Александр Филиппович ПЛОНСКИЙ
ПОМНИ НАС, ВРЕМЯ!
Фантастический рассказ
Я смотрю в зеркало пристально и отстраненно, словно на постороннего
человека, сущность которого хочу, но не могу распознать.
Рубленые черты лица, холодные серо-стальные глаза, смуглая кожа,
русые волосы с едва заметными седыми прядями, высокий лоб - над
переносицей две глубокие вертикальные складки-зарубки. Что еще... Плотно
сжатые губы, развитая челюсть, римский нос. Супермен! Но мне-то известно,
каков я есть... Впрочем, известно ли?
И смельчак, и трус заранее знают, как поступят в экстремальной
ситуации: один бросится в огонь, другой убежит. А что сделаю я? Про меня
не скажешь: "смельчак" или "трус". Но я и не серединка на половинку. В
отчаяннейшем положении могу совершить поступок столь же отчаянный. А могу
стушеваться перед козявкой. Словом, никогда не в состоянии предугадать,
как буду действовать.
Мне довелось прыгать с Луны на Землю. Это о чем-нибудь говорит?
Щелчок стартовой катапульты, тебя выстреливает вверх или вниз - разница
весьма условная, потому что понятия "верх" и "низ" в такой ситуации теряют
смысл. Тотчас срабатывает ракетный ранец: получаешь еще один хороший пинок
в спину. И вот уже падаешь, кувыркаясь, а в поле зрения, на черном,
усыпанном блестками небе то появляется, то исчезает серебряный диск Земли.
Надоест кувыркаться - включишь стабилизатор устойчивости, распахнешь
руки, будто хочешь обнять Землю, и продолжаешь падать, немыслимо долго,
наслаждаясь гордым одиночеством перед лицом Вселенной. И не уловить
мгновения, когда сквозь серебряную маску далекого божества проступят
акварельные цвета океанов и материков.
Серия тормозных импульсов, упругое сопротивление воздуха. А Земля -
как готовая принять каплю чаша... Минута, и ладони ракет мягко опускают
тебя наземь...
Согласитесь, такой прыжок требует мужества. Но не спешите делать
выводы: с двадцатипятиметровой парашютной вышки я так и не смог прыгнуть!
Эту вышку соорудили в одном из московских парков по чертежам
двухвековой давности. Тривиальная механика - трос с противовесом, имитация
купола...
Подошел я к краю площадки, глянул под ноги - все поплыло. Вцепился в
перила - не только ступить вниз, пальцы разжать не в силах! С каким же
презрением смотрели на меня дети, прыгавшие с проклятущей вышки!
Да, я не могу разобраться в своей психике. Особенно после
возвращения. А сегодня мне стукнуло сорок. Полжизни позади... И я сказал
себе: хватит! Пойду к Грему:
- Я решил. Действуй!
- Ну и ладно, - буркнет Грем, по привычке тронув дужку очков.
Пробурчит, и что есть силы хлопнет меня по плечу, изображая оптимизм.
Мол, все будет хорошо, старина, дыши носом и поглубже, а то вон какой
серый, и пальцы дрожат.
А у самого, - уверен, - будут дрожать еще сильнее. Только не проявит
он этой дрожи. Еще в седьмом классе, когда мы с ним угнали со школьного
космодрома учебную капсулу, и понесло нас вместо Луны то ли в Сахару, то
ли на Северный полюс, а потом сидели мы в песках или во льдах, и трясло
нас от жары либо от холода, - не все ли равно! - вот тогда я и понял, что
выдержка у Грема фантастическая. Я реву, а он, знай, чешет за ухом и
приговаривает:
- Дыши носом, старина! Найдут нас, никуда не денутся!
Как всегда, Грем оказался прав. Нашли, да и не теряли: вели от взлета
до посадки. Оттого и не попали мы тогда на Луну. Иногда мне кажется, что
Грем с самого начала догадывался об этом.
После школы мы оба закончили факультет марсеологов и марш-марш в
экспедицию.
Когда-то профессия полярника была в ореоле романтики. Сейчас она одна
из самых прозаических. Арктика и Антарктика изучены вдоль и поперек,
буквально нашпигованы техникой, обихожены. Здесь вас и обогреют, и
обласкают, среди льдов на пуховой перинке будете нежиться.
А Марс... Теперь к нему перешел романтический ореол - надолго ли? А
если серьезно, то условия там не из легких. Даже на экваторе температура
около нуля по Цельсию, а воздух еще градусов на двадцать холоднее.
Я сказал "воздух", на самом же деле это практически один углекислый
газ. Такова была наша среда обитания...
Легкий гермоскафандр - атмосферное давление на Марсе в сто шестьдесят
раз меньше, чем на Земле. Но, честное слово, об этом забываешь. Топаешь
себе, благо сила тяжести - четыре десятых земной, а в шлеме приятно так
шипит, и на лице ветерок. И весь ты словно в теплом облаке -
токопроводящая ткань скафандра обогревает тело, преобразуя в тепло энергию
махонькой - с ладонь - атомной электростанции. И дышится легко, и не надо
думать о запасе кислорода - нет за спиной тяжелых баллонов, атомная
энергия сжимает и разлагает углекислый газ, образуя дыхательную смесь,
ароматную как кислородный коктейль на целебных травах...
Мы обследовали Олимпийские снега - обширный вулканический район,
потом перебазировались на плато Двадцатого века - ровную, точно
столешница, площадку величиной с Байкал.
Марсианские сутки лишь на полчаса с небольшим длиннее земных. Ночи
безлунные. И это не просто каламбур: Луны-то, естественно, нет. Безлунные
- значит, темные. Спутники Марса Фобос и Деймос слишком малы, чтобы
по-лунному светить отраженным сиянием далекого Солнца.
Однажды поздно вечером, когда я на сон грядущий зондировал ионосферу,
в контрольных акустронах послышался мелодичный звук, как будто печально
провибрировала струна виолончели. Еще один такой же звук сорвался и затих
мученическим стоном. Я вдруг почувствовал необъяснимую тревогу. С каждой
минутой во мне крепла уверенность, что поблизости с кем-то произошла беда.
Вот он пробует подать сигнал бедствия, но уже иссякли силы...
Мы были наперечет. И все находились на базе. Правда, работали еще три
экспедиционные группы: одна в ущелье Копрат на пятикилометровой глубине,
другая между Элладой и Киммерийским морем, третья в заливе Меридиана. Но
не поднимать же переполох на весь Марс, тем более, что при разделявших нас
расстояниях никто из тех марсеологов не мог, заблудившись, добрести сюда.
Я взывал к рассудку, и тот убеждал в абсурдности моей тревоги. Но
сердце подталкивало: "Иди, иди! Может, в тебе чей-то последний шанс..."
Тогда я позвал Грема.
- Ну и воображение у вас, маэстро! - сказал он. - Это, старина, от
мнительности. От нее все, понимаешь?
Я молча начал натягивать скафандр. Грем почесал за ухом (была у него
такая привычка, еще в школе его прозвали Чесунчиком) и, не говоря больше
ни слова, последовал моему примеру.
Через десять минут мы уже удалялись от базы. Шли, куда глаза глядят.
Потому что в моей затее не было осмысленности. Меня вела какая-то
неподвластная рассудку лихорадочная сила.
Обычно мы избегали выходить ночью. Не из-за опасности - на Марсе нет
высокоорганизованных форм жизни, а следовательно, и хищников, которые
могли бы напасть на нас. Просто в ночном хождении до сих пор не возникало
необходимости, а удовольствия оно не доставляло.
...Перед нами простиралась однообразная равнина, казалось,
отутюженная дорожным катком. Фонари, которыми мы старались не слепить друг
друга, вырывали в пространстве туннель. За ним пряталась чернота...
Мы шли час, второй, третий по этому эфемерному туннелю, наглухо
смыкавшемуся позади нас. И вдруг я увидел необычное строение. Его верхние
этажи терялись в небе. Я различал лишь основание гигантской призмы с
многочисленными входами, вернее, лазами, - такими представлялись они на
расстоянии.
- Видишь? - спросил я хриплым шепотом.
- Ничего нет, - отозвался Грем. - У тебя галлюцинация...
Я непроизвольно взмахнул фонарем, и он умолк, заслонив рукою глаза.
Но я успел заметить через стекло шлема, что лицо у него белое.
Через десяток шагов призма смазалась, растворилась, словно кто-то
смыл ее изображение...
Под утро мы возвратились на базу усталые и опустошенные. Во всяком
случае, я испытывал всеподавляющую опустошенность, когда не хочется ни
говорить, ни даже шевелить пальцами. А как Грем - не знаю. Он молчал.
Товарищи спали, не подозревая о нашей отлучке.
Год спустя Грему разонравилось быть марсеологом, и он вернулся на
Землю. Звал меня - я не согласился: превосходство друга начало тяготить.
Мы встретились вновь через пятнадцать лет при весьма странных
обстоятельствах...
Экспедиция перебазировалась из Страны Ноя через Змеиное море,
Треугольный залив и Большой Сирт в Страну Исиды. Огромный марсоход,
похожий на неправдоподобно увеличенную лягушку и способный, подобно ей,
перепрыгивать через препятствия и мягко опускаться на треугольные лапы,
двигался то плавно, то скачками к цели, а мы отдыхали, время от времени
бросая ленивые взгляды на окружающее.
Марс - место спокойное. Катаклизмы отбушевали, оставив на лике
планеты россыпь оспин-кратеров. Марсианский ландшафт это прежде всего
кратеры, кратеры и кратеры. Чашеобразные малые, диаметром
десять-пятнадцать километров, и большие, сотнекилометровые, с плоским
дном, отдаленно напоминающие гигантские стадионы или цирки. Лишь в Элладе
и еще нескольких местах совсем нет кратеров.
От Эллады рукой подать до Страны Ноя, где наша база располагалась
около года, и в эту "Древнюю Грецию" Марса мы удирали на экскурсии, но
возвращались разочарованные: античной экзотики там не оказалось впомине.
Вообще романтикам с Марсом не повезло: марсиане явно предпочитали родной
планете страницы многочисленных фантастических произведений, от "Войны
миров" Уэллса до "Черной дыры" Гринвича-младщего, нашего современника и
незадачливого вдохновителя...
Мы уже давно отказались от попыток обнаружить следы исчезнувшей
марсианской цивилизации. Видимо, ее не существовало. Так думал я после
восемнадцатилетнего пребывания на Марсе. Так думал я и в тот памятный
день, когда после длительного перерыва у меня возобновились галлюцинации.
...Ровное, словно укатанное катком плато. Мерно покачиваясь,
переступает с лапы на лапу марсоход. Безликий и безжизненный ландшафт -
час, день, неделю... Пыль взмывает и тотчас оседает в разреженной
атмосфере...
Я незаметно заснул. Неожиданный скачок марсохода разбудил меня.
Никогда не видел прежде столь концентрированно яркой природы - за бортом
расстилалось необозримое цветущее поле. Головки цветов, словно антенны
локаторов, поворачивались нам вслед. Небо было насыщенно-василькового
цвета. Солнце приблизилось, стало больше земного. В воздухе - я готов был
поклясться, что это воздух, а не осточертевший углекислый газ, -
проносились птицы. Не силен в орнитологии, но думаю, что подобных нет на
Земле. Мне, например, не попадались ласточки с двумя парами крыльев - одни
находились все время в движении, другие, более широкие и длинные,
напоминали несущие плоскости самолета.
Я вышел из марсохода - якобы размяться - и, нарочно отстав, снял
шлем. Вдохнул полной грудью медвяный воздух и ощутил необычный прилив сил.
Стоял и смотрел вслед удалявшемуся марсоходу. Ничего не стоило его
догнать - он двигался сравнительно медленно, а на Марсе, при уменьшенной
почти вдвое силе тяжести, я мог развить скорость скаковой лошади...
Странное дело: привычный и обжитый марсоход, буднично шлепавший
треугольными лапами, вдруг показался мне чудовищным призраком. Я перенес
взгляд на собственную руку - она была полупрозрачна, сквозь нее неясно
просвечивали сиреневые лезвия травинок, пятна-цветы. Нагнувшись, я
заметил, что лапы марсохода не оставляют следов на траве!
Вскоре показался город. Этого я уже не смог выдержать! Паническими
прыжками нагнал марсоход. Почувствовав удушье, поспешно проскочил
переходной отсек и прокрался в свою каюту. Излишняя предосторожность!
Любой из нас мог выйти, никого не предупредив, настолько спокойным местом
был Марс. К тому же, у каждого имелся личный информ, так что проблемы
связи не существовало.
Оглушенный случившимся, я принял тройную дозу гипнола и рухнул на
койку.
Так началась моя марсианская одиссея. Разумеется, я сохранял ее в
тайне: мне все равно бы не поверили...
Марсеологи - люди в большинстве замкнутые. Далеко не все выбрали эту
профессию по призванию или из жажды приключений (какие приключения могут
быть на Марсе!) и даже не в поисках романтики. Многих привела на Марс
неудавшаяся личная жизнь. Возможно, поэтому здесь не принято заглядывать в
чужую душу. Хорошее обыкновение или нет, не берусь судить. Но меня оно
более чем устраивало...
За месяцы нашего утомительного перехода я только и делал, что
наблюдал. Другие марсеологи тоже наблюдали: не полагаясь на собственное
восприятие, снимали показания приборов, анализировали информацию с помощью
рассудочных компьютеров, раскладывали результаты по классификационным
"полочкам". Но при том оставались наблюдателями сторонними,
поверхностными.
Мои же наблюдения, если я вправе их так назвать, были совсем иными.
Ни органы чувств человека, несовершенные по природе, ни
наичувствительнейшие приборы не могли бы извлечь из окружающего мира то
преисполненное полноты (оцените каламбур!) знание, которое даровалось мне
без малейших усилий с моей стороны.
Знание иррациональное, не сопряженное с переживаемой нами сиюминутной
действительностью, противоречащее "здравому смыслу". Впрочем, знание ли?
В моей оценке происходящего со мной преобладали скептические акценты.
Я говорил себе: "Этого не может быть, потому что так не бывает". И не
пытался найти объяснение феномену, в эпицентре которого оказался. Более
того, отвергал сам феномен. Нет его! Есть банальное умопомрачение, и
только...
Не хотелось признать себя сумасшедшим, но, будучи ученым, я не
исключал этого.
Между тем, словно специально для меня, был сделан (кем?!)
исторический разрез - от зарождения марсианской цивилизации до ее
самоуничтожения.
Я наблюдал и марсиан, и реакцию своей личности, совмещал в себе
объект эксперимента и самого экспериментатора, вернее, пассивного
регистратора, ибо фантастический опыт надо мной осуществлялся не мною.
Происходящее казалось логичным и убедительным. Но что из того: ведь и
сумасшедшим присуща логика, хотя и деформированная, поставленная с ног на
голову!
Я жил двойной жизнью. Как подобает конспиратору, опасался слежки.
Потом выяснил, что обзавелся "ангелом-хранителем": пару раз, заглянув в
каюту, заставали меня спящим. Я же тогда находился вне марсохода! Или это
мне снилось?
В конце концов я понял, отчего мы так и не нашли следов марсиан: не
там искали! Знаю и то, почему на Марсе почти нет воды, а его атмосфера
состоит из углекислого газа и сильно разрежена.
Знаю, потому что видел своими глазами ядерное неистовство.
Научно-технический уровень марсиан был безмерно высок. Они решили проблему
термоядерного синтеза и черпали энергию из воды, некогда заполнявшей моря
Марса.
Потребление энергии все возрастало, а о его допустимых пределах не
подумали. Боролись с парниковым эффектом, совершенствовали экологическую
службу, беда же пришла с иной стороны...
Нет, не война погубила великую цивилизацию, а благодушие,
успокоенность, самоуверенность богов, покоривших природу. А природа не
смирилась с рабством и восстала, принеся себя в жертву.
Не так-то просто взорвать океан. Свидетельствую: марсиане это
сделали. Взрыв оскальпировал Марс. Мы ступаем сейчас не по его почве,
почвы не сохранилось. Под нашими ногами не марсианская кора, а
изборожденная шрамами мантия - подкорковый слой.
Вслед за взрывом, перебросившим планету с почти круговой орбиты на
более отдаленную эллиптическую (в результате нарушилась установившаяся
геометрия всей Солнечной системы), началась кратковременная, но необычайно
бурная тектоническая деятельность, активизировались вулканические
процессы. Об этом периоде напоминают многочисленные кратеры, а в Стране
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг