- и, словно за что-то извиняясь, _попросил_:
- Валя, ты, наверно, слышала о контуженом. Так вот, пойди, пожалуйста,
с ним поговори, может, тебя _примет_. Он ведь парализован, ему необходима
сиделка.
Мать пошла. В изолятор была превращена веранда. Старшая медсестра
отделения, Екатерина Петровна, боязливо показала на ее застекленную дверь:
- Идите, Валя, я здесь вас подожду, - и осталась в коридоре.
Мать спокойно вошла, хотя в душе и волновалась, зная ходившие по
госпиталю слухи, приветливо сказала:
- Здравствуй, Ванечка. Ну, как ты себя чувствуешь? Как твое здоровье?
- Х... х... о... рошо... - Он сильно заикался.
- Ваня, я медсестра. Меня к тебе прислали. Буду за тобой теперь
ухаживать. Что тебе нужно?
- Ничего... _Хоть одного человека нашли_... Садись...
Мать присела. Они поговорили. С этого дня, почти два месяца, она каждое
утро приходила в изолятор на веранде. Перестилала Ване постель, умывала,
кормила из ложечки... поднимала и затаскивала на кровать после того, как
_летал_, успокаивала его после визитеров.
Он не выносил в палате и даже рядом с палатой ничьего присутствия,
кроме ее. Странно, но он одинаково не выносил высокомерную Екатерину
Петровну и добрейшего Мирошниченко. Чтобы вызвать мать из палаты, ей
издалека делали знаки. Ваня лежал так, что не мог никого увидеть ни через
стекло двери, ни в окно, но всегда _чувствовал_, если кто-то был
поблизости. Он говорил матери, когда она, увлекшись книгой, не видела:
- Валя... пришли... Тебя зовут... - и начинал грязно ругаться.
Мать смотрела в застекленную дверь, в окно и в самом деле замечала
кого-нибудь из медсестер или санитарок, делавших ей издалека знаки.
Когда же кто-то входил, он сразу резко возбуждался, начинал ругаться
яростно, а потом - летел...
Ей запомнился такой случай. Вошли - входили со скрываемым страхом -
Костиков, Мирошниченко, Екатерина Петровна, а с ними, как потом
выяснилось, - гипнотизер (видно, испробовав все медикаменты, которые могли
достать, решили обратиться к такому средству). Гипнотизер остановился у
двери и сразу начал делать руками какие-то пассы, но только лишь Ваня, как
всегда сильно возбудившийся, посмотрел на него пристально - побледнел и
выскочил в коридор. В ту же секунду, под исступленные ругательства, его
примеру последовали остальные, а Ваня потом, как всегда... полетел...
Мать говорила, что было ему года двадцать два - двадцать три, был он по
виду скорее сельским, чем городским, образован был мало. Черноволосый,
глаза черные, жгучие, смотрел пристально, напряженно. Все его панически
боялись, странно боялись, безусловно выполняя его требования и прихоти.
Он, например, а время было голодное, требовал на обед то-то и то-то, и ни
разу не было, чтобы его требования не исполнили.
Мать его не боялась совершенно, она говорила, что ей это даже не
приходило в голову; ее он слушался во всем.
Летал Ваня только тогда, когда бывал сильно возбужден. Полет всегда
являлся завершением стремительно нарастающего возбуждения. Тело его, по
словам матери, все сильнее напрягалось - он постоянно лежал на спине,
судорожно напряженные руки расходились в стороны, тогда туловище -
судорожно же, с большим напряжением - начинало волнообразно изгибаться...
замирало, выпрямленное, в сильном напряжении... он плавно поднимался
сантиметров на десять - двадцать над кроватью и боком, в одном направлении
и на одной высоте медленно летел к двери; немного не долетая до нее -
резко падал на пол. Сколько мать его полетов ни видела - они были только
такими.
Когда он летел - глаза его были открыты, но был ли он в те моменты в
сознании, мать не знала. После полетов Ваня выглядел обессиленным, хотя
пролетал немногим больше трех метров. Мать затаскивала его на кровать и
успокаивала.
В конце марта 1944 года Ваню из эвакогоспиталя забрали. Прилетел
самолет, и его увезли в Москву.
Второй и последний раз она встретилась с Ваней весной 1947 года. Вместо
эвакогоспиталя вновь был создан санаторий N_3 "Машук", и мать продолжала
работать уже в санатории. Ваня приехал туда долечиваться и отдыхать. И он,
и мать обрадовались встрече. Вид у Вани был вполне здоровый, он уже ходил,
хоть и с палочкой, немного пополнел, от былой раздражительности не
осталось следа. Мог ли он, выздоровев, по-прежнему летать и сохранились ли
другие его способности, она не знает: об этом она его не спрашивала...
9
- Н-да... - протянул Швартин, слушавший Евтеева с напряженным
вниманием, удивленно и недоверчиво.
- Ну, и что ты на это скажешь?.. - с мягкой усмешкой спросил Евтеев.
Швартин смог только по-прежнему покачать головой, глядя в глубокой
рассеянности на багрово-сизые угли костра.
- Вот тебе и информация для размышления... - вздохнув, сказал Евтеев. -
Можешь, конечно, не верить в эту историю, хотя лично я в ней не
сомневаюсь, но попробуй предположить, что она - правда; какие тогда
следуют выводы?..
Швартин продолжал задумчиво молчать.
- Вот после этой случайно услышанной истории, подчеркиваю - _случайно_:
ведь если бы не получил я задание тогда, на творческом семинаре, написать
рассказ о войне, вряд ли бы вообще услышал о Ване, контуженном зимой 1944
года, - слова "телепатия", "телекинез", "ясновидение", "психическая
энергия" и т.п. перестали быть для меня пустым звуком, - подвел итог
своему рассказу Евтеев, глядя вверх и в сторону - на гобийское звездное
небо.
Это была его _вторая_ личная причина веры в Шамбалу. О первой он
рассказал Швартину после того, как тот, отчаявшись переубедить сам, решил
познакомить его с Клюевым...
10
Вся мебель в квартире Клюева была изготовлена ее хозяином в подвале,
превращенном им в столярную мастерскую. Обстановка квартиры поражала
необычностью и сначала казалась хаотичной из-за странной расстановки
мебели и из-за самой мебели: какой-то на вид изломанной и подчеркнуто
асимметричной. Но с течением времени, по мере того, как Евтеев осваивался,
стараясь проникнуться логикой Клюева, он начал видеть в кажущемся хаосе
своеобразный порядок, а в странном облике мебели - не сразу понятную
рациональность.
Сам Клюев внешне являл полную противоположность обстановке своей
маленькой квартиры. Он был с безукоризненной тщательностью одет в
безукоризненно выутюженные костюм и рубашку; даже дома он носил галстук, и
некоторое время Евтеев испытывал чувство неловкости: ему казалось, что
Клюев собрался на какую-то важную встречу, а они некстати явились и
задерживают его. Особенно усиливало неловкость то, что столь деликатного,
предупредительного, мягкого и чуткого человека Евтеев еще не встречал. С
того момента, как, открыв на звонок дверь, увидел их на пороге, Клюев,
казалось, весь растворился в заботе о гостях.
- Какой замечательный человек, - невольно проговорил Евтеев, когда
Клюев вышел на кухню доваривать кофе. - Какие деликатность, мягкость,
внимательность...
- Да... - рассеянно кивнул Швартин, с интересом рассматривая интерьер
квартиры; последний раз он был у Клюева год назад, и за это время тут
многое изменилось. "Ну что ж, нашел себе хобби..." - подумал он.
- Судя по нему - ему немало пришлось пережить в жизни, - добавил
Евтеев.
Пока пили кофе, он и Клюев ближе знакомились, и шел соответствующий
этому разговор, первое впечатление Евтеева о Клюеве не только сохранялось
- все крепло, но когда Швартин, решив, что знакомство уже состоялось,
перешел к делу, ради которого Евтеева привел, тот поразился, как
неожиданно изменился Клюев.
- Махатмы?.. - переспросил он Швартина с невыразимо ироническим
презрением и какой-то застарелой, неуходящей ненавистью. - Махатмы... -
повторил он, презрительно усмехаясь, и в лице его проступила непримиримая
твердость, а взгляд стал холодным и жестким.
Швартин облегченно вздохнул.
- Надо быть наивным, как теленок, дебилом, чтобы верить в эту чушь! - и
в голосе Клюева еще тихо, но явственно зазвучали металлические нотки. -
Странно: вот скажет вдруг кто-то из наших знакомых, что начал верить в
бога, и мы почувствуем к нему жалость, почувствуем над ним невольное
превосходство, ощутим желание вернуть его на путь истинный, но начнет тот
же знакомый разглагольствовать о Махатмах и Гуру - и мы почувствуем
зависть, свою ущербность и начнем его жадно слушать. А ведь одно стоит
другого! Разницы нет никакой! Хитроумная чушь - и больше ничего! И то, и
другое годится лишь, чтобы заключить в духовное рабство - не больше и не
меньше!..
Клюев еще минут десять кликушествовал в таком духе, а Евтеев молча
слушал, пораженный тем, каким больным местом в душе Клюева оказалась эта
представлявшаяся ему захватывающе увлекательной тема. Затем, немного
успокоившись и видя внимание, с каким его невольно слушал Евтеев, Клюев
стал говорить хоть и по-прежнему страстно, путано, но аргументированно.
От его почти часового монолога в памяти Евтеева остался ряд тезисов,
которые в речи Клюева располагались в том порядке, в каком приводятся
ниже.
Сплошь и рядом говорится про некую психическую энергию - самую якобы
могущественную, чудовищную по силе из энергий. Но зачем для операций с
массивами информации _чудовищная_ энергия? Каким образом проявляется
воздействие этой "могущественной энергии" на Мир, о чем "Гуру", "махатмы"
и их поклонники толкуют сплошь и рядом? Есть ли на это хоть где-то
ответ?.. Нет, просто, как аксиома, утверждается, что проявляется.
Собраны мысли глубокие, мудрые, _выверенные жизнью_, а к ним _пришиты_
упоминания о Космосе, Времени, Вечности, Космической энергии. Абсолюте,
Брахмане и т.п., что - во-первых - придает этим верным мыслям, выведенным
из многолетних наблюдений и опыта, _величественность_ и некую
дополнительную глубину - совершенно ложные, а во-вторых - верностью этих
мудрых мыслей хитрым и простым образом придается _достоверность_ пришитым
к ним Вечности, Абсолюту, чакрамам, психической энергии и т.п.
Получается весьма цельная на вид конструкция, одна часть которой мудра
- просто житейски - и истинна, а другая придает ей шарм величественности и
вводит в заблуждение; набор таких конструкций может привести в конце
концов к вере в абсурд, в то, чего нет.
Принимая эти хитрые словесные конструкции _целиком_, человек все дальше
уходит по заманчивой, льстящей его самолюбию некой _причащенностью_ тропе
_величественных спекуляций_, которые, как предусмотрительно оговариваются
"Гуру", не подлежат проверке, но - вере.
Вот чем еще отличается система обучения, практикуемая "Гуру", от
европейской и вообще общепринятой. У европейцев тут всегда договор: вы мне
то-то и то-то, а я вам гарантирую определенные знания, сумму знаний и т.п.
"Гуру" принимают (хоть и с изрядным порой кокетством) дань почитания (и не
только), но со своей стороны не гарантируют ничего: если сможешь -
научишься, если захочешь - _поверишь_, что научился.
Не правда ли - весьма удобная система?..
Единственное, что обременяет "Гуру", - это определенный образ жизни,
который он обязан вести. Но мысль человеческая изощрена в обходе традиций,
запретов и правил.
Нет никого, кто побывал бы в Шамбале, но жажда существования их -
Махатм - у некоторых такова, что само это понятие - Махатма - стало
_безразмерным_, и в Махатмы, для пущей путаницы, чтобы уж совсем не найти
концов, стали записывать чуть ли не любого умного и порядочного человека
(или хитрого и ловкого, что тоже не редкость).
Эту "науку" - набор откровений, которые преподают "Гуру", можно осилить
за несколько месяцев, если вы не совсем дуб, а если потратить несколько
лет, чтобы "вжиться в образ", проболтаться к тому немного где-то в
Гималаях, то, возвратившись, вы станете "Великим Гуру".
Что великого сделали пресловутые "Великие Учителя"? Приведите хоть один
конкретный пример вместо туманных и пространных рассуждений.
Так называемые "махатмы" и "Гуру" якобы _избегают_ показывать всякие
феномены, связанные с "психической энергией" и т.п., что их поклонники
воспринимают с великим почтением и умилением: еще одна добродетель (и
какая!) в активе Учителей, _но способны ли они в принципе
продемонстрировать феномены_?..
Лишь через медитацию возможно, мол, истинное познание. Но предположим,
что некий индус, не знакомый с электроникой, кибернетикой, высшей
математикой, _отождествил_ себя в процессе медитации с современным
компьютером. Что же именно он поймет? Что вообще можно _понять_ подобным
образом.
Удобная философия у "Учителей Востока"! Это средство для эгоистов
делать занимательной свою жизнь, погремушка для изощренных мозгов:
Абсолют, Беспредельность, Вечность, психическая энергия...
Как мы склонны к поклонению, к _слепой_ вере, стоит нам лишь потрафить,
польстить.
Хорошая профессия - "Гуру"...
Ты чувствуешь обман за, казалось бы, мудростью; чем больше знакомишься
с подобными "учениями" - тем больше остываешь и разочаровываешься в душе,
но... нечем возразить, никак не можешь поймать за руку - слишком ловкую -
и вынужден сохранять на лице тоскливое почтение перед лукавыми или
невежественно-добросовестными "Учителями".
Попытайтесь мысленно убрать из этих "учений-руководств" слюдяные
блестки слов Вечность, Космическая энергия, Абсолют и т.п. Мудрости так и
останутся мудростями, причем явно выведенными из пристально-внимательных
наблюдений и глубоких размышлений о природе человека и Мира вокруг, а не
иным - "чакрамным" - путем; исчезнет лишь ореол ложной величавости вокруг
них, заставляющий вас поступаться вашим достоинством.
Пользуясь анонимностью "махатм" и овладев стилем их "посланий",
"писем", можно освящать их именем свои собственные мысли и высказывания,
если те в принципе не противоречат _приписываемой_ "махатмам" точке зрения
на Мир, человека и т.д.
Как и всякое философское учение, которое неистинно, но хочет
существовать века, учение так называемых "Гуру" и "махатм" поразительно
многозначно, обширно, многогранно, _непроверяемо_ в главных - на которых
покоится - утверждениях, виртуозно балансирует на канате между выдумкой и
достоверностью: чтобы в него можно было поверить, принять его, а главное -
запутаться и ощутить невозможность (свою личную) доказательства его
неистинности.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг