ящик, толстые папки - материалы по делу о кошачьей
преступности. Смешно - все обвиняемые, пять или шесть тысяч
кошек, уже уничтожены, а обвинительный акт все еще не готов.
До чего он выглядит дрянно... угрюм и небрит... к тому же
пьян, как свинья... видно, что псих... возможно, опасен... не
забудь, ты в зоопарке... к решетке вплотную не подходить...
Медленно, подозрительно, он навел на меня глаза.
- Вы чему ухмыляетесь?
- Разве? Нечаянно... - я кивнул на его стол: -
обвинение опоздало, обвиняемых уже истребили.
- Гм... вы уверены?
О чем это он... неужели эта история еще не кончена...
Мое спокойствие вмиг улетучилось. Где-то вспыхнул сигнал
опасности.
Я подошел к окну, пытаясь сосредоточиться. Неспокойно
здесь, в его кабинете... и не понять... не найти источника
беспокойства... а красный сигнал горит... нужно вспомнить...
вспомнить какую-то мысль... или забытое ощущение... вспомнить
какую-то мелочь... неприятную мелочь... и сейчас почему-то
важную...
- Вам известно о смерти Юсуповой? - брякнул я неожиданно
для себя.
Он зажег сигарету и курил торопливо, будто ему на это были
отведены считанные секунды.
- Вы забыли уже, пан профессор, что я знаю все, что
случается в городе? Даже кто у кого ночует...
Хам... дрянь какая...
Он пересек комнату и остановился у двери, ведущей в
маленькую коморку, нечто вроде чулана или кладовки при
кабинете.
Он отсутствовал месяц и ничем не болел - "дробь-два" не
тронул его - и все же выглядел как после болезни: лицо
похудело, кожа под глазами натянулась и стала желтой, в жестах
потерялась уверенность. И еще появились вот эти непроизвольные
остановки в движениях, когда он на миг застывал, словно к
чему-то прислушиваясь. От него исходили импульсы беспричинной
тоски, они усиливали мое беспокойство, и я снова и снова делал
попытки найти его источник, но память упрямо отказывалась
извлекать из своих глубин неприятные воспоминания.
- Не знаю, как выжила, - он взялся за ручку двери,- но
все-таки выжила.
Он приоткрыл дверь, и из черной щели выскользнула белая
кошка. Она обошла кабинет вдоль стен, к чему-то принюхиваясь,
покружила у письменного стола, потом вспрыгнула на него и стала
обнюхивать папки.
Крестовский тоже вернулся к столу и бесцеремонно, за
хвост, оттащил кошку от папок; ее когти при этом с
отвратительным звуком царапали полировку стола.
- Этот предмет помните? Пока вещь безвредная, - он
придвинул к себе творение Одуванчика, затем извлек из стола и
показал мне электрическую батарею,- а сейчас это будет бомба,
и готовая к взрыву, - батарея со щелчком поместилась в своем
гнезде. - Пан профессор, сделайте одолжение, не ухмыляйтесь
так гнусно... я нечаянно могу замкнуть провода.
Еще пугает, скотина... черт знает, на что он способен...
пьяный псих... осторожно, мой друг, осторожно: дразнить зверей
запрещается.
Крестовский откинулся в кресле. Кошка потянулась, выгнула
спину и сделала шаг к ящику. Она уставилась на майора круглыми
внимательными глазами - несколько секунд они рассматривали
друг друга, и со стороны казалось, что между ними идеальное
понимание.
Кошка первая нарушила паузу: она поставила лапы на ящик.
Майор отпихнул ее локтем в сторону, но она обогнула баррикаду
из папок и вышла к ящику с другой стороны. Тогда он скинул ее
на пол.
Кошка вполне непринужденно уселась у его стула, как
садятся у ног хозяев все порядочные домашние звери, ожидая
подачки.
- Вы готовитесь выступать с нею в цирке?
Он смерил меня тяжелым взглядом. Да, он сегодня опасен...
- Наша кошечка хочет взорвать меня и мой письменный стол!
- Крестовский покосился на кошку, словно приглашая ее в
свидетели. - Но зачем это ей? Она же не знает, что все равно
угодит в контейнер с известкой! Что ей нужно? А вот что:
исполнить приказ, уничтожить меня, все документы и себя самое.
Это не последнее дело, восстановление равновесия, как говорит
наш великий ученый... по-простому, концы в воду: что хотели,
разнюхали, и всех - в расход. Статуя уничтожена, все кошки
тоже, остается убрать меня, эти папки и последнюю кошку... вас,
видимо, тоже... Они думают, игра уже сыграна.
А ведь он не шутит... веселенькая история... теперь он
готов нас взорвать, чтобы убедиться в своей правоте...
прекратить, немедленно пркратить... для начала заговорить
зубы... не давать ему теребить эти чертовы провода...
- Рассудите, майор, трезво: да была ли игра вообще? От
ящика все еще разит валерьянкой, даже я это чувствую, хоть я не
кошка. А если игра и была, она действительно сыграна, раз кошек
уже перебили;. Что вы хотите вытянуть из несчастного животного?
Надеетесь, она сознается в чем-нибудь? Бросьте-ка вы все это!
- Ученые советуют... Ха! Надо подумать... раз ученые нам
советуют... надо бросить... отпустить последнюю киску на
волю... виноват, в контейнер с известкой... - он оперся локтем
на костлявое колено и, склонившись к кошке, смотрел на нее
почти ласково. - А что, если киска сейчас возьмет и
расскажет... объяснит, как все было... кис-кис-кис, а?
Будто в ответ на его слова, кошка прыгнула снова на стол,
и едва она сделала шаг в сторону ящика, майор схватил ее за
заднюю лапу. Кошка тянулась к ящику, а скорее всего - просто
пыталась освободиться и отчаянно скребла когтями, Крестовский
же ее удерживал, и задняя лапа все вытягивалась, и стала
нереально длинна, так что смотреть на это было противно до
тошноты, и я уже хотел просить его прекратить эту сцену, но
кошка неожиданно извернулась и вцепилась ему в запястье. Он с
размаха швырнул ее на пол и стал разглядывать руку, а кошка,
оправившись от толчка, приготовилась прыгнуть.
На миг я почувствовал страх, что она убьет нас, и хотел
крикнуть майору, что батарея все еще в ящике, но он сам помнил
об этом: быстрым, почти неуловимым движением, точным ударом
каблука он приплюснул колшку к полу и выругался.
Кошка не заорала и не двинулась с места, а только, потеряв
форму, обмякла, как эластичная емкость с водой.
Крестовский медленно наклонился к кошке, и мне показалось,
что он тоже сейчас осядет на пол гигантской амебой... сбросит
хитиновый панцирь и станет самим собой, чем-то жидким со
щупальцами.
Меня мутило. Словно холодная присоска шарит в груди...
почему он так злобно смотрит... глаза студенистые... права была
Лена... он, как моллюск, внутри жидкий...
- Да перестанете вы, наконец, ухмыляться?! - майор резко
выпрямился.
Присоска переместилась и шевелилась теперь в горле. Я
инстинктивно зажал рот руками... отпустило немного...
- Не ухмыляюсь... меня тошнит... извините...
Сейчас бросится... сейчас он на меня бросится... нет сил
убежать... нет сил защищаться...
Он взял меня за плечи и куда-то повел. Как сквозь сон, я
слышал его голос: ничего... ничего... все в порядке...
Белый кафель... уборная... кран... белый кафель...
тоска...
- Ничего... ничего, все в порядке... интеллигенция...
нервы плохие.
Он укладывал меня на диван и подсовывал под голову что-то
мягкое. Потом я услышал лязганье оконных задвижек и скрип
петель.
В висках стучать перестало... хорошо... лежать хорошо...
хорошо, что диван качается... куда-то плывет...
Кто здесь... не шумите... не будите, пожалуйста... спать
нельзя... это Лена придумала... спать нельзя, когда они
рядом...
- Почему ты стоишь, как чужой... подойди же ко мне...
Какой голос... зовущий, чувственный... сейчас... открою
сейчас глаза... почему ты в купальнике... ну да, мы на пляже...
не дразни меня твоими губами... твой лифчик, узкая тряпочка...
да сними же его скорее...
Я коснулся ладонью ее груди и ощутил, что мы вместе
куда-то падаем. Темно... ничего не вижу... сейчас... сейчас,
открою глаза...
Прохладно, светло... я лежу на диване... поздравляю тебя,
милый друг: эротические сны снятся... только этого тебе не
хватало... вот, опять...
- Почему ты стоишь, как чужой? Подойди же ко мне!
Невозможно... кошмар...
Я заставил себя сесть. Чуть кружится голова... пустяки...
нужно бы подойти к окну...
Облокотившись о шершавый нагретый подоконник, я ошалел от
солнца и от беззлобности всего окружающего. Деревья... вороньи
гнезда... ворона чистит клюв... и главное, ветер... шевелит
листья... холодит кожу... приносит запах морской воды... как
хочется к морю... вдыхать, вдыхать его запах... все дело в
запахе... в нем спасение... выпрыгнуть бы из окна и бежать...
не ходить в кабинет майора... пусть мертвые хоронят своих
мертвецов...
Я, наконец, вспомнил то, что пытался вспомнить там, в
кабинете. Так вот что меня беспокоило - запах, тот самый
болотный запах... мраморный шурф, мотоцикл Одуванчика, ночь
лиловых кошек... растворенная в воздухе смерть... Этот запах
теперь пропитывал кабинет майора, нагонял тоску и внушал
чувство опасности.
Когда я отворил дверь, он, в расстегнутом кителе, смазывал
разодранную руку йодом и, словно завороженный, следил, как
кошка, волоча перебитые задние лапы, переползает с кучи папок
на ящик.
- У меня к вам просьба, майор.
Он поднял глаза и смотрел на меня с безразличным
недоумением, будто видел впервые.
- Разрядите, пожалуйста, бомбу и пристрелите кошку.
- Ученые нам советуют... - затянул он гнусаво.
Кошка, тем временем, перебралась на ящик и барахталась
рядом с оголенными проводами.
Майор выпрямился в кресле, отогнул провола в разные
стороны, вынул из гнезда батарею и спрятал в стол. Затем,
немного подумав, смахнул со стола кошку, как случайный ненужный
предмет - с глухим мягким стуком она шлепнулась на пол.
- Не беспокойтесь, профессор,- сказал он своим обычным
голосом,- с головой у меня все в порядке.
Позже я пробовал вычислить, сколько еще времени он
просидел в кабинете - получалось часа два или три. Когда
глухой треск разнесся над городом, я понял, что ждал этого
звука, потому что сразу подумал о майоре.
Пролетела ворона, за ней другая, потом еще и еще. Темными
стрелами спешили они над домами и, поднимаясь по кругу,
собрались в зачернившую небо стаю. И долго кружили над улицами
кричащими овалами и восьмерками, пока вожаки не сели отдохнуть
на деревья.
24
Перед снятием карантина полковник преподнес населению
своеобразный мрачноватый подарок: родственникам умерших от
вируса было позволено похоронить их на городском кладбище. Еще
недавно об этом не могло быть и речи: трупы считались
заразными, и ждали знаменитого патологоанатома, который их
собирался исследовать. Но медицина внезапно потеряла интерес к
вирусу, и жертвы его, пролежав разные сроки в холодильнике
морга, в течение дня, одна за другой, тихо и скромно, в
сопровождении только близких, переместились на кладбище.
Подарив горожанам свободу и пятнадцать замороженных
трупов, полковник укатил в своей волге, а лейтенант остался
руководить эвакуацией солдат.
Первым, кто въехал в город, был новый майор милиции,
присланный на смену Крестовскому. Следствие по поводу взрыва он
провел быстро и весьма формально. Флегматично выслушав мой
рассказ о последних часах перед взрывом, он спросил, известно
ли мне, откуда взялась бомба, и я сказал, что не имею никакого
понятия. Он вел протокол сам, и когда я ответил на все вопросы,
долго еще водил авторучкой по листу бумаги.
- Я о кошке не стал указывать, в управлении не
понравится,объяснил он тихим бесцветным голосом, - напишем
так: "в присутствии свидетеля обращался небрежно со взрывным
устройством".
Он протянул мне исписанную бумагу, и я поразился, что его
почерк тоже похож на ряд узелков, завязанных на проволоке -
прямо семейное сходство. Я подписал протокол и откланялся.
Из всех покойников не имели в городе родственников лишь
двое: Крестовский и Лена. Амалия Фердинандовна возглавила нечто
вроде комиссии по устройству их похорон, в которую вошел и
Одуванчик, благодаря исключительной своей активности.
Похороны пришлись на первое сентября, и участвовал в них
весь город. Стараниями Одуванчика были сняты с занятий
школьники, и они целыми классами, строем, под присмотром
учителей шли в похоронной процессии, в белых рубашках и красных
галстуках, с цветами, как полагалось, принесенными к первому
дню учебы.
Выглядела толпа празднично - все оделись по-выходному,
многие мужчины при галстуках, и часть навеселе. Да, этот день,
пожалуй, был для них праздником, и хоронили они не майора
милиции и барменшу из ресторана - хоронили собственный страх,
вирус и карантин, хоронили сфинкса и кошек, хоронили все это
минувшее, тяжелое и пропащее, лето.
Медленно тянется процессия по мягкому от жары асфальту.
Медленно поворачиваются колеса кургузого грузовика, и
храпит мощный двигатель.
Вдавливаются в асфальт каблуки, странные следы остаются за
нами... круглые, как лепешки... трехпалые птичьи... когтистые
собачьи следы... раздвоенные копыта... не человечья толпа, а
стадо диковинных животных... от меня тоже следы, неуклюжие,
птичьи... я большая глупая птица...
Чепуха, милый друг, пустая фантазия. Всякий след
заплывает, и особенно на асфальте. Даже след кирпича
превратится в подобие лапы. Можешь проверить в сторонке, только
смотри, чтобы тебя не приняли за сумасшедшего...
На открытой платформе два гроба. ягроб майора закрыт.
- Это еще как знать, кто там лежит, в гробу-то
этом,бормочет мне в ухо тощий небритый старик, из угла его рта
капает на рубашку слюна, - не такой это начальник милиции, он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг