шестьдесят пятая часть года - не так уж мало, - а сколько лет отсчитали за
это время биологические часы _их_, из созвездия Орион?
Пути назад уже не было. Он это ясно понимал. Еще был путь к
отступлению, когда сидел в кресле посредине низкого круглого зала перед
строем пришельцев, слушая их приветственную речь, пояснения и заманчивое
предложение его усовершенствовать, но теперь путь назад был отрезан. Они
уже затратили годы своей жизни на то, чтобы исполнить его желание, его
мечту, они насиловали себя, подлаживаясь к его темпу времени, и вот
теперь, после всего этого сказать: "Простите, я передумал. Все было только
блажь. Везите меня обратно, я уже соскучился по дому, по Земле... да и в
рюкзаке у меня остались два пива и вобла..." Полет к Земле - ведь это же
еще годы их жизни, а потом снова полет к далекому созвездию Орион?..
"Теперь у тебя уже нет выбора, - сказал себе Булочкин. - Теперь ты не
сможешь ничего изменить".
Он с полминуты смотрел на крупную надпись под кнопкой, а потом придавил
кнопку пальцем.
Цилиндр стал разворачиваться, и через несколько секунд Булочкин
оказался лежащим на ровной прямоугольной площадке. Сначала он увидел
высокий потолок над собой. Это было переплетение чего-то, вроде
многогранных труб и трубок всех цветов и оттенков, которые слабо
светились, пульсируя в едва уловимых ритмах. Он засмотрелся на них,
пораженный их видом и еще чем-то непонятным, что смутно и тревожаще
чувствовалось, но не улавливалось сознанием, затем с трудом оторвался от
этого зрелища, приподнялся, опершись на ладони, и посмотрел перед собой и
по сторонам.
На расстоянии метров пяти от площадки, на которой он теперь полулежал,
высился амфитеатр из рядов креслиц, в которых сидели, а точнее - дрожали,
переливались, теряли на время очертания и пропадали вовсе не менее ста
орионян - как уже мысленно называл их он - совершенно одинаково одетых, с
одинаково неотличимыми друг от друга желто-зеленоватыми лицами. Их глаза
мерцали, как взбалтываемая ртуть, но Булочкин знал, что все они смотрят на
него. Он резко сел, растерянно и испуганно озираясь.
- Приветствуем тебя. Человек, представитель цивилизации Земли! -
заторопился откуда-то сверху громкий голос. Булочкин ошарашенно вздрогнул
и торопливо поджал ноги. Он чувствовал себя в нелепейшем, глупейшем
положении, совершенно не зная, как себя вести, каким сделать следующий
жест. Он понимал, что сидеть дальше - лишь усугублять идиотизм ситуации,
но что же делать? Вставать? Да, нужно вставать.
Булочкин вскочил на ноги, одергивая штормовку, растерянно озираясь по
сторонам; он сунул руки в карманы джинсов, спохватившись, вытащил их
оттуда и снова принялся теребить полы штормовки.
Он ничего не понимал. Помещение, в котором находился, было чересчур
велико для корабля. Экипаж корабля состоял всего из шести орионян...
Неужели остальные просто прятались или занимались работой и он не замечал
их? Но что значит новая приветственная речь, по напыщенности превосходящая
предыдущие? Может, то был просто прием, а теперь ему решили устроить прием
торжественный и как представителю цивилизации Земли, и как - теперь уже -
члену экипажа?
Булочкин напряженно вслушивался в слова приветствия и вдруг понял все:
он уже не на корабле, звездолет, на котором летел, достиг цели, он уже в
одном из центров цивилизации созвездия Орион! Сидящие перед ним - это
некоторые из руководителей центра, а то, что сейчас происходит, будет
затем транслироваться на все другие подобные центры и объекты цивилизации:
встречу сожмут до нескольких сотых секунд по его времени, и тогда она
станет доступной для передачи и восприятия.
Булочкин, словно бы со стороны, увидел себя, растерянно стоящего на
сиреневой площадке под объективами - или чем там еще? - местного
телевидения, под долгими - по их времени - взглядами представителей
цивилизации созвездия Орион, и почувствовал, что все тело покрывается
испариной. Не такой рисовалась ему торжественная встреча. Вообще-то,
представлял он ее очень смутно, но только не такой. До него лишь теперь
начала по-настоящему доходить вся нелепость его положения. Дело было даже
не в том, что начало встречи застало его лежащим и завороженно пялящимся в
потолок. Так, возможно, и предусматривалось сценарием: раскрывается
капсула (кстати, что за капсула, зачем его помещали в нее?) - и взглядам
предстает житель далекой Земли собственной персоной, во плоти и крови, в
типичном одеянии и с типичной внешностью. Страшно не то, что он растерянно
озирался и до сих пор не знает, куда деть руки...
Зачем он здесь, в созвездии Орион, посредине непонятного зала, в
окружении терпеливых и вежливых орионян, неизмеримо превосходящих его
интеллектом, у каждого из которых, наверное, уйма сложнейших дел,
оставленных ради него? О чем вот он может сейчас им поведать, какие
сделать пророчества и откровения?.. О том, что запутался в личных делах,
всю жизнь плыл по течению, поддаваясь обстоятельствам, что оказался
бессилен исполнить свои мечты? Может, о земной науке, ее последних
достижениях и перспективах?.. Но об этом, кроме своей специальности, он
знает лишь приблизительно. О эволюции жизни на Земле?.. Кажется, были
вначале какие-то протобионты, а потом они, как будто бы, объединились в
клетку... Может, о том, как тоскливо и одиноко было сидеть на прохладном
камне на дне карьера? Может, почитает стихи Есенина?.. Ведь он -
Представитель Человечества, они относятся к нему именно так, терпеливо
снося эту дурацкую процедуру, принятую там, на Земле, жертвуя огромным
временем, чтобы отдать дань вежливости и уважения, чтобы он не подумал,
что к нему здесь относятся свысока. Хорошо еще, если им неизвестно, как он
мечтал стать директором института, занимавшегося бы "проблемами Земли", и
Тем, Кто Первым Будет Стоять у Истоков Сотрудничества Между Цивилизациями
Земли и созвездия Орион... Кто его уполномачивал быть Представителем
Человечества? Что он из себя представляет? О чем он думал, когда
соглашался войти в корабль?.. О том, что подвернулся счастливый случай
исполнить желания, исполнить которые он сам оказался не в состоянии? И что
имя его _навечно_ войдет в Историю?..
Булочкин смотрел на яруса креслиц, в которых терпеливо _старались_
сидеть орионяне, на невероятный интерьер зала за этими ярусами, какие-то
мигающие огни, непонятно зачем перемещающееся что-то - и все плыло,
расплывалось у него перед глазами. Происходящее вдруг показалось нелепым
сном, и страшно захотелось проснуться. Ну да, он просто уснул, сидя на
камне возле костра в гранитном карьере, и все приснилось: призрачный
серебристый свет, огромный диск-корабль, три бледно-зеленые фигурки в
оранжевых ботинках, торопливая, захлебывающаяся речь, летучие мыши в
черном небе, звук, не напоминающий ничего из слышанного в жизни,
приглашающий жест рукой, трепещущей под неумолимым, неотвратимым напором
Времени... И то, что он видит теперь, - тоже сон. Нет и в помине не было
никакой сиреневой капсулы с желтой кнопкой, нет никакого потолка из
цветных труб, этого зала, орионян в плотно облегающих комбинезонах; надо
лишь сделать усилие, надо лишь вырваться из наваждения-сна, и вновь все
будет, как прежде, и будет костер, и теплая тьма июльской ночи, и летучие
мыши над головой, и даже та тоска и ощущение одиночества, которые держали
его в карьере...
Булочкин собрал всю свою волю и, до боли зажмурив глаза, потряс
головой. Несколько секунд, обмякший, он стоял, опустив голову, безвольно
свесив руки, не отдавая себе отчета в том, что по-прежнему слышит громкий
торопливый голос; затем медленно открыл глаза и сначала увидел свои
ступни, стоящие на чем-то сиреневом и мягком, оранжевые ботинки и сидящих
в первом ряду, затем - все остальное...
Он вслушался в захлебывающийся от спешки голос и понял, что
торжественная часть уже окончилась и началась деловая...
Теперь у него был гид. Встреча продолжалась минут пять, а в конце ее
ему представили гида. "Назвать его вы можете по собственному усмотрению",
- сказали ему, и Булочкин назвал его Максом. Это был робот - может,
биологический, может, какой-то еще - внешне имитирующий человека. Роль
гида Булочкина была не под силу ни одному из орионян: он был для них
персонажем из невыносимо замедленного фильма, в то время как они для него
- из бешено мчащейся киноленты. Гид должен был давать пояснения,
показывать то, что он пожелает увидеть, заботиться о нем и вообще
сопровождать на каждом шагу.
- Я буду звать тебя Максом, - подавленно сказал Булочкин.
- Хорошо, Олег Юрьевич, - просто и приветливо улыбнулся робот. - Будем
знакомы, - он протянул ладонь.
Булочкин машинально пожал ее. Ладонь была мягкая и теплая.
- Вы увидите здесь много интересного, - снова улыбнулся Макс. - Я
постараюсь ясно объяснять все непонятное. Со мной вы всегда можете быть
откровенны. Мы постараемся сделать ваше прибывание у нас приятным и
увлекательным. А сейчас мы с вами отправимся туда, где вы будете жить. У
вас это, если не ошибаюсь, называется "квартира".
- Да, конечно, - подавленно произнес Булочкин, напряженно всматриваясь
в него.
На Максе была такая же клетчатая ковбойка, такие же джинсы и такая же
выгоревшая штормовка цвета хаки; его выпуклый лоб пересекали тонкие
морщинки, а цвет лица был нездоровый, слегка желтоватый, словно он страдал
печенью. У него был вид доброго, приветливого, чуть усталого человека, и
это впечатление портили только глаза: ярко-синие, они не выражали никаких
чувств, смотрели бесстрастно, отсвечивая холодно, как драгоценные камни.
- Хорошо, - снова подавленно произнес Булочкин, - _пойдемте_...
- Вам уже пора умыться и позавтракать, - с дружеской непринужденностью
продолжал Макс, - там приготовлено все. Программу вашего дня вы всегда
будете составлять сами. Ваше пребывание у нас должно быть приятным и
увлекательным. Идите рядом со мной, и пусть ничего из того, что может
встретиться на пути, не вызывает у вас чувства опасности. Конечно, мы
могли бы избавить вас от неприятных мыслей и ощущений, но ведь вы
категорически против _любого_ вмешательства в то, что вы, на Земле,
называете психикой, мозгом, индивидуальностью, личностью...
- Да. Да, - сказал Булочкин.
Они остановились перед бледно-розовой стеной, из которой во многих
местах выступало причудливое и разнообразное _что-то_, и в стене,
незаметно для глаз, открылся вход во что-то, напоминающее небольшое
помещение, как будто бы трапециевидное, а может, прямоугольное или
овальное.
- У вас на Земле это называется лифт, эскалатор, автомобиль, самолет...
- _транспортное средство_, то есть приспособление для перемещения на
определенные расстояния, - пояснил Макс. - Войдемте.
Они вошли и тут же вышли.
- Ну вот вы и дома, - широко улыбнулся робот. - Вот мы и приехали.
Булочкин стал рассеянно оглядываться. Да, теперь они действительно
стояли в совсем другом месте. Все здесь было настолько другим, что он на
секунду закрыл, а потом снова открыл глаза. Он и Макс стояли за порогом
обыкновенной, хотя и слишком просторной прихожей, под ногами у них лежала
обыкновенная пестрая циновка из крашеной рисовой соломы, а на ней - две
пары коричневых замшевых шлепанцев, на стене висело большое зеркало в
ореховой раме, на полочке под ним лежала желтая пластмассовая расческа.
Через раскрытые двери в гостиную, на циновку падала полоса веселого
солнечного света. Булочкин посмотрел в растворенные двери и увидел пол,
застланный серо-зеленым ковром, стол, на котором стояла ваза с цветами,
красные занавеси на широком окне, угол то ли тахты, то ли дивана...
- Ну, вот вы и дома, - широко улыбаясь, повторил Макс. - Пойдемте, я
покажу вам здесь все. - И с радушием, даже с тихой гордостью, он стал
водить по оказавшейся огромной квартире, показывая, где рабочий кабинет и
где столовая, плавательный бассейн, финская баня, спальня, зал, в котором
они вдвоем смогут сыграть в теннис, и где комната, в которой под тихую
музыку можно сыграть партию в шахматы...
- А теперь, пока вы будете умываться и чистить зубы, я приготовлю
завтрак, - подводя черту под экскурсией, сказал Макс.
- Да, - машинально кивнул Булочкин. Он напряженно, но словно бы занятый
чем-то другим, смотрел на улыбающееся лицо робота, его выпуклый лоб,
пересеченный тонкими морщинками, на красивые и холодные глаза, потом
медленно повернулся и пошел, бесшумно ступая по мягкому ковру, в туалетную
комнату. Он все делал неторопливо, чувствуя тяжелую физическую усталость,
словно шел, пробивался, спешил неведомо куда из последних сил и вот -
достиг финиша. Не цели - финиша; непонятно какого...
Он долго мыл руки, чувствуя, как от вспененного мыла поднимается тонкий
запах земляники; рассеянно, отстранение смотрел, как падает на трущие друг
друга ладони прозрачная струя воды, потом вяло тряхнул кистями рук и,
помедлив, достал из шкафчика футляр с зубной щеткой. Она выглядела
абсолютно стандартной, как и футляр, он даже повертел ее, будто надеясь
увидеть выдавленное в пластмассе "Ц.22 к.", но хотя не увидел, все равно
еще долго вертел ее в ладонях, рассеянно глядя в одну точку. Потом,
очнувшись, он поднял голову и посмотрел в зеркало. Из ясной глубины его,
зрачки в зрачки, на него смотрел он сам, но Булочкин не сразу понял это.
Словно чужое, рассматривал он свое лицо, и Булочкин из зеркала
рассматривал его тоже пристально, тяжело и отчужденно. Булочкин
всматривался, отмечал впалость щек, успевшую пробиться щетину, общее
выражение усталости, придавленности, ошеломленности, и некоторое время он
видел только это. Но нет, было еще выражение в его лице, и, вновь
всмотревшись, он вдруг понял, что так выглядит лицо человека, который
принимает или ощущает необходимость принять какое-то важное решение.
Он долго чистил зубы, временами не понимая, что именно делает, потом
тщательно умыл холодной водой лицо, осторожно промокнул его полотенцем.
- А я уже заждался вас, Олег Юрьевич, - улыбнулся Макс. В его словах не
было и _не могло быть_ и тени укора, но Булочкин искоса пристально
взглянул на него, и в сочетании с бесстрастными холодными глазами, улыбка
Макса заставила его вздрогнуть.
- Прошу, все давно готово, - указал Макс на стол. - Ведь вы
предпочитаете, чтобы пища имела привычный земной вид, не так ли?
- Мне все равно, - сдержанно ответил Булочкин.
- Как, вкусно? - поинтересовался Макс, когда Булочкин дожевал кусок
котлеты.
Булочкин сдержанно и угрюмо кивнул.
- Как звали этих шестерых? - спросил он, когда Макс стал ловко наливать
ему в чашечку кофе. - Я имею в виду шестерых с корабля, доставившего меня
сюда.
- Их имена ничего вам не скажут. У всех орионян очень труднопроизносимо
то, что вы называете именем. У доставивших вас астронавтов тоже были
слишком труднопроизносимые имена.
- Почему - "были"? - пролив кофе, спросил Булочкин.
- Их уже нет, - с вежливым сожалением ответил робот. - Срок их жизни
истек. А что вы хотели от них? Может устроить вам встречу с кем-то другим?
- Нет, благодарю... - сказал Булочкин. Он снова пристально посмотрел на
Макса и вдруг, неожиданно для себя, произнес:
- Вообще-то... я бы хотел побыть немного один.
- Хорошо, - послушно согласился Макс.
На самом верху чего-то исполинского и невообразимого была сделана
смотровая площадка, вид оттуда открывался на все стороны. Ее сделали
специально для Булочкина, едва он сказал Максу о желании посмотреть на
Центр с высоты, и, специально для Булочкина, обнесли высокими, по грудь,
перилами.
- Где мы находимся сейчас? - подавленно спросил Булочкин, когда они с
Максом неожиданно оказались на смотровой площадке.
Макс принялся подробно и охотно объяснять, но Булочкин тут же
отвернулся и, не слушая, пошел к перилам. Все равно бы он ничего толком не
понял, даже если бы Макс объяснял еще доходчивее и подробнее и не
несколько минут, а несколько часов. Бесполезно было спрашивать и
бесполезно было объяснять. Лишь приложив громадные усилия и затратив годы,
он смог бы понять только самое общее из того, что его окружало, и в самых
общих чертах. Но за эти годы то, что он начал бы постигать, изменилось бы
настолько разительно, что совершенно не соответствовало бы его
представлениям о нем. Булочкин уже ясно понимал это, но Макс не хотел
понимать, или делал вид, что не понимает.
Положив согнутые в локтях руки на перила и опершись грудью, Булочкин
подумал, что если бы привезти с какого-то затерянного в океане острова в
современный крупный вычислительный центр аборигена, прожившего всю жизнь в
хижине из пальмовых листьев, проходившего по зарослям в юбке из пучков
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг