Сергей Подгорный.
Чужой мир
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Взгляд с нехоженой тропы". Киев, "Вэсэлка", 1990.
OCR spellcheck by HarryFan, 2 November 2000
-----------------------------------------------------------------------
Был уже поздний вечер, а Булочкин не уходил из карьера. На дне его,
начавшем местами зарастать мелким березняком, лежала густая тень, но верх
восточных, почти отвесных стен был еще освещен багровым заходящим солнцем.
Щемяще тихо было на дне заброшенного гранитного карьера. Когда-то
гремели здесь взрывы, дробящие спрессованный миллионами лет монолит, а в
перерывах между ними надрывались дизеля самосвалов, откашливаясь
перегоревшей соляркой, и скрежетали о розовые крупнозернистые глыбы зубья
экскаваторных ковшей. И вот ушло все, и теперь казалось, что ничего этого
никогда здесь и не было, хотя продолжали валяться полусгнившие,
измочаленные колесами доски, часть ржавой гусеницы, куски черного
кабеля...
Там, над карьером, извивались ветви и шумели июльской листвой деревья,
стаю грачей, неподвижно раскинувших крылья, быстро пронесло в небе над
ним, а на сумеречном, неровном дне все было недвижимо, казалось
отстраненным от беспокойной жизни наверху, погруженным в грустную и вечную
тишину.
Булочкин неподвижно сидел на прохладной гранитной плите, наполненный
этим освобождающим от каждодневной неизбежной суеты покоем, смотрел на все
багровеющий свет заходящего солнца и чувствовал, что ему не хочется никуда
отсюда идти.
Тоскливо было у него на душе. Он подумал вдруг, что этот его покой на
самом деле просто апатия и усталость. Лихорадочно жил в горячке неотложной
работы, в ежедневно появляющихся заботах и делах, и не было времени толком
оглядеться вокруг; что-то неизбежно упускал, что-то не доводил до конца,
что-то делал не так - и вот оказался захлестнутым неприятностями.
Булочкину не хотелось о них думать (достаточно было предыдущих
бессонных ночей), он чувствовал только, что не хочет возвращаться, хочет
до предела оттянуть момент возвращения в город.
Багряная полоса на гранитной стене делалась все тоньше и тускнее,
сумрак быстро сгущался, на небе желто загорелись несколько крупных звезд,
но Булочкина не пугало, что ночь застает его здесь. С некоторых пор он не
делал сверхценности из своего бытия, и это было то немногое, чем тайно в
душе гордился.
Звезд загоралось все больше, темная синева неба переходила в черноту, и
Булочкин решил разжечь костер. Он вяло поднялся с плиты, без труда
насобирал целую груду обломков досок, щепок, каких-то чурок... Дождя давно
не было, костер легко загорелся от газовой зажигалки. Блики красноватого
света хаотично, но мягко задвигались по отвесной стене, заблестели
кристаллы кварца; костер очертил колеблющийся освещенный круг, за которым
сразу налился и словно бы загустел мрак, а звезды будто бы потускнели.
Когда Булочкин взглянул на небо над своей головой, то, всмотревшись,
увидел беззвучное, как во сне, мелькание летучих мышей. Ветер стих после
захода солнца, и они выбрались из чердаков полуразрушенных зданий, бывших
раньше мастерскими, бытовками и складами.
Булочкин вдруг представил, что снова вернулся в город, в свою
запущенную холостяцкую квартиру, всегда почему-то напоминавшую ему комнату
в Доме для приезжих, к своей работе, в полезности которой окончательно
разуверился благодаря новому начальнику отдела, к своим конфликтам и
долгам, к приятелям, которым был так же мало нужен, как мало нужны ему
они, к измене Ольги... и чуть не застонал от ощущения беспросветной
пошлости, никчемности такого существования.
Когда-то, в классе девятом или десятом, Булочкину казалось, что наделал
слишком много непростительных глупостей, и он мечтал тогда начать жизнь
сначала, но только обогащенным этим своим, как тогда считал, "громадным
опытом". Сейчас, у костра в заброшенном карьере, Булочкин уже не верил,
что если начать жизнь сначала, даже обладая всем опытом ранее прожитого,
можно прожить, как когда-то мечталось. Он был уверен, что рано или поздно
обстоятельства все равно запутают и подчинят себе. Он был уверен в
могуществе обстоятельств, и ему не приходило в голову объяснять их силу
своей слабостью.
Глядя на оранжевое, бесконечно изменяющееся пламя, на розовые угли
костра, Булочкин думал, что все время мечтал о путешествиях и невероятных
приключениях, о неведомом и удивительном, а жизнь текла скучно и буднично,
словно запрограммированная занудой-программистом.
"Ведь сколько интересного в Мире... - подумал он. - Где-то джунгли
Амазонки, остров Пасхи, города инков, буддистские монастыри, Бермудский
треугольник... А сколько потрясающего во Вселенной, в ее
беспредельности... Даже в Солнечной системе: на Марсе, Юпитере, даже...
Луне..."
Булочкин почувствовал нервный озноб, не представив даже, а только
ощутив неисчислимость потрясающего, которое ждет за миллионы километров и
за световые годы от Земли. На мгновения в его воображении пронеслась
путаница картин далеких миров и образов их обитателей, запомнившихся из
множества прочитанных книг. Булочкин подумал, что стал бы счастлив, если
бы вдруг очутился на неведомой планете, среди иной цивилизации, среди не
похожих на людей разумных существ. Он согласился бы на это, даже зная, что
никогда не сможет вернуться на Землю. Ведь какой захватывающей и
удивительной была бы там его жизнь!.. Каждый день, час, минута несли бы
новые знания и впечатления. Но он не был бы просто экскурсантом в чужом
невероятном мире, он был бы исследователем и многое смог бы рассказать о
людях, их достижениях и истории Земли. Разве это не интересовало бы
инопланетян? Возможно, он стал бы даже директором специального
научно-исследовательского института, посвященного проблемам Земли...
Огонь костра расплывался перед глазами Булочкина в оранжевый мерцающий
фон, Булочкин грезил наяву, в его воображении возникали неясные картины,
одна фантастичнее другой.
И вдруг Булочкин вздрогнул и вскинул голову, словно от резкого толчка:
мрака, плотной черной стеной стоявшего за пламенем костра, уже не было:
весь карьер заливал серебристый, призрачный, но в то же время достаточно
яркий свет, который не давал теней. Этот свет настолько преобразил все
вокруг, что Булочкину в первую минуту показалось, что он внезапно очутился
в другом, непонятном месте. И звук - тихий, но проникающий, казалось, в
каждую клетку, заставляющий тревожно напрягаться и в то же время
нетерпеливо ждать чего-то невероятного и неизбежного, услышал он. Ничего
из слышанного за жизнь не напоминал этот звук, и, вслушиваясь в него,
ошеломленный происходящим, Булочкин непроизвольно сознавал, что _такого_
звука не может быть, что он никогда ничего подобного не должен был
услышать.
Он встал с камня, выпрямился во весь рост и потряс головой, словно
стряхивая сон, протер ладонью лицо, хотя почему-то понимал, что это не
сон, все происходит на самом деле. Чувства его словно притупились,
сознание затормозилось, он воспринимал происходящее, отдавал себе отчет в
его неправдоподобности, но происходящее не вызывало ответного действия: он
просто наблюдал, погруженный в обволакивающее тело и мозг оцепенение.
Огромный - не меньше тридцати метров в диаметре - светящийся диск
появился внезапно. Еще мгновение назад ничего не было, но неярко и
молниеносно блеснуло сверху, из темной бездны неба, и над дном карьера,
метрах в трех, оказался диск; он плавно опустился и лег на куски гранита.
Булочкин смотрел на него, как завороженный, не двигаясь с места, попросту
забыв, что может двигаться.
Несколько чудовищно долгих секунд ничего больше не происходило, потом
неуловимо быстро на ребре диска показался овальный люк, освещенный
изнутри, и почти сразу в проеме люка возникла фигура в светло-зеленом
тускло поблескивающем комбинезоне, который ее обтягивал, как трико; рядом,
так же внезапно, возникли еще две. Шагнув в воздух, они плавно, одна за
другой опустились на гранитное дно карьера и начали приближаться. Они
двигались как будто не быстро, но в то же время как-то судорожно, трепеща,
словно огромным усилием сдерживали и замедляли свои движения, навязывая им
совершенно чуждый, слишком трудный ритм.
В свое время Булочкин перечитал гору научно-фантастических книжек, в
популярных журналах ему приходилось не раз читать якобы свидетельства
якобы очевидцев о якобы встречах с инопланетянами. Читать всегда было
интересно, интересно было думать об обстоятельствах этих встреч и о самой
их возможности, в которую он в глубине души все же не очень верил, но вот
- в серебристом призрачном свете от диска-корабля, поражающего
совершенством, в которое - не увидев - невозможно поверить, поражающего
угадываемой мощью, к нему двигались среди глыб гранита три маленькие, не
выше метра, светло-зеленые фигурки...
Булочкин смотрел на них пристальным и словно бы рассеянным взглядом, не
думая даже о попытке хоть что-то предпринять. Теперь, когда они подошли
ближе, он мог уже разглядеть их лица. Они не были ничем защищены, по
крайней мере, не было видно ничего похожего на шлемы скафандров. Лица
пришельцев - ярко-желтого цвета - чертами напоминающие лица людей, хранили
общее выражение непоколебимой доброжелательности, но оттенки чувств и
мыслей менялись, сменяли друг друга с непостижимой быстротой, так что
Булочкин не мог их разделить. (Гораздо позже он подумал, что это
напоминает пламя костра, которое оранжево и сейчас, и через секунду, но
сколько разнообразных очертаний оно примет, пока истечет секунда, и какое
множество раз изменятся оттенки его цветов.)
Пришельцы остановились метрах в четырех от человека. Теперь, когда они
остановились, они стали выглядеть еще призрачнее, чем тогда, когда
двигались от своего корабля. Они были материальны, вещественны - в этом не
возникало сомнения, - но тела их под светло-зелеными тускло
отблескивающими трико непрерывно колебались, то замирая на едва уловимое
мгновение, то вновь так же быстро изменяя жесты и позы. Самыми
неподвижными были толстые подошвы их оранжевых ботинок, но и они,
казалось, ерзали.
Булочкин подмечал все.
Происходящее ярко, до мельчайших деталей фиксировалось в его памяти, но
чувства были будто притуплены, он не обобщал и не делал выводов, был не в
состоянии понять, объяснить и предугадать, а только запоминал.
Несколько секунд пришельцы не предпринимали никаких действий, они лишь
смотрели на человека глазами, переливающимися, как ртуть, но вдруг тот,
что стоял справа, издал негромкий, но очень резкий короткий щелчок, и тут
же из небольшого плоского прямоугольника, укрепленного поверх трико у него
на груди, заспешили слова родного Булочкину языка, хотя он не сразу это
понял: настолько непривычны были их тембр, темп, ритм и эмоциональная
окраска.
- Мы, обитатели звездной системы Орион, приветствуем тебя,
представитель цивилизации Земли. Мы отдаем полный отчет в том, что
происходящее может казаться тебе невероятным и вызывать различные
опасения. Заверяем, что для опасений нет оснований: наше отношение к людям
всегда было и есть доброжелательным отношением, наши действия на Земле -
гуманными и предельно осмотрительными. Ваша цивилизация еще очень молода,
но со временем она займет свое место в Содружестве Разумных Миров. Мы не
можем вмешиваться в ход протекающих на Земле событий, однако следим за
ними с заинтересованностью и сочувствием. Наступит время, когда отношения
между нашей и вашей цивилизациями примут характер тесного, взаимного, все
углубляющегося сотрудничества...
Булочкин, потрясенный, вдруг понял, что вся эта пространная и
напыщенная речь есть не что иное, как перевод короткого щелчка, изданного
пришельцем.
Приветственная речь продолжалась еще пару минут, во время которых
инопланетяне, как могли, старались сохранять неподвижность, потом тот, что
был справа, вновь издал резкий щелчок. С первых же слов, вырвавшихся из
переводного устройства, Булочкин понял, что торжественная часть встречи
закончена и обитатели созвездия Орион приступили к деловой. Они сообщили,
что в течение часа наблюдали за ним, потому что его поведение выглядело
странным, но затем им в значительной мере удалось настроиться на его мысли
и ощутить эмоциональную окраску переживаний, что и позволило сделать
правильные выводы. Его желание переменить образ жизни и жажда своими
глазами увидеть другие миры не только вызвали сочувствие, но потрясли их
глубиной и искренностью. Именно поэтому они решили вступить в контакт и
несколько отойти от своих обычных правил поведения на планетах, подобных
земной цивилизации. По их тщательным расчетам исчезновение Булочкина
ничуть не скажется на ходе земных исторических процессов, и если события
последних минут не изменили его желание стать гостем и представителем
человечества в другой цивилизации, то они будут рады исполнить его мечту.
Переводное устройство замолчало, обитатели созвездия Орион ждали
ответа. Человек казался им персонажем из чудовищно замедленного фильма, им
было невероятно трудно подлаживаться под его временной ритм.
Никогда еще Булочкин не испытывал столько противоречивых чувств. Исходя
из своего жизненного опыта, он должен был воспринимать происходящее, как
ошеломляющую убедительностью галлюцинацию, сценарий которой был
безукоризненно выверен, а декорации и действующие лица обладали
достоверностью голограммы. И, одновременно, он должен был бороться с этим
ощущением, упорно твердящим о свершившемся безумии, воспринимать
пришельцев, их слова и корабль, призрачный свет, невесть откуда льющийся,
как абсолютную реальность, и принимать решение, сами мысли о котором
казались углублением психического расстройства.
- Да! - вдруг сказал Булочкин. - Я согласен. Я очень рад. Я
действительно мечтал... Я хочу полететь с вами, - речь его постепенно
становилась более связной. - Я хочу побывать на вашей планете. Я давно
мечтал о подобном, но никогда не верил, что это возможно. Да, я,
безусловно, согласен...
Устройство на груди пришельца перевело его слова таким коротким звуком,
что Булочкин не смог его воспринять.
Рукой колеблющейся, словно бы меняющей очертания, пришелец указал ему в
сторону корабля.
Булочкин нетвердо сделал первый шаг...
По ограниченному отвесными стенами пространству, залитому серебристым
светом, между гранитных глыб, шли к исполинскому диску четверо, отдаленно
похожих лишь силуэтами, но свидетелями этого были одни летучие мыши,
закладывавшие над карьером бесшумные виражи. Трое из идущих, в
светло-зеленых обтягивающих комбинезонах были по пояс четвертому, одетому
в цвета хаки штормовку и синие джинсы. Когда они приблизились к кораблю,
люк его мгновенно стал шире и выше и к земле от него прыгнули ступени
легкой лестницы. Человек невольно оглянулся на своих спутников, а потом
первым взялся за перила. Стоя в проеме люка, он еще раз оглянулся, но на
этот раз посмотрел на догорающий костер.
Вход исчез, словно его и не было, погас серебристый свет, и пропало
свечение корабля, сразу сделавшегося черным, почти неразличимым в густой
темноте июльской ночи. Летучие мыши вскоре осмелели и проносились почти
над его корпусом. Так продолжалось минут шесть, потом корабль плавно
поднялся на несколько метров от поверхности и мгновенно и без следа исчез
в усыпанной звездами бездне...
Когда Булочкин проснулся, у него не было сомнений, что спал долго.
Некоторое время он лежал, не открывая глаз, а потом открыл их и увидел,
что находится внутри цилиндра, выстланного мягким материалом с сиреневым
покрытием. Он скосил глаза влево, посмотрел перед собой, потом скосил
вправо и остановил взгляд на ярко-желтой кнопке - единственном, что
нарушало сиреневое однообразие. Под кнопкой была табличка с крупной
надписью по-русски: "СИГНАЛ ВЫЗОВА".
Осторожно, но сильно надавливая, Булочкин протер ладонями лицо и
окончательно понял: то, что он, проснувшись, считал пригрезившейся
фантасмагорией - было реальностью. Но он еще с трудом выстраивал
предшествовавшие сну события в четкую последовательность: невероятные сами
по себе, они вырвались из памяти во время сна и словно бы проигрались
заново, но в другом порядке, ярко окрашенные элементами кошмара. Булочкин
напрягся, вспоминая сон. "Нет, - сказал он мысленно, - даже не так. Они
просто послужили толчком для убедительного кошмара, и его образы
перепутались с тем, что было в действительности".
Он еще раз взглянул на кнопку сигнала вызова. Неуверенно, смутно и
неясно чувствовал он себя, словно потерял вдруг внутреннюю опору, остался
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг