолго до катастрофы с ним
договорился Алексеев. Федор Васильевич встретил меня на вокзале, по
какому-то одному ему известному признаку узнал меня и привез к себе. В
доме было всегда тихо, казалось, что и Федор Васильевич и его жена о
ком-то тоскуют. Так оно и было на самом деле, но вскоре все пошло
по-другому.
Таня - дочка Федора Васильевича - девочка лет девяти-десяти, вернулась
домой из села Новофрунзенского, где она гостила у "тети Фроси", и тотчас
наполнила двор и дом своим звонким смехом и бесконечными рассуждениями по
поводу самых различных событий местного и всемирного значения. Надобность
в будильнике отпала, так как Татьяна, а именно так ее величали все в доме,
была страшной противницей сна.
Мне ни разу не удалось встать раньше нее, а возвращался я ко времени
ежевечерних шумных баталий, которые проводились всем семейством по
"уловлению" Татьяны и водворению ее на маленькую раскладушку под моими
окнами.
- Здравствуйте, дядьку, - услышал я, когда вышел во двор, чтобы
умыться. - Вы вже проснулысь?.. А вы вмиете крабыкив ловыть? А чего цэ вы
сюды приихалы?
Я спросил, как ее зовут, но Татьяна продолжала задавать мне уймищу
вопросов, а по ее мучительно сморщенному носику, уже обгоревшему на
солнце, я почувствовал, что она не все понимает из того, что я говорю.
- Кажыть громче, - сказала ее мать, - вона недочувае...
Что-то кольнуло в сердце... Эта веселая хохотушка, с таким огромным
запасом вопросов, с такой жизнерадостностью, не совсем хорошо слышала...
Но вскоре я приспособился. Татьяна очень хорошо понимала с губ, а
обстоятельность и терпение, которые я проявил в этом первом разговоре,
положили начало самой тесной дружбе. По секрету я написал своему
знакомому, занимающемуся микрорадиоаппаратурой, и попросил его прислать
мне какую-нибудь новинку в области слуховых аппаратов, так как усилитель
для тугоухих с довольно громоздкими батареями был тяжел и неудобен, с ним
Татьяна ходила только в школу.
И вот, после того как мы "наловылы крабыкив" и наполнили две бутылки
из-под молока рачками-отшельниками; после того как мы сходили "до
ветряка", опытной и вполне современной ветросиловой установки; после того
как я посторожил возле оранжереи, а Татьяна, протянув руку в выбитое
стеклышко крыши, сорвала зеленый и прекислый лимон, - после всего этого
она, болтая на самые различные темы, произнесла фразу, которая заставила
меня насторожиться...
- А вы бачылы море на нэби? А пароплавы? А город з высокимы башнями?
- На небе? - переспросил я. - Что ты выдумываешь?
- Я выдумываю?! - Татьяна обиделась, потом подумала, что ослышалась. -
На нэби, от там! - Она указала куда-то вверх. - И чего цэ вы так довго
спите? Га, дядьку? Дядечку?
Я внимательно посмотрел на Татьяну. Нет, она не выдумывала, она
действительно что-то видела.
- А когда это ты видела?
- Колы?.. Як сонечко станэ, ось там... - Она вновь показала куда-то
вверх.
Я решил тоже посмотреть, как "ходять на нэби пароплавы" и на прочие
чудеса, о которых мне всю дорогу рассказывала Татьяна.
Наконец-то мне понадобился будильник! Я поставил его на половину пятого
утра и, когда он чуть свет затарахтел, схватил его и хотел было спрятать
под подушку. Но со двора донесся голосок Татьяны: "Дядьку, дядичку,
скорийшь! Ну, дядичку!"
Я наскоро оделся и вышел. Чуть розовая полоска на востоке только
подчеркивала синеву еще ночного неба. Прохладный ветерок дул с моря, неся
с собой запах рапы, пряный и острый дух прелых водорослей, полосой
тянувшихся вдоль бровки берега. Татьяна стояла рядом со мной в тапках на
босу ногу, накинув на плечи ватное одеяльце, под которым она спала.
- Ты почему меня так торопила? - спросил я. - Не рано ли?
- А хиба ж я знаю? - ответила Татьяна. - Ходимо до моря, там выднишь...
Тихими спящими улицами мы прошли к морю. Ни в одном окне не было света,
только высокий маяк, стоявший посередине улицы, еще продолжал мигать.
Возле мола было пусто. Вдали, у мостков, протянувшихся далеко в море,
несколько рыбаков собирались отчалить на утренний лов.
- Ну, скоро ли? - спросил я Татьяну.
- Угу! - кивнула она. - Почекайтэ трошки...
Я присел на песок и залюбовался восходом солнца. Как хорошо, что
Татьяна разбудила меня! Даже если ее чудо и выдумка...
- Ось воно! Ось! - закричала Татьяна и запрыгала вокруг меня. - Ось,
ну, що я вам казала?! Ось воно!
А "воно" было действительно удивительным!
Сперва я не понял. Просто мелькнула вдалеке над морем какая-то светлая
полоса и пропала... Вот она возникла снова и теперь осталась, а за ней
наступали такие же светло-желтые полосы. Еще и еще... Потом небо,
казалось, дрогнуло. И вдруг над моей головой раскинулось море. Но это было
совсем другое море, не похожее на спокойную гладь перед нами. Волны
казались неправдоподобно большими, будто кто-то поднял меня на
необыкновенную высоту над бушующим морем и поставил перед глазами
гигантское увеличительное стекло. Прямо в зените волны были огромными, а в
глубине, под ними, был виден желтый песок, по которому быстро скользнула
какая-то рыба... А волны все неслись и неслись. Мелькнула чайка, усевшаяся
на гребне волны, она показалась мне больше океанского парохода. И все
видение бесшумно умчалось на восток, к сияющему солнцу, диск которого
показался над горизонтом...
Татьяна притащила ворох сухих водорослей, и мы уселись на них. Я не мог
прийти в себя от изумления. Лодка с рыбаками уже отчалила, люди спокойно
гребли вдаль, к каменистой косе, обрамлявшей бухту. Видимо, они привыкли к
этому явлению, не замечали его...
Татьяна украдкой на меня поглядывала, и я понимал, что она досадовала
на себя за то, что "продешевила"... Она, видимо, не ожидала, что просто
красивая картинка в небе, которой можно просто полюбоваться, вдруг вызовет
такое волнение и такой интерес у взрослого дядьки.
- Это часто бывает? - спросил я.
- Ни, - пожала плечами Татьяна, - тильки раз в день...
- Каждый день?.. И только утром?
- Як свитает, - подтвердила Татьяна.
- А что твой батько говорил, ты показывала ему?
- А ему байдуже...
- Байдуже?
- Ему цього нэ трэба... У него бисова робота. - Татьяна не без иронии
посмотрела на меня. - А яка у вас робота?
- Погоди, Таня, значит, ты уже не раз видела это "море на нэби"? А
когда первый раз, самый первый раз? Вспомни...
Татьяна отбросила сухой песок смуглой ладошкой и, что-то шепча про
себя, стала рисовать на влажном песке.
- В той день, - сказала она, - вчителька була мною дуже задоволена и
поставыла "видминно" по арифметики. Це було... - Я затаил дыхание. - Це
було... восьмого березня, восьмого березня, восьмого марта! Ну да, був
праздник...
"Мираж, - думал я, - мираж!.. Да откуда ему взяться холодным апрельским
утром? Что здесь, Сахара? Или тропики? Больше всего он напоминает верхний
мираж полярных областей, но и для него здесь не место. Восьмого марта,
говорит Татьяна... Может быть, и раньше, ведь это она впервые увидела
"море на нэби" восьмого марта..."
Признаюсь, я ждал, сам того не сознавая, что Татьяна назовет совсем
другое число. Я ждал, что она назовет двадцать восьмое марта, так как
именно двадцать восьмого марта произошла катастрофа в лаборатории
Алексеева... Чем черт не шутит, может быть, между этими двумя событиями и
есть связь... Но Татьяне я верил, у нее была очень четкая память и очень
хорошо развита наблюдательность.
В "Таврии" мой рассказ произвел впечатление. Вначале мне задавали
каверзные вопросы, потом кто-то сказал, что я собираюсь разыграть всю
компанию, но я был очень серьезен, и наутро возле мола собралась большая
группа наблюдателей. Невыспавшиеся, недоверчивые, хмурые, мои коллеги
очень напоминали рассерженных и недовольных птиц.
А когда видение появилось, все замерли и, как завороженные, смотрели
вверх, а впереди, на самом берегу, стояла необычайно серьезная Таня и
тянулась худенькими руками к своему чудесному и волшебному "морю на
нэби"...
Исследовательская лихорадка охватила всех, кто был в то утро на берегу,
и всех, кто всматривался в небо на следующее утро. Таинственный мираж
появлялся точно в одно и то же время. Это удивляло. Мираж возникал в пять
утра и исчезал через полторы-две минуты, в зависимости от облачности. Была
в этом какая-то таинственная закономерность, что-то необыкновенно
важное... Никто вслух не высказал мысли о том, что мираж и деятельность
лаборатории Алексеева могут быть как-то сопоставлены. Но об этом думали
все... И эту возможность безусловно допускали в Академии наук, так как все
наши заявки на приборы и оборудование для исследования миража были
немедленно и щедро удовлетворены. В тихий порт, служивший пристанищем
только для местных рыбачьих судов, устремились по воде, по воздуху, по
пыльным дорогам потоки самых разнообразных грузов.
Развалины лаборатории к тому времени спешно убирались, и на
асфальтированном дворе Института звезд неуклюже суетились автопогрузчики,
позаимствованные на соседних зерноэлеваторах.
Порт выделил три крана для выгрузки прибывших тяжелых грузов; срочно
был проведен дополнительный кабель, так как предполагалось использовать
аппараты, потребляющие большую мощность.
В прозрачную синеву утреннего неба устремились невидимые щупальца
современной науки. Мощные радарные установки поворачивались вслед за
регулярно появляющимся миражем, но каждый раз мерцающие экраны
осциллоскопов оставались безучастными к таинственному явлению. Только при
грандиозных усилениях с помощью молекулярных усилителей удалось обнаружить
незначительное отражение радиолуча на высоте в две тысячи километров.
Вскоре был закончен монтаж сверхмощной ультразвуковой сирены с
параболическим отражателем. Под открытым небом расположились грохочущие
поршневые компрессоры, качавшие воздух в толстостенный ресивер. Около
пятнадцати часов непрерывной работы насосов требовалось для создания
необходимого запаса воздуха, который расходовался сиреной на протяжении
пяти-шести минут.
Поднятые в небо на шарах-зондах акустические устройства неожиданно
уловили и передали на землю отраженный ультразвуковой сигнал... На высоте
двух километров были обнаружены слои воздуха с небывало высокой
температурой. Именно эти разреженные слои, подобно вогнутым зеркалам,
отражали неизвестные далекие берега, плывущие по морю корабли, морские
волны...
"Это самый обычный мираж, - восклицал один из метеорологов, принимавший
участие в исследовании, - самый обычный!" - "Но, - возражали ему, - если
это обыкновенный мираж, то почему отражающие слои расположены так высоко?
Почему он наблюдается только в определенное время? Почему его не искажают
потоки нагретых и холодных воздушных масс? И почему, наконец, этот мираж,
если только это мираж, отражает радиолуч?"
Всем нам казалось, что мираж, появившись на западе, уходит на восток, и
там, на востоке, его также можно обнаружить. Это ощущение было настолько
полным и реальным, что мы были очень озадачены тем, что в море, уже на
расстоянии ста километров от берега, он не наблюдался.
В конце концов выяснилось, что мираж можно увидеть только со
сравнительно небольшого участка, в центре которого находится Институт
звезд. Это было первым намеком на то, что миражи действительно как-то
связаны с лабораторией Алексеева.
Дальнейшие исследования показали следующее: мираж возникал постепенно.
Высокотемпературный слой воздуха, отражающий морской пейзаж, как бы
погружался в земную атмосферу из ее более высоких областей, причем
погружался довольно медленно, а затем так же медленно выходил из
атмосферы. Было похоже, что в нашу атмосферу _извне_ опускалось гигантское
вогнутое зеркало и через несколько минут удалялось, чтобы вновь войти на
рассвете следующего дня...
В два часа ночи мой хозяин Федор Васильевич разбудил меня.
- Вам звонят. Просят к телефону, - сказал он.
Я прошел в его комнату. Меня вызывала Москва. "Будете говорить с
Центром научной и технической информации", - сказала телефонистка. Я
приготовил блокнот, стараясь представить, какого рода сообщение заставило
работников информационного центра так торопиться. Вновь зазвенел телефон,
я поднял трубку.
- Опишите вкратце, - предложили мне, - особенности того явления, с
которым вы столкнулись. Мы звонили в институт, но там никого сейчас нет.
Я рассказал о мираже. Меня особенно подробно расспросили о характере
тех картин, которые удалось нам разглядеть.
- Видите ли, - сказали мне, - мы в затруднительном положении... Нами
получена информация, в которой говорится о том, что обнаружен еще один
пункт, где тоже появляется подобный мираж. Правда, нас смущает, что
характер картин несколько иной...
Я попросил продиктовать мне имеющееся в распоряжении Центра сообщение.
Оно сводилось к следующему.
Американские ученые Фил Джонс и Генри Даттон, занимаясь изучением
гидрографического режима озера Верхнего, со своей яхты наблюдали удививший
их мираж. Строго в определенное время, а именно в четыре часа двадцать
минут утра, в небе возникало увеличенное изображение каких-то рек,
сооружений, построек... Некоторые из этих картин оказались знакомыми
исследователям. Так, ими было сфотографировано появившееся 10 марта
"видение", оказавшееся изображением канала Су со многими кораблями и
барками на нем. По их подсчетам, они в это время находились на расстоянии
ста семидесяти пяти километров к западу от канала Су, соединяющего, как
известно, озеро Верхнее с озером Гурон. Неоднократно ими наблюдались
группы бревен, а также плоты, находящиеся от них на громадном расстоянии.
Очень часто по небу скользили изображения лесных массивов, как бы видимых
с птичьего полета...
Я заверил, что сообщение представляет собой чрезвычайную ценность, и
попросил сообщить координаты того пункта, в котором наблюдался мираж.
Через несколько минут мне были продиктованы координаты. "Восемьдесят
седьмой градус западной долготы, - записывал я, - и сорок седьмой градус
северной широты..."
- Это к северу от острова Гранд-Айленд, - говорил сотрудник Центра. Но
я его больше не слушал: сорок седьмой градус северной широты! Да ведь на
этой же широте находится наш Институт звезд, лаборатория Алексеева! Я
бросил трубку и выбежал во двор. Федор Васильевич, надевая на ходу пиджак,
уже шел к калитке.
- Я сейчас вернусь, - крикнул он, - кажется, есть свободная машина!
Он вскоре подъехал на видавшем виды дребезжащем "газике", выпуска чуть
ли не пятидесятого года, и через тридцать минут мы уже были возле
выстроенного на скорую руку общежития, в котором жили многие приехавшие
сюда ученые. Сообщение Центра вызвало настоящий переполох. Все проснулись,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг