- Фи, какой вы... - Девушка запнулась, явно подыскивая определение: -
Плантатор!
Ильина вдруг осенило, с чего надо начинать, и он, не дав Овцыну
возразить его соседке, спросил, поперхнувшись с непривычки на обращении:
- М-милостивая государыня, вы бы очень обязали нас, если б сказали,
какой сегодня день, месяц и год.
- Если вы всерьез... - В ее голосе послышалось недоумение. - Ах, я так
фраппирована всем этим... Ну хорошо, если вам угодно: 7 июня 1869 года.
- Что? - завопил франт. - Вы, матушка, в своем ли уме? Нынче одна
тысяча семьсот пятьдесят пятый год от Рождества Христова. И не седьмое, как
вы изволили выразиться, а восьмое иуния...
- Свят-свят-свят еси боже богородицею помилуй нас, - заполошно проревел
из угла бородач. - Затмение на вас враг человеческий наслал. Девятый божиим
изволением день иуния месяца. Лето же от сотворения мира седмь тысящ двести
шестое.
- То бишь... - на минуту задумался Ильин, - тысяча шестьсот девяносто
восьмой год.
- Справедливо глаголешь - от воплощения бога-слова год верно назвал. Но
тако латины и люторы ереселюбивые лета исчисляют...
- Позвольте, драгоценнейший... как вас звать-величать, - начал Ильин.
- А Ивашкой Онисимовым сыном кличут, из посадских я...
- Какого ж такого посада? - подал голос Овцын. - Где тут у нас посады?
- С Сумского посада, с Беломорья, милостивцы, от отцов Соловецких
пробирахомся, - смиренно сказал бородач.
- Следовательно, Иван Анисимович? - нетерпеливо осведомился Ильин.
- Да бог с тобой, - даже в темноте было понятно, с каким выражением на
лице говорил Ивашка. - Нешто мы боярского роду али бо от купецтва
происходим...
- Ну-ну, - попечительным тоном произнес Ильин. - Что ж мы тут,
происхождением козырять станем?
- А вы, простите за любопытство, из какого сословия будете, Виктор
Михалыч? - вмешался Овцын.
- Служащий, - отрезал Ильин.
- О! - с одобрением отозвался франт, - И по какой части?
- По филологической.
- Весьма почтенное поприще, - задумчиво-уважительно пробормотал Овцын и
умолк, явно не желая показывать свою неосведомленность.
- Вернемся, однако, к нашим баранам, - продолжал Ильин.
- Каким баранам? - недоуменно вопросили в один голос остальные
обитатели подземелья.
- Фу, черт, - смутился Ильин. - Поговорка такая...
- Ты, баринок, язык-то сдержи, - неожиданно взъярился Ивашка. - Пошто
нечистого призываешь?! Тьфу, тьфу, тьфу, с нами крестная сила.
- Ну... - Ильин утер испарину со лба. - Морока с вами. Каждое слово
наперед обдумывай.
- А как же, - смягчился Ивашка. - Слово-то, оно, знашь, силища...
Вначале бе слово и слово бе бог...
- Да знаю-знаю, - взмолился Ильин. - Давайте же ближе к делу... Я хочу
вас успокоить - никто из нас не сошел с ума. Все вы назвали, по всей
видимости, верные даты. Я, кстати, тоже еще полчаса назад полагал, что
сегодня 20 июня 1983 года.
- От воплощения бога-слова? - подозрительно начал Ивашка. -
Люторствуешь, ереседей!..
- Да нет, не люторствую. Я, прошу прощения, атеист.
- Атеист?! - радостно взвизгнула девушка. - О как это мило. Я тоже
отрицаю всю эту поповщину...
- Вы - афеистка? - изумился Овцын. - Это, знаете ли, барышне совсем не
к лицу... Нет, вы разыгрываете нас. Афеизм - это забава мужчин, да и то
молодых...
Он радостно хохотнул, будто бы вспомнив что-то.
- Господа! - раздраженно заявил Ильин. - Дайте же наконец до сути
добраться. Оставим эмоции на потом.
Ивашка протестующе завозился на соломе, но смолчал.
- Итак... Видимо, все мы правы, называя ту или иную дату... Пока мне
приходит в голову только одно объяснение происшедшего: мы с вами ухнули в...
ну, как бы это точнее сказать... в воронку времени. Можно предположить, что
в месте падения метеорита образовался своего рода канал, через который
прошлое засасывает будущее...
- Что еще за метеорит? - изумилась девушка.
Пришлось Ильину разжевывать всю историю падения и исследования небесных
тел, наделавших бед в Марокко и в Тунгусской тайге. Бесконечные пререкания с
богобоязненным Ивашкой вконец обессилили филолога, пока он добрался до своей
гипотезы. По тягостному молчанию, воцарившемуся в землянке после этой
импровизированной лекции, Ильин понял, что его рассказ не очень-то
уразумели. С тяжелым вздохом он вновь заговорил:
- Знаете что, давайте коротко расскажем о себе. А детали, то бишь
частности, станем разъяснять по ходу дела. Насколько я понимаю, нам придется
смириться с непривычным обществом на какое-то, может быть, весьма
продолжительное время. Ничего не зная друг о друге, мы постоянно будем
вынуждены пускаться в пространные расспросы и разъяснения.
- Разумно, - поддержал Овцын. - Вот и начните с себя, по ранжиру.
Как-никак на сотню-другую лет всякого из нас старее будете...
- Извольте.
Ильин посветил себе фонариком, отыскал подходящую охапку соломы,
опустился на нее и с усмешкой заговорил:
- Никогда не думал, что так трудно объяснить до предела кратко главные
особенности эпохи, в которую живешь. С чего начать-то, не знаю... Как
растолковать, что такое НИИ, научно-исследовательский институт? В ваше время
открытия делались одиночками, у каждого ученого по нескольку книг выходило к
моим тридцати пяти, а я что могу предъявить? Полдюжины рецензий да две
статьи. Да еще звание кандидата наук - это своего рода ступень некой табели
о рангах.
- И какому же чину соответствует? - оживился Овцын.
- Черт его... - начал Ильин, но, услышав рокот надвигающегося
извержения чувств со стороны Ивашки, поправился: - Бог его ведает.
Везувий благочестия умолк.
- Но все-таки, - настаивал Овцын. - Коллежскому асессору? Титулярному
советнику? Или, ежели военные чины предпочтительнее, по этому
соответствию...
- У нас любят говорить, что наука чинов не терпит. А вот поди ж ты, без
степени никуда... Но и с ней я что такое? В лучшем случае капитан.
- Следственно, в партикулярном состоянии - губернский секретарь, -
незамедлительно отозвался Овцын. - С чем вас чувствительно поздравляю! Ежели
не из дворян будете, то теперь на потомственную к первенствующему сословию
принадлежать право получили. Честь имею, ваше высокородие!
Представительница девятнадцатого столетия презрительно фыркнула:
- Глупости какие! Как же это вы умудрились в светлое будущее всю эту
рухлядь утащить?
- Господин Овцын истолковывает мои слова в свойственной его веку
манере... Но двинемся дальше. Я начал с социального своего статуса. Теперь
скажу о личном. Неженат. Развелся.
- У вас разрешены разводы? - спросила девушка.
Получив утвердительный ответ, захлопала в ладоши.
- А у вас какие-то проблемы по этой части? - осведомился Ильин.
- Да нет, просто я давеча битый час спорила с папа, что ежели любовь
между супругами иссякает, они обязаны освободить друг друга...
- По Чернышевскому прямо, - заметил Ильин.
- Ой, вы знаете "Что делать?"? - обрадовалась девушка. - Его издают?
- Да, и весьма часто.
- А Федорова-Омулевского, а Иванова-Классика?! Я обожаю их. А как мило
пишет о мужицком горе Прыжов.
Ильин понял, что его соузница - натура восторженная, и решил быть
поосторожнее, дабы не задеть ее чувства.
- Я, знаете, не большой охотник до народнической литературы. Имена,
вами названные, слышал, учась в университете. Но читать этих писателей не
приходилось. По-моему, и книги их теперь, в мое время то есть, не издаются.
У нас к Достоевскому интерес, к Лескову...
- Как? - всплеснула руками девушка. - Этих ретроградов, этих... Ведь
они пишут по указке Третьего отделения! Лесков - это, если не ошибаюсь, тот
господин, что прежде под псевдонимом Стебницкий писал. Пасквильные романы
"Некуда", "На ножах"... Да что же это за затмение на вас нашло?..
- Знаете ли, - деликатно пригасив голос, заговорил Ильин. - Злоба дня -
штука каверзная. То, что вам казалось главным, оказалось мелочью, а вот
действительные ценности современники часто проглядывают...
- Милостивая государыня, - вмешался Овцын. - Что-то вы про мужицкое
горе говорить изволили - не уразумел. Ужли сей низкий предмет вас занимать
может? По разговору-то вы как будто не из податного сословия...
- Да, я тоже из дворян... к сожалению, к стыду своему. Но я искуплю
вину предков перед народом. Долг интеллигенции перед мужиком...
- Позвольте узнать, а батюшка ваш в каких чинах, - перебил щеголь.
- Генерал от инфантерии, - сконфуженно произнесла девушка. - Только это
ровным счетом ничего не значит.
- О, напротив, - заволновался Овцын. - Его превосходительство,
вероятно, в Петербурге место службы имеют. Или на покое уже, среди верных
рабов довольство вкушают?
- Каких рабов? - возмутилась девушка. - Крепостное право восемь лет как
отменили! Папа приехал на лето в имение, и я с ним напросилась, надо же,
наконец, начинать познание народной жизни. Теоретически я подготовлена, а
вот практически...
- Еще вопрос, - подал голос Ильин. - В сумбуре этом... вы единственная,
кто нам свое инкогнито не раскрыл...
- Ах, пардон, - смутилась генеральская дочь. - Анна Аполлоновна
Бестужева-Мелецкая...
- Так вы князю Феодору Гаврииловичу кем приходитесь? - с умилением в
голосе спросил Овцын.
- Правнучка.
- Помилуйте, да ведь сие... - Губернский секретарь захлебнулся от
переполнявших его чувств. - Вашего дедушку, Флегонта Феодоровича, не далее
как третьего дни изволил нянчить. Прешустрый младенец, в одночасье кафтан
мне испачкать изволили... Так выходит, они сынишку своего Аполлоном нарекли?
Превосходное имечко, изрядному, стало быть, воителю досталось...
"Ишь мелким бесом рассыпается", - скривившись, подумал Ильин. Ему сразу
припомнился Лазуткин из их сектора. Почти с теми же ухватками этот мэнээс
кадил всякому членкору, ударял за любой профессорской дочкой - не взирая на
ее "стати", лишь бы корни ее уходили в академическую почву достаточно
глубоко. Лазуткин был уверен, что рано или поздно зацепится за какую-нибудь
семейку и сможет надоить из тестя и докторскую, и авто, и квартиру, и
неслабую загранкомандировку - что-нибудь по обмену или на пару лет в
совместную экспедицию. Как-то, когда их с Ильиным отправили от сектора на
овощебазу, Лазуткин разоткровенничался. То ли полутемный подвал, заваленный
гниющими капустными кочанами, то ли промозглая сырость, доносимая
сквозняками из вентиляционных шахт, то ли еще что-то породило в душах
фольклористов отчаянный релятивизм. Весь день они давили каблуками кирзачей
ослизлые кочаны, пинали попадавшиеся под ноги картофелины, упражнялись в
метании тяжелых ножей по арбузам. Так что к концу дня мироощущение их
подернулось флером особо утонченного цинизма, и, как бы щеголяя друг перед
другом, они выдавали сентенции одна одной хлеще. Тогда-то Лазуткин и сказал:
мне, брат, многого не надо, я из гегемона вышел. Но и на меньшее, чем
среднепрофессорский уровень жизни, не соглашусь. Кряхтеть, однако, не
намерен, дабы к полтиннику отрапортовать: несмотря на язву и ишиас, прибыл к
финишной ленте, дабы откушать причитающуюся мне пайку. Я, мсье, сразу хочу
по-человечьи есть и спать, а посему намерен в ближайшие год-два внедриться в
качестве зятя в одну из могучих научных фамилий...
Овцын продолжал сюсюкать:
- Именьице ваше в целой губернии славно. На тезоименитства Федора
Гаврииловича не токмо что губернатор с архиереем - столичные сановники, по
делам вотчин родовых в наших палестинах пребывающие, съезжаются. Надобно
видеть было, какой бал задали их превосходительство по случаю рождения
первенца своего Флегонта! А охоты какие - по две дюжины волков борзые
давили; медведей, сохатых без счету били. Феатр какой содержали! Французский
посланник, кабинет-секретаря в поездке по губернии сопровождавший,
решительно в восторг пришли.
Ивашка, хранивший до сих пор молчание, вновь дал о себе знать:
- От позорищ сих, от игрищ диавольских с машкерами, образу божию в
человеке поношение, а врагу человеческому радость! Истинно сказано:
последние времена настали.
- Позвольте не согласиться с вами, Иван Анисимович, - ответил Ильин. -
Смею вас заверить, что вы жили задолго до конца света.
Княжна Бестужева-Мелецкая неожиданно поддержала гражданина семнадцатого
века:
- Вы правы, Иван Анисимович. Все это наносное, заемное. Необходимо
отыскивать зерна подлинной культуры в народной почве. Наш путь самобытен,
истина в крестьянской общине.
- Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная
стать, в Россию можно только верить, - полувопросительно-полуутвердительно
продекламировал Ильин.
- Превосходно! - отозвалась княжна. - Чье это?
- Тютчев.
- Это какой-то второстепенный поэт? Из придворных сфер?.. Да-да,
вспоминаю, на каком-то из балов папа подводил меня представить... Лысоватый
старикашка, похожий на чопорную классную даму. Но несмотря на невзрачную
внешность, кругом него все увиваются, передают его mot's. Он изрядный
острослов...
- И великий, а не второстепенный поэт, - назидательно сказал Ильин.
- Ну это вы хватили. Да он еще к тому же славянофил... А ведь это вовсе
несовместимо с прогрессивным образом мыслей.
Ильин улыбнулся в темноте и совершенно серьезным тоном спросил:
- А то, что вы сейчас изволили толковать про общину и про особый путь,
это не славянофильство?
- Как можно! - Голос Бестужевой зазвенел от возмущения. - Славянофилы
пропагандируют Домострой, цепи, они хотели бы, облачась в мурмолку и
сафьяновые сапоги, возлечь на лежанку и оттуда обращаться к
народу-богоносцу... А мы, социалисты, хотим видеть мужика свободным от всего
этого.
- Вы Домострой читали? - с легкой ехидцей спросил Ильин.
- Зачем? Я из статьи Антоновича о нем достаточно узнала...
- Антонович?.. Это какой-то мелкий критик? А, помню-помню по курсу
истории журналистики, он прославился тем, что не написал ни одной
положительной статьи или рецензии. Джек-Потрошитель отечественной
словесности.
- Какой еще Джек? - недоуменно вопросила княжна.
- Ах да, совсем забыл... Это лет через двадцать после того, как вы
угодили в воронку времени, в Англии появился знаменитый убийца...
- Ну и сравнения у вас! - полыхнула Бестужева.
- Прошу прощения за невольную резкость тона, - ответил Ильин. -
Поверьте, я не хотел бросить тень на ваше поколение.
- Хорошенькое дело, - все не могла успокоиться княжна. - Мы бились,
боролись. А вы там, в светлом будущем, чтите каких-то Достоевских да
Тютчевых, а наших вождей едва имена помните... Не сомневаюсь, что
сладкоголосого Пушкина в великих поэтах числите.
- Разумеется.
- Читайте Писарева, сударь, - ледяным тоном заявила Бестужева. - Или у
вас его запретили?
- Напротив, у нас он в большом... как бы точнее сказать... в почете,
что ли. Собрания сочинений выходят. А вот фраза его насчет того, что сапоги
выше Пушкина, извините, в разряд исторических казусов попала...
Овцыну явно надоел непонятный спор, и он сказал:
- Давайте лучше каждый расскажет, каким образом в церковный подвал
забрался, из коего и в это, как вы, ваше высокородие, обозначили, прошедшее
время угодил...
- Предложение дельное, - поддержал Ильин. - Что толку в полемике? Лучше
говорить о том, что объединяет, чем о том, что разделяет. Вы и начните,
господин Овцын.
- Мгм, с чего только? История длинная, если всю от истока до устья
излагать... Я розыск о бегунах производил - появился у нас в губернии такой
толк раскольничий...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг