- Я ни за кем не слежу, пан профессор. Но моя
обязанность, - голос его стал служебно-скучным, - знать все,
что происходит в городе... особенно по ночам.
У меня пропала охота продолжать разговор. Полицейские
шутки... вроде бы глупость... и что-то зловещее... недурное
знакомство... Чтобы ускорить развязку, я разлил по рюмкам
остатки водки.
Майор молча выпил, и взгляд его опять помутнел. Он
медленно качнулся вперед и повалился на стол.
- Почему п...пан пп... профессор... п...почему... - его
язык еле ворочался, - Юлий сс... скажи ему... что я не опп...
не опасен...
- Он не опасен, - бесцветным голосом повторил Юлий, его
начинала раздражать эта сцена.
Майор опустил голову на руки, он был безнадежно и
окончательно пьян. Мы помогли ему спуститься по лестнице и
сдали с рук на руки милиционеру, сидевшему за рулем его машины.
3
Так у нас дальше и повелось, что дневные часы мы
просиживали в ресторане. В неподвижной жаре делать что-нибудь
было трудно, и мы вскоре заметили, что большинство наших
знакомых старается в эти часы отсыпаться. Одни уходили на
два-три часа обедать домой, другие, задернув шторы,
укладывались на кожаные диваны в своих кабинетах или даже
спали, посапывая за столами в рабочих креслах.
Юлий же, как и я, не любил спать днем, и мы не принимали
участия в этой всеобщей сиесте. Он вообще спал немного -
ложась очень поздно, в три, а то и в четыре, вставал не
позднее, чем в десять, и если днем начинал уставать, то
пристраивался где угодно подремать четверть часа, после чего,
протеревши, как кошка, глаза и щеки рукой, становился опять
свежим и улыбающимся.
Обычно после полудня, искупавшись в море, мы занимали свой
столик и тянули холодное пиво, либо сухое вино; под
успокоительный шум кондиционера Юлий читал мне отрывки
сценария, где герои фильма рассуждали на научные темы, или
расспрашивал об океанографических терминах, выбирая из них
самые звучные.
Юлий вскоре открыл удивительное свойство стеклянной стены
ресторана, выходящей на площадь. Сквозь двойные телстые стекла,
защищающие от жары прохладный искусственный воздух, снаружи не
проникало ни звука, и этим мы, будто шапкою-невидимкой,
исключались из жизни города, становились ее изумленными
наблюдателями, словно смотрели в океан из иллюминатора
батисферы. Стоило подойти к этой прозрачной стене, и площадь
превращалась в волшебный театр. Самые простые события уличной
жизни становились чудом, все двигалось плавно, в непонятном
нам, но завораживающем ритме медленного танца. Автомобили не
мчались, а проплывали под нами, и не было ощущения, что они
плавают быстрее людей. Те же передвигались легко, без усилий,
казалось, они шевелят тихонько невидимыми плавниками и, не зная
усталости, беззаботно, без всякой цели перемещаются в
пространстве, не имеющем границ и пределов.
Если там внизу встречались две женщины, то еще задолго до
того, как они заметят друг друга, мы видели, что они должны
встретиться, видели, как они вслепую ищут одна другую. они
нерешительно останавливаются, бестолково сворачивают в стороны,
и вдруг, обе сразу избирают нужное направление и плавут
навстречу друг другу. но и теперь у них встретиться нет почти
никаких шансов, слишком уж необъятным пространством площадь,
слишком бесцельными их движения. Они снова плавут неправильно,
видно, что они разминутся, проплывут мимо - но тут случается
чудо. Одна из них неожиданно описывает дугу, и вот они уже
рядом, радостно трепеща плавниками, толкутся на месте, слегка
поворачиваясь и покачиваясь, и медленное течение их увлекает
куда-то уже вдвоем. Удаляясь все с той же плавностью, они
исчезают из поля зрения.
А если на площадь выезжает телега с лошадью, это уже целое
цирковое представление. Телегу не нужно тащить, она едет сама,
и лошадь лишь ведет ее за оглобли, как за руки, и это не стоит
ей ни малейших усилий. Она не идет, а танцует. Она поднимает
переднюю ногу и внезапно застывает, и колеса телеги вдруг
перестали вертеться, но и телега, и лошадь попрежнему плавут
вперед; копыто снова ставится на асфальт, снова пауза, и опять
не случается ожидаемой остановки. Хочется приглядеться, понять
секрет этого удивительного движения, но они уже проплыли
дальше, по горбатой улице вниз, и скрываются за холмом ее
медленно, как корабль за морским горизонтом.
Этот необычный театр нам никогда не надоедал, и именно
отсюда мы наблюдали прибытие компании, нарушившей плавное
течение нашего ленивого бытия.
Они въехали в город в томительное предвечернее время,
после пяти, когда в лучах солнца появляются первые красноватые
оттенки и первые признаки усталости; в это время все
неподвижно, и не бывает ветра, и все, что плавилось и теряло
форму в дневной жаре - и земля, и дома, и деревья - теперь,
готовясь застыть в ожидаемой прохладе, словно боится
шелохнуться, чтобы не затвердеть в случайном неловком движении,
подобно потревоженной сырой гипсовой отливке. В этом
напряженном равновесии, знаменующем скорое преображение для
новой жизни переплавленного жарой мира, не хочется даже вслух
разговаривать, и тем более кажется неуместным, почти
невозможным, вторжение новых предметов или людей. И все-таки
они появились именно в это время.
Их светлый автомобиль - я воспринял его вначале как белое
пятно, а на самом деле он был песочного цвета - старый виллис
со снятым верхом, возник на дальнем краю площади и приближался
медленно, как шлюпла или катер к незнакомому берегу. Он
остановился точно под нами, и было полное впечатление, что там
внизу причалила моторная лодка; ее пассажиры, будто, медлили
выходить. На переднем сидении я видел две белые кепки; левая на
секунду склонилась к рулю, а правая медленно обернулась к
площади, потом они обе повернулись козырьками друг к другу,
будто совещаясь, стоит ли высаживаться на этот берег. На заднем
сидении тем временем оставались совершенно неподвижными
темнорусая женская голова, и справа от нее что-то пестрое,
черно-желтое, в чем я не сразу признал большую собаку,
повидимому, тигрового дога.
Владелец левой кепки первым ступил на землю. Он отошел в
сторону, поджидая своих спутников, и я мог его разглядеть.
Невысокий и худощавый, резкий в движениях, он нетерпеливо
оглядывался кругом, словно ему предстояло сейчас принимать во
владение или завоевывать этот город.
Второй мужчина, более высокий и плотный, с рыжей
подстриженной бородой, рассеянно глядя в землю, обошел
автомобиль вокруг и открыл заднюю дверцу, чтобы выпустить
женщину. Она продолжала сидеть неподвижно, и наступила странная
пауза. Бородатый спокойно ждал, все с тем же рассеянным видом,
а его спутник, напротив, нервно переступал тощими ногами в
серых вельветовых брюках, как скаковая лошадь, принужденная
стоять на месте.
Наконец, женщина повернулась и, опершись на предложенную
ей руку, спустилась с подножки. Держалась она очень прямо и
чуть запрокинув назад голову, как часто держатся женщины,
привыкшие скрывать внутреннюю усталость; по спокойной
уверенности ее движений, мне казалось, она должна быть моложе
обоих мужчин и хороша собой.
Покинув машину, все трое направились к тротуару и исчезли
под козырьком ресторанного входа. За все это время дог не
проявил ни малейшего интереса к действиям своих хозяев и
остался теперь невозмутимо сидеть, ничего не удостоив из
окружающего - ни площадь, ни дома, ни прохожих - даже беглого
осмотра.
Позади меня слышались оживленные возгласы и возник
разговор, в котором участвовал приветливый баритон Юлия. Я не
оглядывался, не желая отрываться от выделяющейся на фоне
асфальта черно-рыжей фигуры пса, торжественно и важно несшего
свое одиночество. Вскоре, однако, Юлий меня окликнул, и мне
пришлось отойти от стекла.
Те трое уже были здесь. Они успели умыться и слегка
привести себя в порядок, и не были похожи на чужестранцев,
только сейчас сошедших на берег - просто трое приятного вида
людей, удобно одетых по-дорожному. Они, как и Юлий, были в
радостном возбуждении - видно, с кем-то из них он был в давнем
знакомстве - и, как только он представил меня, я окунулся в
море радушных улыбок и взглядов.
Они все по очереди протянули мне руки - Наталия, дмитрий
и Дмитрий - и мы принялись устраиваться за столиком. Началась
суматоха, какая всегда получается, когда люди хотят случайную
ресторанную встречу превратить в праздник. Особенно
усердствовали Юлий и бородатый Дмитрий, которого женщина,
Наталия, именовала Димой, в отличие от второго, худощавого,
называвшегося Димитрием.
Наш стол через полчаса был уставлен бутылками, и
официантка теперь приносила всякую снедь, веселая и счастливая,
как будто обслуживала не компанию приезжих, а свадьбу любимой
подруги.
Я старался включиться в атмосферу всеобщего радушия и
поддерживал общий, дружелюбный и нарочито простой разговор о
крымских винах и мелких дорожных происшествиях, но не мог
отделаться от тайной досады - бессмысленной и несправедливой
по отношению к этим милым людям - словно они собирались
посягнуть на мое душевное спокойствие.
Юлий взял на себя роль распорядителя - ему нравилось в
шутку изображать из себя здешнего старожила, почти коренного
жителя города. По его просьбе официантка расставила чуть не
дюжину лишних рюмок, и он наливал нам разные вина, попутно о
них рассказывая, будто читал лекцию в дегустационном зале.
профессионально-приятный тембр его голоса действовал
умиротворяюще, хотя я вслушивался только урывками.
- ...он бродил у монастырских развалин, собирал одичавшие
лозы, и коллеги объявили его помешанным... диссертацию ему
провалили. Но судите сами, - в рюмки лилось вино, тяжелое,
темно-красное, с терпким запахом листьев черной смородины, -
вот чем причащались монахи тысячу лет назад...
На столе появилось шампанское, его охлаждали специально
для нас, ибо, как неходкий товар, постоянно в холодльнике не
держали.
- Итак, - Юлий поднял бокал, взявшись двумя пальцами за
длинную тонкую ножку, - добро пожаловать в наш кошачий город!
Он успел своими речами внушить нам почтительное отношение
к винам, и все пили шампанское медленными маленькими глотками,
словно участвуя в важном ритуале.
- А что, действительно город кошачий? - лениво
поинтересовался бородатый Дмитрий, Дима.
- Неужели вы не заметили? Этим городом правят кошки, у
них есть даже памятник неизвестной кошке!
- Прекрасно, - засмеялась Наталия, - а теперь мальчики
соорудят памятник здешней самой известной кошке, и кошачий
король назначит кого-нибудь из нас министром!
- Не иначе, министром культуры! - хихикнул худощавый
Димитрий.
- Не смейтесь над местной властью, - строго сказал Юлий,
- иначе вас заколдуют в кошек, и у вас отрастут усы и хвосты.
- Что ж, - поднял бокал Дима-бородатый, - пьем за усы и
хвосты!
Я поднес мой бокал к глазам и посмотрел сквозь него на
Юлия - улыбка его раздалась вширь и стала янтарно-желтой,
заострились и вытянулись вверх уши, прищурились и перекосились
глаза - кошачье лицо, кошачья улыбка... почему я раньше не
замечал, как он похож на кота...
Он отклонился влево, к бородатому Диме, и стал прежним,
привычным Юлием, но кошачьи черты остались в его лице, осталась
кошачья улыбка, и выражение глаз.
Поддаваясь дурному соблазну, я передвинул бокал - и
увидел на месте Димы добродушного большого кота, а позади него,
за соседним столиком, тоже маячили кошачьи физиономии.
Думая, что я приглашаю его выпить, Дима взял свой бокал,
взял округлым кошачьим жестом, кивнул мне и улыбнулся, и это у
него вышло тоже по-кошачьи. Я опустошил мой бокал, надеясь
вернуться в нормальный мир, но исчез лишь янтарный цвет, а за
всеми столиками сидели попрежнему кошки, кошачьи лапы держали
рюмки, кошачьи глаза оглядывали соседей, и топорщились кошачьи
усы.
Я старался не смотреть на Наталию, сидящую рядом со мной,
не желая, чтобы с ней случилось такое же превращение. Она же с
интересом следила за моей игрой с бокалом, и заговорила первая:
- Эта игра опасная... и даже очень опасная, сквозь
шампанское можно увидеть страшные вещи... лучше налейте мне
чего-нибудь крепкого, и себе тоже.
К счастью, в ее лице ничего кошачьего не было. Взгляд у
нее был открытый, доверчивый и веселый, и хотя веселье ее
выглядело чуть напускным, я в нем видел желание развлечь меня,
и это радовало.
После я вспоминал с удивлением, как парадокс, что она мне
тгда в ресторане не показалась красивой. Впрочем, я чувствовал,
что другие воспринимают ее как очень красивую женщину, и она,
помимо собственной воли, всегда представляет для мужчин
приманку.
- Расскажите о кошках, - попросила она, - их и вправду
здесь много?
На другой стороне стола шел разговор о делах - оба
Дмитрия, как я понял, не случайно расположились около Юлия и,
то ли советуясь с ним, то ли ожидая помощи, наперебой
рассказывали о своих неурядицах. Через стол долетали обрывки их
разговора:
- ...заказ был, проект утвердили, даже макет одобрили...
А он говорит, я этот договор не подписывал!.. Разбирайтесь,
мол, сами... жалко, большой заказ... положение-то
безвыходное...
Несмотря на увлеченность своими делами, они время от
времени бросали на нас короткие взгляды, точнее на Наталию,
которая была центром притяжения в их компании; она же, как
будто, была полностью поглощена моими рассказами о ночном
городе и первом знакомстве со сфинксом.
Слушать она умела удивительно хорошо - слушали глаза,
слушали чуть приоткрытые губы, слушали мягкие каштановые
волосы; мне казалось, в зале нет никого, только она да я, и
рассказывать ей было так приятно, что я все не мог
остановиться, хотя опасался, что говорю слишком много.
- Как интересно... - ее глаза и губы по-детски на миг
округллись, - меня кошки всегда привлекали... как символ...
символ домашнего очага и символ загадки... а как они ходят,
лежат, как вытягивают лапы - предельный уют и предельная
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг