стекут струйки ильменской воды, побросали весла на скамьи. Двое принялись
деловито поднимать красный парус с желтым солярным знаком. Ильин кивнул на
изображение и полувопросительно сказал:
- Даждьбог...
Рулевой заговорщически подмигнул ему и проговорил:
- Уже епископ-от подъезжал: зачем не крест святой на парусах нашиваете?
А мы ему: несвычно, владыко... Опять же у варяг это в обычае - у тех, мол,
еще и пострашнее чего увидишь, драконью голову ощеренную... Ну, сам
понимаешь, супротив дружины - а она, почитай, наполовину из варяг, - не
попрешь... Отвязался.
- Ему теперь не до парусов, - заметил молодой долговязый гребец. - В
Деревской да Шелонской землях, люди бают, церкви христьянские где пожгли,
где пограбили, а те, что целы остались, - впусте стоят...
Земли - так звались в Новгороде округа, подчиненные власти веча, -
действительно жили еще по старым языческим порядкам. Приходившие из волостей
торговцы рассказывали, что люди наотрез отказываются погребать мертвых по
новым обрядам, им диким казалось, что их плоть будут пожирать безглазые
твари. Податель жизни огонь, которому предавали останки, как бы обеспечивал
возрождение человека в другой жизни, превращая земную плоть в иную
субстанцию.
В каждом событии, в каждом крупном явлении окружающего бытия
славяне-язычники видели отголоски иного мира. Как-то, выслушав рассказ о
свадебных обычаях дальней обонежской земли, Ильин неожиданно для себя
процитировал пришедшее на память стихотворение Владимира Соловьева:
Милый друг! Иль ты не видишь,
Что все видимое нами -
Только отблеск, только тени
От незримого очами...
Собеседник, пожилой кряжистый купчина, пораженно умолк. Мелодично
льющаяся речь, каким-то чудодейственным образом претворенная из обыденной,
всегда действовала на людей этой эпохи подобно магическому заклинанию.
Собственно говоря, назначение поэзии так и понималось: сообщить высшим силам
о желаниях и надеждах людей. Оттого и непохожесть высокого слога сказителей
и жрецов воспринималась как должное - негоже с богами изъясняться на
будничном наречии.
Повседневная речь славян оказалась куда ближе к разговорному языку
двадцатого века, чем мог раньше судить Ильин по письменным памятникам.
Книжное слово всегда воспринималось древними как некая аналогия священного
косноязычия шаманов и прорицателей. Тем более что авторами книг целые века
были исключительно монахи и священники - конкуренты поверженной религии. Им
собственным творчеством необходимо было доказывать свою приобщенность к
мистическим стихиям, к невидимому миру.
Стихи Соловьева, непривычные по звучанию, несомненно, были восприняты
как некий ритуальный текст, а заложенная в них мысль усвоена без
дополнительных разъяснений. Это в очередной раз подтвердило убеждение,
сложившееся у Ильина: сущность религиозного сознания, с готовностью
принимавшего разделение на здешний и нездешний миры, остается неизменной
несмотря на изменение форм культа. Именно это и позволяло ему без особого
труда находить общий язык с последователями славянских верований, хотя он
был едва знаком с их догматикой и богослужебной практикой.
У Овцына, выросшего в условиях полного и безраздельного господства
христианства, беседы Виктора с язычниками вызывали усмешку, он старался не
принимать участия в обсуждении примет русалок, способов распознавания мест
обитания нечистой силы вроде леших и водяных. Да и Анна не могла без
иронических ухмылок слушать подобные разговоры. Так что филологу приходилось
взвалить на себя эту деликатную ношу...
- Надобно тебе сказать, хозяин, что оборотень в наших местах не такой
частый гость, как на Днепре. Возле Смоленска - там да, там проходу не дадут.
А у нас больше упырь балует. Лешак опять же заломать может. И всякая иная
нежить ведется. Вот, к примеру, деревня Черный Бор, где у вас ночлег после
Ильменя будет, - там баенник зловредный завелся.
Заметив недоверчивый вопросительный взгляд Анны, словоохотливый Истома
стукнул себя в грудь кулаком и сказал:
- Да лопни у меня селезенка, коли вру. Сам в той бане парился - чур
меня, чтоб я еще раз в нее сунулся. Не веришь, егоза? Вот попроси у отца,
чтоб он на ночлег в третью избу с северного краю попросился - сам увидишь,
какие там дела творятся. Не только баенник шалит - там и домовой, говорят,
шалопутный какой-то, и дворовой будорага. Ужасть берет.
- Ладно, проверим, - прервал его Ильин. - Ты лучше про оборотней
докончи. Ты начал с того, что его по волчьей шерсти на голове можно узнать.
- Правильно, - кивнул Истома. - Потому и зовут по-иному волкодлак. Он
то так, то так перекинется - ино человеком, ино зверем. Ежели волка
встретишь, смотри на задние лапы: колени вперед, как у человека, значит,
оборотень. Убивай смело - он как подохнет, человеком обернется... А ежели
приметил такого малого, у которого клыки из-под губы торчат и волос на
загривке дыбится, тоже не теряйся, тем, что есть под рукой, бей...
- А если ошибешься? - с едва скрытой язвительностью спросила Анна.
- Сколько случаев было, никто еще не ошибся, - Истому явно раздражала
во всем сомневающаяся дочь хозяина, и, отвечая ей, он даже не удостоил ее
взглядом...
- Ты очень хорошо рассказываешь, - Ильин поспешил поощрить рулевого. -
Не обращай внимания на мою девчонку - без матери выросла, овдовел я, когда
ей два дня было. Все с мужиками, вот и набралась вежества.
Анна уничтожающе сверкнула на него глазами, но промолчала.
- Вожжой ее постегай, хозяин, - хохотнул один из гребцов. - Или вицу
вырежь - ладно прилипает к мягким местам.
Княжна и на этот раз сдержалась, хотя Ильин опасался, что остряку
достанется хороший разряд. Прижав к груди голову Анны, Виктор с нежностью
погладил ее по волосам. Взгляд Овцына красноречиво засвидетельствовал, что
полномочия мнимого отца явно превышены.
Когда вернулись к нечистой силе, Истома продолжил перечень признаков
нежити.
- Ежели опасаешься, что ребенок упырь, погляди ему в рот - у него
должно быть два ряда зубов...
- А как же становятся ими? - поинтересовался Овцын. - Или от рождения
это кровопийство?
- Нет, зачем. Портят. Если тебя, скажем, упырь укусит, ты сам таким
сделаешься. Целые деревни в упырей превращаются.
Василий передернул плечами.
- Я ему укушу. Зубы проглотит.
- Это ежели живой ты будешь - может, и отобьешься... А коли ты мертвый
в гробу лежишь - да через него черная кошка перескочит? Вдругорядь упырем
станешь, из могилы почнешь выбираться, на живых кидаться... Самоубийца тоже
может кровопивцем сделаться, колдун...
- Как же спастись от них? - деловито узнал долговязый гребец.
- Заговоры надо знать, - с превосходством сказал Истома. - Да по
кладбищам не шататься по ночам. А уж ты-то, Поздей, как меду наберешься,
куда только не залезешь.
Гребцы дружно засмеялись - видимо, рулевой верно нащупал болевую точку
долговязого.
- Скажи, уважаемый, - обратился Ильин к Истоме. - Ты вот все о
признаках нежити говорил. Но ведь еще важнее знать, где она обитает, чтобы
ненароком с ней не повстречаться.
- Разумно толкуешь, хозяин... Первое дело - болота, там всякая злая
сила кишит. Только зевни - она тебя в трясину и утащит. Второе место,
излюбленное нечистью, - банище. Без надобности туда тоже не суйся, особо по
ночам. И перекрестков дорог бойся - там бесы невидимым образом хороводят.
Видал, наверное, как на росстанях пыль столбом крутит - то не ветер балует,
то ведьмину свадьбу нечисть справляет. Брось нож в такой хоровод пыли, он
враз рассыплется, а на земле кровь увидишь. Пойди потом в ближнюю деревню да
по домам погляди внимательно - обязательно какую-нибудь бабу с рукой либо
щекой замотанной найдешь. Та ведьма и есть.
- М-да, - задумчиво произнес Ильин. - Вся поднебесная некими
бесплотными силами заселена, того и гляди на кого-нибудь налетишь.
- А как же, - закивал Истома. - Ведь их, нечистиков разных, многие
тыщи. Какое дело ни возьми - им некий дух заведует, добрый либо злой. Даже и
у христианских попов так заведено: за лошадями один святой приглядывает, за
курями другой, в бабьих печалях третий помогает. Совсем как у нас.
- У кого у нас? - опять подала голос Анна.
- У кого - у кого, - передразнил рулевой. - Не думай, мы тоже в церкву
ходим, попу то куренка, то рыбки принесем...
Все-таки небезопасно было объявлять себя открытым приверженцем
дедовской веры - Истома, видно, искусился уже в подобных ситуациях.
Высокий берег, вдоль которого шла ладья, на всем своем протяжении был
покрыт смешанным лесом. Только редкие избушки - теплины охотников и рыбаков
свидетельствовали о населенности этих мест. Серые кучи льда, лежавшие в
затененных ложбинах, вызывали ощущение хрупкости, недолговечности этой
зелени, этого голубого неба с пухлыми ленивыми облаками. Когда суденышко
приближалось к таким местам, из чащобы тянуло холодной сыростью. Северное
лето еще боролось с остатками зимнего воинства, только теперь этот поединок
довершался вдали от человеческого глаза, в темных непролазных дебрях.
"Вот это неизменное, вековечное, над чем не властно время", - думал
Ильин, глядя на проплывающие за бортом молодо зеленеющие кроны берез, на
беспокойное серебро осиновой листвы. "Все умирает и возрождается, целиком
повторяя то мгновение жизни, породившей этот непрочный, мятущийся мир...
Впрочем, что это я. Слова, поэзия... Земля каждую секунду преображается, и к
прошлому нет возврата. Только цикл изменений в природе не так приметен.
Вымерли ящеры и гигантские папоротники, мамонты и бронированные рыбы... И в
человеческом сообществе то же - по-видимому, все возвращается на круги своя
- война сменяет мир, тиран наследует доброму правителю, и снова люди уповают
на благодетеля... Полное подобие времен года... Но неприметно вымирают
мамонты-человеки и место их занимают макаки. Гигантам тесно на земле, пигмеи
куда лучше приспособлены к жизни... Так что же: эволюция - это неизбежный
путь измельчания всего сущего?.."
- Эй, ворона бьются! - крикнул кто-то из гребцов.
Ильин вздрогнул. Прямо по курсу ладьи в вышине трепыхался многокрылый
черный клубок. Время от времени птицы разлетались в разные стороны и снова
кидались друг на друга, роняя перья.
- Плохая примета, - нахмурился Ильин. - Быть войне.
- Так то и без воронов ясно, - отозвался Поздей. - Князь Ярослав варяг
по какую лихоманку привел?
- Верное твое слово, - кивнул рулевой. - Чтоб ему на вторую ногу
охрометь. Столько годов в мире и благоденствии прожили. Почитай, как
Владимир Святославич на Царьград ходил - лет тому уж тридцать, наверное,
будет - с той поры и не было брани. А теперь этот змееныш смуту затевает,
опять на наших загривках вся тягота военная повиснет.
- Да уж, от варяг, да от наших княжих мужей не жди добра, для них люди,
что солома, - сказал широкогрудый гребец, сидевший, опершись спиной о мачту.
VIII
- Что такое КБ? - спросила Анна.
- Откуда ты взяла это?.. Я разве говорил при тебе?.. - удивленно
отозвался Ильин.
- Слышала, как ты Василию объяснял про ваше времяпрепровождение.
Ильину не по себе стало - он припомнил, как рассказывал Овцыну: "Зашел
к приятелю на работу - он в КБ мается. Как раз чей-то день рождения был -
заперлись, выпили как следует, у кого-то ключи от пустой квартиры оказались,
поехали туда, стали вызванивать "куриц"...
- Так что такое КБ? - повторила Анна.
- Ничего хорошего, - мрачно сказал Виктор. - Конструкторское бюро.
- А что там делают?
- У кульманов - чертежных досок - по целым дням треплются: про тряпки,
про летающие тарелки...
"Слава богу, про "куриц" не спросила - наверное, не поняла, чистая
душа", - со стыдом подумал Ильин.
- Хоть бы одним глазком взглянуть на все это, - вздохнула Анна.
Ее не переставало удивлять скептическое отношение Виктора к своему
времени. Хотя он уже тысячу раз рассказывал ей об издержках цивилизации,
сделавших жизнь горожанина в конце XX века далеко не такой идилличной, какой
она представлялась мечтателям вроде Веры Павловны из "Что делать?", Анна все
же не могла себе представить, как можно не любить мир самодвижущихся
экипажей, электричества, эскалаторов, огромных летательных аппаратов,
телевидения и пересадки сердца...
- Знаешь, я для тебя прозвище придумал. Целый год оно вызревало. Буду
тебя в честь твоей любимой героини Верой Павловной звать.
- Ради бога, я совсем не обижусь, мой повелитель... Расскажи мне,
пожалуйста, о твоей жене. Почему вы развелись?..
И Анна снова прильнула к нему.
Выдался один из тех редких часов, когда они могли остаться вдвоем.
Овцын ушел к реке вместе с бурлацким "шишкой" - так здесь именовали
руководителей ватаг, проводивших суда вверх по Ловати, - чтобы многоопытный
артельщик определил, смотря по грузу, сколько людей потребуется на переход
до волока.
Лежа на кипах свежего духовитого сена у стены постоялого двора, Виктор
и Анна видели все, что делалось у воды, на деревенской улице и в огородах.
Народу в деревне было немного - старухи да мелюзга, - все трудоспособные с
раннего утра разбрелись по пойме. Повсюду, куда глаз хватал, шел покос - то
и дело то в одном, то в другом месте ярко вспыхивали отсветы солнца на
косах.
Постоялый двор, дававший приют путникам и бурлакам, был также пуст -
все его немногочисленные на эту пору обитатели были в разгоне. Только к
вечеру ожидались хлебные барки с верховьев - на них должна была вернуться
ватага, водившая караван немецких гостей к волоку на Двину.
- Поцелуй меня сюда, - попросила княжна.
Ильин провел губами по обтянутой шелковистой кожей ключице, медленно
отвел рукой расшитый ворот полотняной рубашки.
Грудь княжны порывисто вздымалась. Все поплыло перед глазами Ильина.
- Я обожаю тебя, - простонала Анна.
Виктор на мгновение поднял голову, чтобы занять более удобную позицию,
и вдруг ощутил чей-то взгляд. Разом придя в себя, он резко повернулся и
встретился глазами с большим черным псом, который внимательно разглядывал их
с княжной, неспешно помахивая закрученным хвостом. С высунутого языка падали
частые капли.
- Что ты? - княжна погладила Ильина ладонью по щеке.
"Не вовремя мы это затеяли... И вообще - говорил же: не надо, не
надо!.. Размазня!" - Виктор исполнился презрения к самому себе. Считал, что
из всей их команды по-настоящему ответственный человек - он сам, и вот...
- Ну что ты? - по-прежнему не открывая глаз, повторила Анна. Голос ее
звучал глухо и многообещающе.
- Я пошутил, - вдруг брякнул Ильин, свирепо глянув на пса.
И почувствовал, как мгновенно напряглось тело княжны.
Анна отвела его руку, села. В глазах ее стоял ужас. Быстро запахнув
ворот, она вскочила и бросилась вниз по пологому склону к Ловати.
Сознание Ильина заторможенно пыталось удержать образ того, что минуту
назад творилось с ним. И тут, словно льдина, вынырнувшая из неведомых
глубин, возникла фраза. Виктор прямо-таки физически почувствовал ее
обжигающее прикосновение где-то у темени: "Женщина может простить все, кроме
насмешки"...
- Кто это сказал? - потерянно спросил себя Виктор. - Скорее всего
француз какой-нибудь, это в их духе... Скотина ты, дружок...
И закричал:
- Я подлец, Аня! Я дурак!
Но она со всех ног бежала в сторону пристани. И вряд ли слышала его.
- Трещина... - произнес Ильин, поднимаясь с сена. - Это трещина.
И, схватив попавшийся на глаза камень, запустил в пса.
IX
Деревня Черный Бор вытянулась по гривке высокого берега Ловати. В
неверном жемчужном полусвете очертания крыш с длинными изогнутыми коньками
напоминали варяжские ладьи. Молочный диск луны, рассеченный узким облаком,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг