Ни с того ни с сего она вдруг с пафосом продекламировала:
- Не вырвусь, не вырвусь
Из томного плена
Володина толстого, гордого члена!
Я зааплодировал, а Манолис скривился:
- Пошло, дамы и господа. Пошло и противно. Пфуй!
Мне вдруг показалось, что он прав и я подтвердил:
- И негуманно. По отношению к окружающим.
- Я объсню почему, - по своему обыкновению Манолис игнорировал чужие
реплики. - Почему приличные на первый взгляд люди перешли вдруг к унижающим
их сальностям.
Блестя глазами, моя Вера потребовала объяснений:
- И почему?
- Очпросто. Потому что цель, - с пьяной скучностью объяснил Манолис. -
Мы собрались познакомиться как будущие партнеры. Причем глупо! Зачем нам
предварительно-то знакомиться (я кивнул в знак абсолютного согласия и даже
немножко Манолиса зауважал)? Что это еще за политесы такие? Ну собрались
потрахаться, ну и давайте, чего уж там! Нет, мы изысканные. Мы заранее
знаем, что цель откладывается до какого-то мифического дня рождения...
- Почему это мифического? Ничего не мифического, - возразил я.
Я был с Манолисом совершенно согласен, но пусть он мой деньрожденье не
ругает, пожалуйста. Пусть он про что-нибудь про другое.
Он меня не услышал. Он со значением продолжал:
- Но! Но живем-то мы сейчас! И оно, это сейчас, уже сейчас гадит, уже
сейчас мешает нас с грязью, хотя мы пока девственность свою блю-у-у-у-дем.
- Говори за себя! - с неожиданным раздражением сказала Тамарочка.
- А что я, не прав? Что сейчас это самое нельзя что ли?!
Тамарочка, единственная, которая из нас всех казалась пьяненькой,
перестроилась моментально.
- А почему бы и вправду - не сейчас? - сказала она. - Чего тянуть-то,
действительно? Ведь хочется.
При этом она смотрела на меня так, что Вера снова заненавидела. А
Манолис усмехнулся скатерти грустно.
- Вот-вот, - подтвердил он. - Почему бы.
Тамарочка бросила на него странный взгляд, порывисто вскочила со стула.
- Родные мои! Милые! Я вас всех люблю, кажется, с самого дня рождения!
- Ну, так далеко ты не помнишь, - сострил Манолис.
- Нет, правда, я вся ваша!
Она тряхнула прической, заговорщицки мне подмигнула.
- Володя! Будете нашим рефери. У кого грудь лучше - у меня или у вашей?
Я от неожиданности промычал что-то вежливо-невнятное.
Она в ответ мигом содрала кофточку, под которой, как я и думал, ничего
из одежды вовсе не наблюдалось. Безумно красными сосками уставились на меня
две очень даже недурные грудки.
Тут же, не успела моя Вера опомниться, к Тамарочке подскочил Манолис,
поправил ей кофточку, обнял за плечи и усадил.
- Ну... ну... ну... ну вот...
Тамарочка разочарованно поджала губки. Ей не дали сплясать стриптизик,
постепенно переходящий в половой актик. Конечно, обидно.
- Вы извините, это у нее нервное, - торопливо заобъяснял заботливый
Манолис. - Понимаете, лет пять назад с моей женой (он нежно погладил
Тамарочку по плечу) приключилась одна неприятность и с тех пор...
- С вашей... ктой? - испуганно спросила Вера.
- Ктой?! - эхом повторил вопрос я.
- Это моя жена. Мы супруги, - сказал Манолис. - Только вот нервы у нее
с тех пор никуда.
Тамарочка скучно смотрела в сторону. Мы с Верой обалдело переглянулись.
- А теперь я должен извиниться, но нам пора, - в совершенно идиотской
великосветской манере объявил заботливый супруг. - Я тут ваш стакан уронил.
- Да ладно, брось, мы уберем, - сказал я.
- Нет, что вы, как можно. Я же...
Он нагнулся, что-то поднял с полу и недоуменно посмотрел на меня.
- Что бы это... Мы ведь вроде стаканами пользовались.
В руке у него был бокал, каких, наверное, никогда не знала моя убогая
комнатенка, а, может, и вся убогая хрущевка, в которой я проживал.
Красного стекла, с длинной фигурной ножкой, очаровательных женских форм
старинный бокал, теперь уж таких не делают.
Тамарочка оживилась и всплеснула руками.
- Ой, какая прелесть! - запела она. - А что ж это мы действительно из
стаканов? давайте из хрусталя вино выпьем!
Вот тут-то, к еще большему всеобщему обалдению мы обнаружили посреди
моего обшарпанного стола откупоренную шампанского. В серебряном ведерке. Со
льдом.
Тревожно-торжественный колокол отчаянно и беспрерывно гудел в моем
сердце. Или в душе. Словом, где-то внутри.
Потом мы пили и говорили часов до четырех ночи. После чего супруги
церемонно откланялись со словами "Так значит, не забудьте!"
"Ждем-ждем!" - хором ответили мы.
А когда они ушли, случилось, глубокоуважаемые господа, нечто странное.
Я не хочу сказать, что странности этой вечеринки - с бокалом, прической,
шампанским, с этими самыми ее краснющими сосками тамарочкиными - прошли для
меня незамеченными. Конечно, я от всего этого ошалел тогда. Чуть позже,
совсем чуть-чуть, буквально через несколько часов, я понял, точней,
заподозрил, что все это проделки Георгеса.
Не берусь сказать, почему я сразу стал грешить на эту самую книжку. Но,
видно, страх перед ней и ожидание всяческих от нее такого рода каверз сидели
во мне подсознательно. Я, сам не зная того (я так сейчас все это
расшифровываю), ожидал именно чего-то в таком роде.
Другими словами, фантастическое, мистическое, какое хотите - но
объяснение всему этому было. И только того, что произошло после ухода
Тамарочки и Манолиса я до сих пор не могу себе объяснить. Ни вино, ни
Георгес здесь не замешаны - верьте слову!
Вот эти вот тревожные колокола - они тут при чем.
Вера стояла задумчиво посреди комнаты руки в карманы. Ни фурии, ни
Мамаева кургана - что-то поникшее, усталое и покорное.
- Знаешь, Далин-Славенецкий, я у тебя останусь сегодня. Все равно везде
опоздала.
Она еще никогда у меня не оставалась. Раза два я просил ее об этом,
довольно настойчиво, чуть морду не бил. Отказывалась все равно, надо домой.
Муженек ее еще до меня смирился с изменами, он после армии вернулся к ней
почти импотентом. С ним, рассказывала Вера, надо было по-шахтерски работать,
в умат, чтобы тряпочка превратилась ну пусть не в карандашик, то хотя бы в
плохо надутый воздушный шарик.
Я так понял, что у них какой-то договор был, чтобы ночь всегда
проводить дома. Иллюзию семьи, что ли, хотел сохранить. В общем-то, ей тоже
необходима была эта иллюзия. Иногда шутила - "Жамэ!", иногда всерьез, в
защитной стойке - "Никогда не дождешься!".
А чего там, собственно, дожидаться - спали мы с ней. Давно. И с самого
первоначала безо всяких угрызений.
Я спросил ее:
- Что-нибудь случилось?
- Ничего. Просто уходить не хочу. Ну их. Надоели. Останусь с тобой.
Что в ее головке тогда крутилось? Ведь никогда не расскажет!
- Так я остаюсь?
- На ночь? - уточнил я на всякий случай.
- Не боись, Далин-Славенецкий, только на ночь.
Эта их манера по фамилии звать!
Я подошел к ней вплотную, взял за плечи.
- Ага, Вер?
Она подняла голову, посмотрела на меня изо всех сил, странно так
посмотрела, и комната вдруг переполнилась торжественной тревогой, звуки
изменили свою суть и дальний колокол загудел не стихая, на одной ноте.
Вот этот колокол, вот это вот самое я никакими георгесами,
глубокоуважаемые господа, объяснить не могу.
Она нежно-нежно:
- Далин-Славенецкий, тебе не кажется, что мы сегодня с тобой прощаемся?
- А?
- Все прощаемся и прощаемся...
- Нет, Верочка, милая. Нет, не кажется. А...
- Тебе не кажется, Володь, что на самом-то деле уже и некому больше
прощаться, что все кончилось... что в этой комнате труп?
Нет, действительно, какая-то мистика напала на нас в ту ночь: в первую
секунду я всерьез воспринял. Даже огляделся, тайно боясь.
- Ты чего, совсем, что ли? Какой еще труп?
- Ты ничего не чувствуешь? - тихо-тихо...
Бррррр! Я совсем не узнавал свою Веру.
Но почему именно труп?
- Потому что я пытаюсь удержать тебя изо всех сил, - с таким видом,
будто она говорит что-то очень резонное, ответила Вера.
- Ну и я пытаюсь удержать тебя изо всех сил...
- Вот видишь.
Словом, такой вот у нас с ней разговор состоялся - будто это не мы
говорили, а какие-то другие, словно они сквозь нас хотели достучаться друг
до друга. И каждый из нас словно попал в положение человека, который
понимает, что вот-вот умрет, - страха нет, небольшое сожаление и огромное
любопытство. И тревожные колокола надо всем.
И я сказал Вере:
- Ладно. Оставайся, раз так.
И она осталась. Труп, чьего присутствия я не чувствовал, но чувствовала
она, витал над нами где-то у потолка, приглушал сдержанный рев проезжающих
мимо автомобилей и постепенно разрастался, занимая всю комнату, вжимая нас
друг в друга. Пытаясь сохранить настроение, мы оба были чрезвычайно нежны,
даже немножечко играли в беспредельную нежность, и это были очень искренние
игры. Мы хотели, чтобы приготовление продлилось подольше, как в первый раз,
но подольше не вышло, и мы очень быстро совокупились. И заснули, два теплых
и гладких тела.
* * *
А утром я первым делом я вспомнил о будущих партнерах (она- то явно
размышляла о том, что ждет ее дома - была мрачна).
- Почему ты не сказала, что они женаты? Ничего себе группешник! Это уж
совсем полный атас.
- Я сама не знала. А почему "уж совсем"? Разве это что-то меняет?
Развратница. Ее даже похмелье не портило. Она прижималась ко мне и
терлась о щеку.
- Ну все-таки, - рассудительно сказал я. - Как-то это... я не знаю...
Супруги все-таки. Безнравственно чересчур. А?
Вера показала зубки.
- А что же ты, если такой нравственный, группешничка захотел?
Я взорвался.
- Ну, все, хватит, - говорю. - Я, видите ли, захотел. Я вообще
категорически против. Ничего такого я не говорил и не хотел. Это...
- Хотел-хотел, - замурлыкала моя Вера. - Ты же ни разу не пробовал.
Тебе же интересно.
- Ты, что ли, пробовала? - обиделся я.
- Аск! - гордо сказала Вера.
Я привстал на локте.
- То есть?
Она вздохнула сожалеюще и многоопытно.
- Ты спроси меня, Володечка, чего я в жизни не пробовала.
Спросить-то я, может, и спросил бы, но не успел. В этот как раз момент
началось телефонное сумасшествие.
Сначала позвонил Манолис.
- Вот что, уважаемый Вова, - начал он злобно и без всякого "здрасьте",
голосом, удивительно юным и свежим. - Я в эти ваши игры играть отказываюсь.
- А? - спросил я.
- Отказываюсь самым категорическим образом!
- Э-э-э... я, может быть, не совсем... Что вы имеете в виду?
- Это даже как-то гнусно с вашей стороны предлагать нам с Тамарочкой
сексуальное партнерство такого рода!
Я брякнул трубку.
- Ну вот, - победоносно объявил я Вере. - Манолис звонил. Отказывается
от партнерства твоего.
- Хм! - Верочка недоверчиво приподняла брови.
И опять закричал телефон.
Заговорщицким шепотом спросили меня и представились Ириной Викторовной.
Я закивал головой, а Вера сделала скучное лицо.
- Где моя дочь, Владимир?
- Э-э-э, я...
- Не л-лгите! Она у вас.
Пожав плечами, я отдал трубку Вере.
Я ошибся. Не скучным было ее лицо - застывшим. Я особо не вслушивался в
ее скупые ответы, меня поразил голос - бесцветный, мертвый, монотонный голос
робота из дешевого фантастического фильма.
- Не волнуйтесь, мама. Я скоро приду.
Вера осторожно положила трубку и посмотрела на меня, чуть улыбаясь. Она
словно хотела передать мне что-то важное, но так ничего и не сказав, встала
с постели и мягко, летаргически прошла в ванную.
Тут позвонила Тамарочка. Она что-то защебетала о крутой вечеринке, о
своих благодарностях, о благодарностях Манолиса и тому подобную чушь. Она
щебетала бы так без передышки до самого вечера, но я умудрился вклиниться.
- Твой-то, Манолис, уже звонил сюда, между прочим.
Тамарочка изобразила ангельское смущение. Он такой чистый-наивный,
сказала он, он прям в каком-то девятнадцатом веке живет, в том смысле, что у
него очень высокая нравственность. За это, пропела она нежно, и люблю его
(Ой!)
- Публико морале, - понимающе сказал я. - Моральный кодекс строителя
коммунизма.
Трубка рыкнула и в разговор встрял Манолис.
- Коммунистов ненавижу зоологически! - прозлобствовал он, а потом, уже
вполне человеческим тоном, продолжал. - Это я, по параллельному. Ну, как
там?
Что меня раздражает в малолетних, так это ненатуральность
непринужденности. Злоба у них получается куда чище.
- Там всегда хорошо, - непринужденно ответил я. - Не то что не там.
Тамарочка хихикнула. Потом ойкнула. Потом уронила телефон. Потом быстро
затараторила:
- Ну ладно, Володечка. До скорого. Ждите... (завязалась борьба) Ждите в
гости!
Ту-ту-ту-ту-ту...
Сзади, на выходе из ванной, стояла мокрая Вера.
Мама права, - сказала она. - Ты меня не любишь. У тебя на лице похоть.
У тебя на уме группешник. Это для тебя высшая радость, низкий ты человек.
Надо было показать, что я с нее смеюсь, и я рассмеялся. Она тоже.
Немножко принужденный смех у нее получился, но так вообще ничего.
И мне стало грустно оттого, что мы смеемся, синхронно пытаясь скрыть
друг от друга свои чувства, в общем, довольно склочные. И послышалось
отдаленное эхо ночной тревоги, потому что мне ну совершенно не хотелось
терять Верочку - уж очень сильно она меня зацепила. Да тут еще этот труп.
* * *
Она ушла к своему Валентину продавать очередную несусветную байку о
старой подруге или, там, о милиции - я не знаю. Он все скушает, деваться
некуда, кроме как жрать что дают. Боже.
Если б я только мог соврать ей, что все это мне надоело. Если б только
всерьез дошли до меня абсурд наших отношений, унизительность и жутчайшая
глупость моих собственных действий - то, что я себе постоянно растолковывал,
но врубиться никак не мог и лишь успокаивал себя благоглупостями того типа,
что все в порядке, ребята, на самом деле я не такой, я отлично понимаю, что
делаю, и как бы там ни было, это не больше, чем роль. Ну, роль, ну
обыкновенная роль!
У меня полно было дел - во-первых, чинить систему одному клиенту,
во-вторых, наведаться к матери, меня бесплодно ждали сразу в тысяче мест. Но
на дворе стояла суббота и по этому случаю я решил выпить много вино*
(сноска: автор является членом и соучредителем клуба "Вино". По уставу
клуба, его члены могут не пить вина вообще, но обязаны его уважать и не
склонять это святое слово по каким-то там падежам) - с тайной мыслью
подкатиться к Тамарочке до группешника, - так сказать, провести
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг