Они сидели на берегу Днепра возле ладьи и сортировали улов: в одну
сторону откладывали осетров и стерлядей, в другую - щук, лещей, жерехов. Из
красной рыбы монахи обычно приготовляли тельное и пироги, остальная рыба шла
на уху.
Ильин сам вызвался идти со схимником, когда тот чуть свет направился к
выходу из пещеры. Подняв голову со своего соломенного ложа, Виктор сказал:
- А я уже выспался. Доброе утро.
- Доброе утро. Хочу немного рыбки поймать, пока братия спит. Не
возражаете, если вашей ладьей воспользуюсь?
- Ради бога. Но где же снасти? Я бы тоже с удовольствием порыбачил.
- Тогда идемте.
Спустившись к кромке воды, Воздвиженский внимательно осмотрел
окрестности. Все еще спало. Лишь редкие птахи пробовали голоса, готовясь к
утреннему концерту.
Убедившись, что никого нет вокруг, схимник вскинул ладонь. В ту же
секунду Днепр словно хлыстом стегнуло - узкая полоса вскипевшей пены
протянулась на добрую сотню метров от берега и тут же исчезла. А вскоре на
поверхности стали появляться слабо трепещущие рыбины.
- Недурно, - одобрил Ильин. - А я как-то и не догадался, что можно
таким способом кормиться.
- В молодые годы и охотился, - сказал Воздвиженский. - Особенно по
гусям любил...
- Послушайте, Варфоломей Михайлович, а когда вы обнаружили у себя
сверхъестественные способности?
- К сожалению, далеко не сразу. Вернее, я быстро заметил: что-то не
так, но сам испугался и только много позднее научился управлять своей
неведомо откуда свалившейся силой... Ну что, давайте поплывем, соберем
улов?..
Пока они вылавливали оглушенную рыбу, снова завязался разговор о
минувших днях. Сегодня Воздвиженский говорил с большей охотой - он, видимо,
смирился с мыслью о том, что такое возвращение к прошлому просто
необходимо...
- Вы-то увидели только один эпизод исторической драмы, мой молодой
друг, - грустно произнес старик. - Хотя убийство Бориса - это, конечно, не
рядовое событие... Я же, представьте себе, наблюдал всю эпоху перелома от
демократических порядков и соответствующей им культуры к деспотизму и его
ближайшему спутнику - новой религии...
- Так вы что, только наружно исповедуете христианство? - изумился
Ильин.
- Я давно стал задумываться о причинах успехов христианства и ислама, -
ответил Воздвиженский. - И понял: везде, где возникало противоречие между
стремлением военной касты к личной власти и желанием народа отстоять древние
вольности, со временем утверждались религии, предлагавшие в качестве модели
мироздания жесткую иерархию, подчиненную единой силе, обладающей
исключительным правом карать и миловать. Но об этом позднее... Сейчас
расскажу вам, что было после того, как я освоился в доме хазарина Самуила.
...Установив год - девятьсот пятьдесят восьмой от Рождества Христова -
и место - город Итиль, столица Хазарского каганата, - где он оказался,
недавний участник революционного кружка загрустил не на шутку. Не понимая
причин своего перемещения во времени, он там не менее не стал подбирать
мистических объяснений, а решил так или иначе устраиваться в новых условиях.
В отличие от прочих рабов он обладал навыками изучения иностранных
языков, в том числе древнееврейского. Верхушка Хазарского государства,
состоявшая из приверженцев религии Моисея, объяснялась на жаргоне,
включавшем элементы местного тюркского наречия и языка иудейского
богослужения. Этот воляпюк играл здесь роль смеси французского с
нижегородским, на котором говорили в России девятнадцатого века, когда
хотели что-то скрыть от простолюдинов и прислуги. В Хазарии знать и низшие
слои народа, а тем более рабы говорили на разных языках и в прямом и в
переносном смысле. Религия низов являла собой причудливое переплетение
мифологических представлений кочевников, волна за волной прокатывавшихся по
евразийским степям в течение тысячелетий, и ислама.
Воздвиженский довольно быстро обратил на себя внимание хозяина -
благодаря своим удивительным для той эпохи способностям к счету, к письму.
Не обнаруживая знания языка господ, он умел точно "предсказывать" многие
события в их жизни и тем самым внушил к себе полное доверие. Не прошло и
двух лет, как он стал домоправителем у Самуила.
Хазария переживала тяжелые времена. Славянские племена северян и
вятичей, еще за несколько десятилетий до того исправно платившие дань и
вконец запуганные беспощадными карательными экспедициями, регулярно
проводившимися войсками каганата, стали выходить из повиновения, ощутив
поддержку все усиливавшихся киевских князей. Дружины Олега и Игоря нападали
на пограничные города хазар по Дону и Азовскому побережью.
Обо всем этом Воздвиженский узнавал, когда в доме его хозяина
собирались представители придворных кругов, раввины и торговцы. Сам Самуил
вел большие дела по всему Востоку. Его караваны добирались до Индии и
Эфиопии, его товары продавались в Германии и Франции.
Зная, что купец обласкан доверием кагана, многие важные особы поручали
ему исполнение деликатных дел - дачу взяток высокопоставленным чиновникам,
продажу имущества, организацию займов. По мере сближения с влиятельными
людьми, Самуил почувствовал вкус к политике, и мало-помалу вокруг него
возник кружок, нечто вроде клуба, в котором обсуждались судьбы "колена
Данова" - к этой ветви древнего Израиля, по принятой в каганате традиции,
принадлежали высшие классы государства.
Ильин решился перебить рассказ схимника и спросил:
- Это и в самом деле так?
- Считается, что одно из двенадцати колен, то есть племен израилевых
ушло на Север и пропало. Хазары рассказывали, будто они и есть потомки этого
исчезнувшего колена. Как свидетельство приводился тот факт, что их предки
поклонялись змею и в походах всегда возили с собой его изображение на
голубом полотнище. А когда спустя многие века к ним через Кавказские горы
пришли проповедники иудаизма, происхождение их было подтверждено
Пятикнижием, по-еврейски Торой...
- Что же там говорится?
- Неужели вы Библию не читали, Виктор Михайлович?
- Признаться, очень бегло.
- Ну а я в бурсе чуть не наизусть зазубрил многие тексты. Да и тут уже
лет тридцать постоянно читаю Ветхий Завет... В книге Бытие сказано - можете
проверить, когда придем в келью, я ручаюсь за точность: "Дан будет змеем на
дороге, аспидом на пути, уязвляющим ногу коня, так что всадник его упадет
назад. На помощь твою надеюсь, Господи!"
Постоянные войны с соседями обескровили Хазарию. И когда молодой
киевский князь Святослав, наследовавший Игорю, нанес молниеносный удар по
каганату, степная империя зашаталась. Сокрушая город за городом, уничтожая
крепости и опорные пункты хазарских войск, дружины Святослава приближались к
Итилю и ворвались в столицу в конце 965 года.
Огромная масса рабов-славян получила свободу. Целыми вереницами
потянулись через степь к Дону недавние полоняне. Среди них брел и
Варфоломей. Последний раз оглянувшись на дымящиеся развалины Итиля, он
вздохнул с тяжелым сердцем, - если здесь он хоть как-то сумел приспособиться
в чужом веке, то будущее казалось тревожным и неопределенным. Но вскоре он
забыл о своих страхах. Чувство свободы, простора сладко пьянило, наполняло
верой в то, что все на свете ему по плечу. Он был молод, здоров, обладал
обширными познаниями. Единственное, что омрачало радость, - некому было
открыться, излить душу.
Знание языков снова сослужило хорошую службу Воздвиженскому. Киев
времен Святослава был переполнен купцами и воинами из всех стран Европы и
Востока. После нескольких месяцев общения со скандинавами и выходцами из
германских земель Варфоломей настолько усовершенствовал свой немецкий, что
стал исполнять роль толмача при Гостином дворе, на котором останавливались
приезжие с Балтики. Начатки латыни и греческого, усвоенные в бурсе, теперь
помогли овладеть этими языками в полном объеме; со временем Воздвиженский
смог переводить богословские прения между сторонниками разных
вероисповеданий. Подобные диспуты не раз устраивались в покоях великого
князя и его матери княгини Ольги...
Потом было тревожное время Ярополка, княжившего почти восемь лет, -
междоусобицы истерзали Русскую землю, повсюду размножились разбойничьи
шайки, кочевники что ни год выжигали окраинные города. Торговля заметно
страдала от смут и набегов - Воздвиженский, по-прежнему исправлявший
должность толмача при Гостином дворе, отмечал постепенный упадок киевских
ярмарок.
После вокняжения Владимира в стране установился прочный порядок. Новый
властитель начал ежегодные походы против соседних племен и государств,
передав дела внутреннего управления в руки волхвов и веча.
В этом месте рассказа Ильин спросил:
- Почему же в летописях никогда не говорится о роли языческих жрецов в
управлении государством?
- Я тоже думал об этом, - ответил схимник. - Вероятно, какие-то
упоминания имелись, но со временем исчезли. Ведь таким образом умалялось бы
значение княжеской власти... Это не только на Руси было в обычае. Норманны,
с которыми я общался, также рассказывали, что все дела у них решались на
тинге, а жрецы исполняли роль госсекретарей при парламенте...
Выходит, борьба христианства и ислама против язычества - это борьба
режимов личной власти против демократии?
- Мировая борьба, - уточнил Воздвиженский. - Я бы сказал жестче: это
борьба тирании и народовластия. С одной стороны идет сила, отрицающая всякую
возможность иных взглядов на бытие, с другой - обороняется общество,
основанное на терпимости. Ведь везде в тех странах, которые в последние
десятилетия стали добычей христианства, последователям этой религии всегда
дозволялось свободно поклоняться своему богу, строить храмы. Как, впрочем,
представителям всех иных исповеданий.
- Если перевести то, что вы сказали, на язык моего времени, то это была
борьба мирового тоталитаризма против мировой демократии.
- Тоталитаризм?.. А, понимаю-понимаю: тотальный - значит всеобщий,
всеобязательный...
...В год крещения Владимира и его войска в Корсуни Воздвиженскому
исполнилось пятьдесят лет. К этому времени он был женат и имел двух сыновей.
Дом его находился недалеко от северных ворот города, и, стоя на крыльце, он
видел с откоса, как пылил по Боричеву взвозу дубовый Перун, привязанный к
хвосту коня, как дружинники колотили палками низвергнутого идола. Вместе со
своей семьей Воздвиженский в толпе киевлян брел под окрики княжеских воинов
к Почайну. Вместе со всем народом они стояли по грудь в воде, держа на руках
детей, пока епископ и его свита расхаживали по берегу, выкрикивая
крестильные ектений и вопрошая, отрекаются ли продрогшие люди от сатаны.
Дружинники с копьями, стоявшие вдоль всего берега, мрачно смотрели на
вопящих младенцев и плачущих молча взрослых.
Воздвиженский не стал даже доказывать, что его крестят во второй раз,
ибо давно уже - со времен университета - не придавал церковным обрядам
никакого значения...
Старик надолго умолк, неподвижно глядя на струящуюся воду. Потом
вздохнул, поднялся и сказал:
- Давайте наверх пойдем.
Ильин понял: ему почему-то не хочется говорить о том, что было дальше.
IV
В большой пещере было относительно светло - несколько сальных свечей с
треском плавились на деревянных плашках, стоявших посреди длинного стола, за
которым собрались четверо монахов и Ильин. Перед ними на большом глиняном
блюде дымилась гора отварной рыбы, над медным котлом клубами поднимался пар.
За еду не принимались, так как вот-вот должен был подойти пятый
обитатель пещер - инок Савва, отправившийся за хлебами в посад.
- Ангел вам за трапезу! - запыхавшись, проговорил монах, ввалившись в
подземелье.
- Что запозднился? - недовольно спросил брат Ефрем, тот самый
высокомерный черноризец, который неприветливо встретил Ильина.
- Я уж караваи было в мешок сложил, а у бабы той из печи кирпич выпал.
Я смикитил - к худу. Хлеб обратно отдал, пошел к другим.
- Вот это хорошо, - одобрили участники застолья.
Пока Виктор помогал двум монахам варить уху и стряпать пирог, он узнал,
что Варфоломей схоронил жену и детей - с тех пор он будто бы и ушел из мира
- сначала жил где-то в греческом монастыре, а потом вернулся на Русь и
поселился в выкопанной им самим пещере. В последнее время к нему стали
присоединяться ищущие спасения от грехов мира.
Медленно жуя свежий хлеб, Ильин исподволь поглядывал на Воздвиженского.
Что может удерживать его в этом мире? Он, конечно, стар - семьдесят семь
лет, но, может быть, рискнет отправиться с ним на Каспий?..
Когда они вернулись в келью схимника, Виктор спросил:
- Кстати, Варфоломей Михайлович, сколько дней вы добирались от Итиля в
Киев?
- Да где-то с месяц брели.
- Ого! - заволновался Ильин. - Я могу и не успеть. Давайте-ка сразу
договоримся - возвращаемся вместе или...
- В какой год я попаду, если ваша гипотеза окажется верна?
- Ну если учесть, что ваша эпоха тоже постарела на пятьдесят семь лет,
то... в тысяча девятьсот двадцать седьмой год.
- Благодарю покорнейше, - грустно улыбнулся старик. - Здесь оно
спокойнее. Да и не только в этом дело...
Ильин вспомнил про Григория: что он такое порассказал Воздвиженскому?
- Я ведь не окончил свою повесть, - снова заговорил схимник. -
Наберитесь терпения, Виктор Михайлович, дослушайте. Тогда, может, и поймете
меня... Может, и сами по-иному на свое будущее взглянете.
- Вы хотите сказать: откажусь от возвращения? Ни за какие коврижки...
Если только не выяснится, что все мои умозаключения о возможности переброса
во времени - бред.
Воздвиженский прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Потом медленно
заговорил, как бы припоминая:
- Знаете, я ведь был нигилистом - в самом точном смысле этого слова. И
зря наши журнальные вожди вроде Антоновича и Писарева негодовали против
Тургенева, Клюшникова, Авенариуса с их антинигилистической беллетристикой.
Но нигилизм наш, как я понимаю, заключался прежде всего не в отрицании
властей предержащих, общества тогдашнего... Нет, мы были нигилистами в том
смысле, что отрицали не что-то отжившее - мы прошлое, историю отвергали. Это
был, как бы сказать точнее, приступ антиисторического утопизма. Мы будущее
хотели от нуля начать... Вот вам портрет шестидесятых годов.
- Это не только для вашей эпохи характерно...
- Возможно. Но я хочу вам сказать, что главное, вынесенное мной из
опыта жизни здесь - понимание истории как чего-то настолько важного... Как
рок, как судьба сама бросила меня в этот далекий век - это я еще до встречи
с вами понял. А то, что вы мне рассказали, окончательно убедило меня в
неслучайности происшедшего. Помните, с чего мы начали? - с того, что не
блажен тот, кто посетил сей мир в его минуты роковые. Нет блаженства, есть
мука, есть тьма, которую, ты знаешь, не дано преодолеть. Ты можешь
надеяться: кто-то когда-то, быть может, дождется окончания затмения... И вот
мне, ничтожному атому истории, ее самое признавать не желавшему, дано было
перенестись в ее глубины - с сохранением знания, которое кое-как вколотили в
меня не бог весть какие педагоги из бурсы. Я ни за что ни про что получил
дар провидения, которого достоин был бы другой - тот, кто благоговеет перед
минувшим...
- Простите, что перебиваю. Но тут в отличие от вас, Варфоломей
Михайлович, я никакой мистики не вижу. Это просто физическая реальность.
Какой, скажите на милость, замысел провидения можно усмотреть в том, чтобы
забрасывать сюда щеголя из восемнадцатого века - помните, я говорил вам о
нем, - хорошего, доброго малого, но вполне равнодушного ко всему, что
простирается за пределы настоящей минуты. Он и погиб-то без всякого
исторического смысла. Вот что страшно!
- Э-э, милостивый государь, удивляюсь вашей близорукости. Может быть,
высший смысл его пребывания в этом времени в том, чтобы вас прикрыть от
гибели и обеспечить передачу знания. Ведь то, что вы поведали мне, наполняет
мою деятельность совершенно новым содержанием, я, наконец, постиг замысел
истории, избравшей меня своего рода демиургом будущего.
- То есть творцом, попросту говоря?
- Здесь низкий стиль не годится, об этом можно говорить только языком
гимнов...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг