- Вы лучше меня знаете, все великие открытия считались
сперва бредом! Циолковского объявляли же ненормальным, и не
кто-нибудь, а ведущие академики, лучшие умы!
Он почувствовал, что я готов улепетывать от него, как от
нечистой силы, и решил пойти с козырной карты:
- И вас лично это касается: я насчет черно-рыжей собаки.
Тут я много обещать не возьмуь, потому что собаки, как таковой,
уже нет... то есть я так думаю, - не сомневаясь, что я
проглатил наживку, он, как опытный рыболов, проверял, насколько
крепко я за нее держусь, - но ведь вам важно, как ее... того?
- Мне все важно, - разрешил я его сомнения, - что вам о
ней известно?
- Почти ничего... пока. Моя рабочая гипотеза такая, что
ее растерзали кошки.
- Вы шутите? Кошки - взрослого дога?
- А если их много? Если их ОЧЕНЬ много? - он уперся в
меня многозначительным взглядом.
- Чепуха! Да он бегает в сто раз быстрее!
- Вы уверены, что тигровый дог будет спасаться бегством
от кошек? Пока еще МОЖЕТ бежать?
Оказалось, он отлично знает, как называется "черно-рыжая
собака". Несмотря на внешнюю бестолковость, у него все время
хватало хитрости выворачивать разговор в нужную ему сторону.
- Завтра! Приходите в школу, там ОНИ не подслушают! Но
вам нужен хороший повод... - он профессионально поднял
указательный палец и выкатил грудь колесом, из этой позы,
наверное, он приобщал школьников к премудростям менделеевской
таблицы, - сначала нужно зайти... лучше всего к редактору. Что
знает редактор, знает весь город. Пройдоха! Скажите, что нужен
анализ грунта. Или воды! Понимаете? - палец его опустился. -
Другой лаборатории нет! Он пошлет вас ко мне!
Я чувствовал себя завербованным шпионским агентом. Мне уже
давали инструкции... и довольно курьезные.
- По-моему, у вас мания преследования. Я просто приду к
вам, чего тут бояться?
- Нет, нет, не делайте этого! Они раньше времени выведут
вас из игры! О, вы не представляете, как они коварны! - его
носорожьи глазки буравили меня взглядом, словно отыскивая
трещину, за которую можно было бы зацепиться. Он рывком
наклонился ко мне и медленно произнес шепотом: - Ваши друзья
здесь ничего не добьются, посоветуйте им уехать.
- Так это писали вы? Для чего?
- Хотел вам показать, что кое-что смыслю в здешних делах.
Я знал, мы будем союзниками!
10
Утром я вышел из дома с отвратительным настроением, будто
мне предстояло сделать какую-то гадость. По пути я смотрел
внимательно вниз, наблюдая со странным любопытством, как мои
башмаки погружаются в рыхлую известковую пыль, оставляя
оттиски, повторяющие каждую царапину на подметках.
Добросовестно следуя инструкции Одуванчика, я добрел до
центральной площади и проник в кабинет редактора "Черноморской
зари".
- Кого я вижу! - завопил он отчаянно, едва я приоткрыл
дверь; на лице его заколыхалась улыбка, словно вода в резиновой
грелке.
- Кого я вижу! - проорал он еще раз. - Редкий, редкий
гость!
Пока я умещался в вертящемся кресле из белого пластика, он
следил за мной счастливым и укоризненным взглядом, как если бы
его посетил любимый непутевый племянник.
- Он курит, я помню, он много курит! - приходя в восторг
от этого моего порока, он дергал и тряс ручку ящика, тот,
наконец, подался со скрипом и выдвинулся противоестественным
образом рядом со мной, снаружи стола - на дне ящика пестрели
сигаретные пачки.
- Не эту! Не эту! - он возбуждался все больше. -
Американские! Там, в углу!
Дождавшись первых колец голубого дыма, он мечтательно
проследил, как они уплыли наверх, и радостно объявил:
- Я терпеть не могу табака! Меня прямо тошнит от него! -
не слушая моих извинений, он потянулся к стене и щелкнул
выключателем.
Все пространство заполнилось стрекотанием и хлопаньем
лопастей, пять или шесть вентиляторов жужжали и пели на разные
голоса, устраивая вокруг меня миниатюрный циклон. Дуло со всех
сторон, даже откуда-то из-под кресла, на столе с громким
шелестом трепыхались бумаги, дым моей сигареты исчезал в этом
тайфуне, прежде чем я успевал его выдохнуть. Мне почудилось,
что весь кабинет, подобно диковинному кораблю, парит уже над
землей, и вместе со мной, с редактором, с его сигаретами,
полетит сейчас над степью и морем, подгоняемый буйным ветром.
Редактор смотрел на меня, подперев щеки руками, и получал
несомненное удовольствие; я решил, что можно перейти к делу.
- Как? Лаборатория? Анализ воды? - улыбка его
всколыхнулась волной удивления, постепенно утихшей, лицо
разравнялось и стало задумчивым, как блюдце с водой,
простоявшее долго в спокойном месте.
- Нет! Чего нет, того нет! И не ищите!
- Неужто и в школе нет кабинета химии?
Его передернуло, и морщины прорезали наискось кожу лица,
словно за ней повернулось нечто массивное, твердое и угловатое,
вроде литой стеклянной чернильницы.
- Кабинет есть. Но учитель!.. Никуда не годится. Псих,
клинический! Он вам не поможет.
- Но мне нужны простейшие реактивы. Самые простые вещи.
- Он и простых вещей не может. Чокнутый!.. Да у него все
пробирки давно перепутаны.
- Это пустяки, я разберусь.
С сомнением склонив голову, он повернулся в кресле. Взгляд
его направлялся на верхние полки книжного шкафа, где я увидал с
удивлением белую кошку, спящую на пачке бумаг.
- Попробуйте! Но уж если что выйдет не так, то покорно
прошу, на меня не обежайтесь... Вот та улица, за рестораном.
Школа - дворов через десять. И поменьше с ним говорите.
Пакостник!
- А что он делает?
- Вс"! Вс" делает! Всюду суется! Вс" вынюхивает! Вообще
лучше с ним не разговаривайте!
С этим напутствием я и ушел, и он на прощание поколыхал
мне любезно лицом.
Когда я уже был на площади, от редакции долетел
приглушенный крик:
- Кого я вижу! - туда входил следующий посетитель.
В ресторане гремели посудой, швейцар только что отпер
дверь и вынес на крыльцо табуретку, символ его присутствия на
посту, и одновременно оповещение горожанам, что ресторан
действует. Вид ее подсказал мне способ оттянуть свидание с
Одуванчиком.
По случаю субботнего дня бар открылся с утра. Лена уже
работала, то есть сидела за стойкой со штопором и книгой в
руках. Для меня она ее отложила, механическим рассеянным жестом
выдернула бутылку из гнезда холодильника и поставила передо
мной. Этикетка - сухое вино - выражала ее точку зрения, что
именно прилично пить по утрам в одиннадцать.
- Что мы читаем? - спросил я, как мне казалось,
беззаботно и весело. Но повидимому, вышло фальшиво: она
оглядела меня, словно врач пациента, округлым движением убрала
бутылку и выставила другую, теперь с коньяком.
Я невольно загляделся на ее губы - в меру полные, точно
очерченные и яркого розового, чуть оранжевого цвета. Следов
помады, как будто, не было.
Она наклонилась вперед, слегка запрокинула голову и,
опустив ресницы, подставила себя моим взглядам, как подставляют
лицо дождю или ветру.
- Цвет натуральный, - она снова выпрямилась, - это у
нас семейное, у бабушки были такие губы до самой смерти... и
даже в день похорон.
В ее руке, как у фокусника, возникла сама собой рюмка; ее
ножка коротко звякнула о стекло стойки, отмечая конец вводной
части беседы.
- Вторую, - потребовал я.
Укоризненно покачав головой, она таким же загадочным
способом добыла еще одну рюмку; второй щелчок означал, что пора
поговорить обо мне.
- Вы пришли о чем-то спросить...
Спросить у нее?.. О чем?.. Чепуха какая... хотя... можно
спросить...
- Что бы вы сделали, если бы вам предложили съесть
лягушку?
Она нисколько не удивилась, не раздражилась нелепостью
вопроса и не стала ничего выяснять дополнительно, а просто
заменила мою рюмку стаканом. Это был ловкий трюк - она
показала его уже вторично - убрать одну вещь и, взявши
неизвестно откуда, из воздуха, поставить на ее место другую, и
все это одним-единственным плавным движением. Да и способ
изъясняться - с помощью бутылок и рюмок - тоже был недурен,
своего рода профессиональный жаргон.
Она снова оглядела меня, но теперь уже не как врач
больного, а как профессор студента, перед тем как в зачетке
проставить отметку, налила мне почти полный стакан, себе рюмку,
и убрала бутылку вниз.
Интересно, что мне поставили... это не двойка и не
пятерка... если бы двойка, было бы полстакана, а если пятерка,
бутылку бы не убрали...
Взяв свою рюмку, она уселась пить поудобнее, поставивши
ноги на что-то под стойкой, и колениее приходились теперь как
раз против моего носа. Я смотрел вдаль, близкие предметы
двоились, и я видел четыре колена в ряд, четыре круглых
красивых колена, как на рекламе чулок. Но вскоре их стало два,
и я слишком уж хорошо чувствовал цвет ее кожи - цвет топленого
молока, и ее теплую упругость. Она же считала, видимо, интерес
к своим коленям законным, и смущения не испытывала.
- Летом плохо в чулках, - она с сожалением погладила
ноги ладонями, - а директор настаивает... говорит, пусть лучше
кухня обрушится, чем барменша без чулок.
Покончив с сигаретой и коньяком, я встал.
- Ну вот, - сказала она медленно, - я немного вас
развлекла... моими губами и коленями... что еще есть у женщины,
- она тоже встала и, протянув руку, стряхнула с моего рукава
пепел от сигареты, - что-то вас беспокоит... но плохого с вами
не будет, если захотите, расскажете вечером.
- А все-таки, - спросил я, - что мы читаем?
Она показала обложку: Джек Лондон, Сказки южных морей.
- Интересно... но как там страшно... они все там живут
прямо посреди океана, я умерла бы от страха.
Отсчитавши вдоль улицы десять дворов, я очутился в
безлюдном месте. Школьное здание я опознал без труда. Как
полагается всякой провинциальной школе, она была окружена
тополями, и как всякая школа летом, носила отпечаток
запущенности. Не верилось, что внутри может быть кто-то живой,
даже такая странная личность, как Одуванчик.
И все-таки он там был. Он открыл мне дверь и запер сейчас
же снова. У кабинета химии, прежде чем повернуть ключ,
огляделся по сторонам, а войдя, первым делом проверил задвижки
на окнах и заслонку трубы вытяжного шкафа. Он демонстрировал
явственные замашки мелкого сыщика, и я гадал, изобрел ли он их
самостоятельно, или насмотрелся детективных фильмов.
Найдя все запоры в порядке, он торжественно протянул мне
руку:
- Наконец-то! Наконец-то! Мне даже не верится! - он
часто моргал глазами. - Восемнадцатое июля, запомните этот
день! Он войдет в историю науки! Я не успею, но вы, вы-то
будете об этом писать мемуары! - он повернулся к столу и
дрожащим пером обвел число восемнадцать в календаре красными
чернилами.
Энергично потирая ладони, он подбежал к окну, резко
остановился и выбросил правую руку вперед, указывая на
ближайшее дерево:
- Ага! Вот уже и подглядывают!
На толстом суке тополя, выгнув спины, яростно шипели друг
на друга две рыжие кошки; если они ухитрялись при этом
подглядывать за нами, их коварство, действительно, превосходило
все мыслимые пределы.
- Ничего, ничего! - погрозив кулаком тополю с кошками,
он вывалил из ящика стола кучу листков, частью исписанных, а
частью с наклеенными печатными вырезками. - Вам нужно
ознакомиться с моей картотекой! А я... вы меня извините. Я так
взволнован!
Он удалился к лабораторному шкафу и принялся трясти над
мензуркой аптекарским пузырьком, торопясь и разбрасывая капли
по сторонам. До меня докатился удушливый запах валерьянки.
Я взялся за бумаги. Почти все были выкромсаны из
популярных научных журналов, хотя попадались выписки и из
серьезных изданий - он ездил за ними, наверное, куда-нибудь в
крупный город; не брезговал он и газетами. Его занимал любой
текст, где упоминались кошки.
"Профессор Кроуфорд (США) считает, что устройство зрачка и
радужной оболочки глаз некоторых представителей кошачьих
обеспечивает им, помимо ночного зрения, еще и возможность
гипнотического воздействия на прочих млекопитающих. Особенно
развита эта способность у обыкновенной домашней кошки.
Относительно того, как данная особенность могла возникнуть в
процессе эволюции, профессор утверждает, что здесь могут
существовать по крайней мере три точки зрения..."
"...доказано, что структура нейронной сети кошачьего мозга
не проще, например, человеческой.
КОРРЕСПОНДЕНТ: Что же это, профессор, выходит, кошка может
быть умней человека?
ПРОФЕССОР ДЮРАН: Приспосабливаясь к нелепому уровню вашего
вопроса, если хотите, да! Грубо говоря, у кошки достаточно
сложная система связей, чтобы обдумать любой вопрос не хуже
человека (это не означает - она может его обдумать), но у нее
нет ячеек, чтобы надолго запомнить процедуру и ее результаты.
КОРРЕСПОНДЕНТ: Все равно не поверю, что моя кошка умнее
меня!
ПРОФЕССОР ДЮРАН: И напрасно, молодой человек!"
"Лаборатория фирмы Тэкагава продолжает исследование
возможностей применения головного мозга животных в качестве
малогабаритных биологических компьютеров. При полной загрузке
всех клеток одного полушария белой крысы, мощность его
превзошла бы самые крупные вычислительные устройства, созданные
людьми, однако долговечность такого компьютера составила бы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг