- Доставишь домой профессора! - он перегнулся и взялся за
руль.
Шофер открыл дверцу и выскочил на дорогу, а Крестовский,
успевший уже ногой нащупать акселератор, перебирался на его
место, Я спрыгнул, автомобиль наддал ходу и скрылся из вида.
Когда я подошел к мотоциклу, милиционер сидел за рулем, и
мне пришлось опять забираться в коляску. Мотор не заглох, и я
только тут понял, что если бы оставался у мотоцикла, то еще,
может быть, не успел бы выкурить вторую сигарету.
Он возился на щитке с выключателем, и ему, наконец,
удалось включить фару. В ее радужном свете возникла женская
фигурка - торопливая настороженная походка , короткая юбка и
распущенные черные волосы, перекинутые с плеча на грудь -
заслоняясь от свете ладонью, она шла нам навстречу.
- Лена!.. Зачем вы здесь?
Она ничего не ответила, беспокойно нас оглядела и
поспешно, как будто мы ее ждали, а она слегка опоздала, залезла
на заднее сидение.
12
По дороге, от неудобной скорченной позы, мне свело ногу
содорогой, и стоя, наконец, на земле, я осторожно растирал
бедро, стараясь это делать не очень заметно.
- Тебя подвезти? - спросил милиционер, полуобернувшись к
Лене. Судя по тону, он был хорошо с ней знаком.
Она медленно, словно через силу, покачала головой, но
продолжала сидеть неподвижно. Потом перекинула ногу через
заднее колесо и опустилась на землю.
Мотоцикл уехал, и треск его смолк за изгибом улицы. Стало
тихо, так тихо, будто мы находились глубоко под водой. Волны
жидкого лунного света затопили, залили город и растворили в
себе все звуки, все шорохи. Огни нигде не горели, в окнах
струилось только лунное серебро - этой ночью, казалось, город
впал в летаргический сон.
Судорога меня отпустила, и я, хотя и прихрамывая, мог
подойти к Лене. Губы ее шевелились, пытаясь что-то сказать, и
лицо выглядело бледной безжизненной маской. Вблизи я узнал эту,
заметную даже сейчас, белизну ее губ, округлившиеся глаза и
застывший взгляд - я все это видел однажды - ее, как тогда у
моря, мочал животный немой ужас.
- Что с вами, Лена? - я хотел взять ее за руку, но она
отшатнулась, точно я собирался ее ударить, и тут же вцепилась в
мою руку сама. Ее пальцы были влажными и холодными.
Она не разжимала их ни по пути через сад, ни на крыльце,
ни в прихожей, где вдруг остановилась так резко, что мы оба
чуть не упали.
- Дверь, дверь... запереть дверь, - умоляла она глухим
хрипловатым шепотом.
- Чего нам бояться? Сюда никто не придет.
Она не ответила - не могла или не хотела, и я долго искал
ключ в темноте наощупь, на столе среди всякого хлама, досадуя и
на собственную неряшливость, и на Лену, не желающую освободить
мне другую руку.
Лунные квадраты на полу комнаты вызвали у нее новый прилив
страха, и она бросилась задергивать шторы. Ее пугал даже
электрический свет - когда я притронулся к выключателю, она
буквально повисла на моей руке:
- Не надо, нигде больше нет света, они будут ходить
кругом, они найдут нас.
- Кто, они?
Она сразу отпустила меня и отошла, судя по звуку шагов,
куда-то к середине комнаты. Я оставил выключатель в покое, но
решил, как только она отдышится, все-таки допытаться, чего она
так боится.
Сквозь неплотные шторы кое-какой свет просачивался, и я
уже приблизительно мог различать предметы. Я тяжело плюхнулся в
кресло и закурил сигарету, огонь спички на миг выхватил из
темноты съежившуюся фигурку Лены, сидящей на моей кровати.
Я понял, что смертельно устал. Какой бесконечный день... И
все время перед глазами проклятые кошки - лиловые, злющие,
висящие в воздухе с растопыренными лапами, с выпущенными
длиннущими когтями.
Сигарета моя догорела, и я потушил окурок, наощупь найдя
пепельницу. Кровать беспокойно скрипнула - видимо, огонек
сигареты Лену как-то подбадривал.
- Мне страшно, посидите со мной, - жалобно позвала она,
но уже довольно нормальным голосом.
Я сел рядом с ней и обнял ее за талию - ее била мелкая
дрожь. Она тотчас рукой обвила мою шею, я поцеловал ее, и она
старательно, даже слишком старательно ответила на мой поцелуй,
но губы ее были холодными и одеревенелыми. Она искала во мне
лишь защиты от страха, и у нее не было никаких желаний, кроме
единственного - избавиться от терзающего ее кошмара;
первобытный инстинкт подсказывал ей запрятаться в теплую тьму
постели, как дикие звери прячутся в норах. И я, против воли,
почти верил в неотвратимость воображаемой опасности, и
чувствовал, как в глубине сознания шевелится, пока еще еле
заметно, темный необъяснимый ужас.
Я старался его подавить, помня ее гипнотическую
способность передавать свои состояния, и испытывал перед ней,
прячущей лицо на моем плече, и перед возможной близостью с ней,
суеверный страх.
Счастливое наитие подсказало мне верный ход:
- Хочешь водки? - спросил я, неожиданно для себя
переходя на "ты".
Она кивнула, и я нашел в буфете бутылку и рюмки. В доме не
нашлось ничего съедобного, но выйти на улицу - сорвать хоть
несколько яблок - она не позволила, и я где-то был этому рад,
в ночном саду мне уже мерещилось нечто безликое, но
осязаемо-жуткое. Я поддавался ее внушению.
От водки она начала приходить в себя. Я боялся пока
выспрашивать что-нибудь, но она заговорила сама:
- Сегодня страшная ночь... я редко боюсь по ночам... но
сегодня такая страшная ночь... я еще утром поняла, что вы
пойдете туда... а перед закатом все началось... смерть ходила
кругами, кругами... вокруг вас ходила... она и сейчас ходит...
по кругу ходит и выбирает... - голос ее стал низким и чуть
гортанным, слова, подчиняясь однообразному ритму, звучали
странной дикарской музыкой, как заклинания. Наверное, среди ее
предков были когда-то шаманы.
- Постой, - перебил я ее, - перед закатом ничего такого
не происходило! Я видел скелет собаки, погибшей плохой смертью
и смотреть было не так уж приятно - вот и вс".
- Не надо, не надо было... какие безумные люди... и этот
майор окаянный, ох, как он плохо кончит... я хотела вас увести,
опоздала... теперь всем будет плохо... слишком страшная ночь...
всех, всех вызвали... вызвали самых страшных... они сейчас
ищут, ищут... - она в такт словам, почти в трансе,
раскачивалась из стороны в сторону.
Ее ворожба меня гипнотизировала, еще немного, и я начну
вместе с ней корчиться от гадкого беспредметного ужаса - я
решил сейчас же, любой ценой, прекратить это.
- Перестань! - я вскочил и, взяв ее руки в свои,
встряхнул их. - Тебя просто мучают кошмары! Это нервы, твои
нервы, а на самом деле ничего нет, из того, что тебе чудится!
- Не надо так громко, тише, - попросила она, - они
услышат.
- Они! Кто, они? Они - твои собственные видения, твои
выдумки, твои нервы! Они! Объясни мне пожалуйста - что это
такое, они?
- Я боюсь... боюсь о них говорить, приманить боюсь... они
меня там заметили, все равно найдут... не хочу, чтоб сейчас...
не хочу, чтоб тебя нашли...
- Спасибо! Вот уж "им" была бы находка! - я старался
придать своей реплике насмешливость и даже развязность, чтобы
не подчиняться внушению, не начать принимать всерьез ее
невротический бред. Она это почувствовала и пропустила мои
слова мимо ушей.
- Я не знаю, как их назвать... они есть везде... выходят
из моря... выходят в неподвижную ночь... как сегодня... а ты
видел, как затаился город, как вс" застыло... их вс"
чувствует... - она испуганно замолчала, услыхав слабый шорох,
я замер невольно тоже. И тут за окном раздались отвратительные
хлюпающие, клокочущие звуки, словно трель издевательского
злобного смеха.
Потом уже я пришел к выводу, что это была ночная песня
какой-нибудь травяной жабы, но тогда мне послышалось в ней
дьявольское злорадство кого-то или чего-то мерзкого, чуждого,
жуткого, и померещилось, будто на штору легла тень.
Лену всю передернуло, она зажала себе рот ладонью, чтобы
не закричать, а другой рукой схватила мое запястье, так что
ногти ее больно впились в кожу. Мы выжидали - может, минуту, а
может, дольше - но звуки не повторялись.
- Не могу, не могу больше, - простонала она тихонько.
Резко откинув одеяло, судорожным движением она скинула туфли и
через мгновение уже лежала в постели, собравшись в комок и
укрыв себя с головой.
Я думал, она снова окаменеет от страха, но нет - то ли
постель ее защищала, то ли алкоголь сделал свое дело - она
выпростала из-под одеяла руку и осторожно, как бы с опаской,
дотронулась до меня:
- Не сиди, не сиди так, пожалуйста, я буду тебя бояться!
Она успокоилась, лишь когда я устроился рядом, и тесно
прижалась ко мне, не давая пошевелиться.
- Подожди... подожди немного... я ведь никуда не
денусь... я должна досказать, а то буду об этом думать, будет
страшно, а тебе станет противно... - приподняв край одеяла,
она тревожно прислушивалась к тишине, - я знаю, всегда знаю,
когда они появляются, когда уходят... сегодня они близко... и
сейчас близко... кружат около дома, нас с тобой ищут...
холодные, скользкие, жидкие... а один, самый страшный -
сверху... расползся по крыше, по дому, к окнам свешивается... и
шарит, вс" шарит щупальцами, щели ищет, ищет...
- Ты видела осьминога в книжке забыла об этом, - я
твердо решил вразумить ее хоть немного, - ты говоришь:
щупальца, холодные, скользкие, это вс" отголоски страха
теплокровных перед рептилиями, и очень жестокого страха, ведь
выживали те, у кого он был сильнее! Но тому уж не один миллион
лет!
- До чего же ты образованный, - она тихо засмеялась, и я
попытался ее поцеловать, но она прикрыла мне губы ладонью, - а
знаешь, как я их чувствую? Вот в этих местах! - она
передвинула руку и тронула пальцем у меня за ухом. Темная волна
жути приблизилась снова, грозя захлестнуть сознание.
- Хорошенько запомни, - во мне поднималось нешуточное
раздражение, - все это, от начала и до конца - химические
процессы в твоем мозгу, и ничего больше!
- Это хорошо, что ты так думаешь, - она смеялась уже
вслух, - тебя они, значит, не замечают, у них нет над тобой
власти.
Она закрыла глаза и поцеловала меня, и губы ее теперь были
теплые, влажные и требовательные.
Потом меня сморил сон, точнее, не сон, а напряженное
неспокойное состояние, полуявь, полудремота. Я все время ощущал
руку Лены, теребившую мне плечо, чтобы я не спал слишком
крепко. А перед глазами мелькали яркие беспорядочные видения,
словно обрывки цветных кадров - белые мраморные карьеры над
синей водой, черно-рыжая шерсть на мраморе, лиловые шипящие
кошки и полная луна над степью. Еще я плутал в чем-то вроде
траншей, выбитых в мраморе, в бесконечном каменном лабиринте,
со стен его, как в музее, смотрели белые барельефы, лица
мужские и женские, и мне нужно было найти среди них мое
собственное лицо. Когда я к ним приближался, они оживали и
беззвучно шевелили губами, но я откуда-то знал, что все они
говорят одну и ту же фразу: "Разгадай мою тайну!". Я подходил
еще ближе, пытаясь узнать их, но они расплывались, наливались
изнутри мутной жидкостью, превращаясь в нечто похожее на
гигантских амеб, и выставляя чудовищные ложноножки, ползли по
стене, быстро высыхая на солнце, и от них на мраморе оставались
потеки лишайника. Я нашел, наконец, собственное лицо и узнал
его, хоть оно оказалось вовсе на меня непохожим, оно мне
улыбалось одними губами, и улыбка эта источала такую
нечеловеческую жестокость, что сейчас же должно было случиться
что-то невообразимо ужасное, от чего бежать уже поздно. Я
пытался успокоиться тем, что все это сон, но меня продолжал
душить ужас.
Лена дергала меня и трясла, пока я не проснулся совсем:
- Не спи, нельзя спать, когда они рядом... от них такие
кошмары, умереть можно...
Мне казалось, все это длилось невероятно долго, но Лена
сказала, я спал не более часа. Как ни странно, я чувствовал
себя отдохнувшим.
Она же спать и не думала, и лежа теперь на спине,
всматривалась в потолок, словно ожидая увидеть там нечто
важное.
- Да, - сказала она неожиданно, села и стала
прислушиваться, - да!
Она коротко засмеялась, скинула одеяло на пол, подбежала к
окну и, раздернув шторы, распахнула створки наружу.
Потоки света полной луны нахлынули в комнату и растеклись
по стене, рисуя на ней кружевные тени листвы и силуэт Лены. Я
залюбовался ее тенью и впервые за ночь подумал о том, как она
красива. Ветер за окном шелестел листьями, и тени вокруг нее
слегка колыхались. Комнату постепенно наполнял аромат спящих
кустов.
Она вернулась ко мне, тормошила меня, смеялась, целовала и
снова смеялась - как человек, от радости помешавшийся, а после
легла рядом, и целовалась уже без смеха, и вела себя так
отчаянно, точно это была в ее жизни последняя ночь с мужчиной.
Когда она, успокоившись, лежала совсем тихо, я думал, она
захочет поспать, но оказалось, ничего подобного.
- Где у тебя сигареты? - не успел я ответить, как она
нашла их сама и принесла вместе с пепельницей в постель. Но ей
этого показалось мало:
- Я хочу еще чего-нибудь выпить!
Она покопалась в буфете, но нашла только водку, принесла
ее тоже в постель и стала расставлять между нами рюмки. Это у
нее вышло очень смешно, и мое сонливое настроение улетучилось.
От водки она закашлялась:
- Ну и гадость! Я принесу яблок.
Она открыла все двери настежь, и в прихожую, и на крыльцо,
и как была, совершенно голая, отправилась в сад за яблоками.
Вернулась она с грудой холодных, покрытых росою яблок,
часть - прямо с листьями, и высыпала их мне на колени. В
полосе лунного света - казалось, она в нем купается - на лице
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг