был".
- Пройдем по Волге до самого моря Хвалынского, доберемся до Персидского
царства. Где поторгуем, а где и погуляем на вольной волюшке Охочим людям
даем оружье доброе, да холстины на порты, а остальное сами добудете.
- Эй, Удача! - крикнули из толпы. - А сам-то шубейкой доброй в каком
краю разжился?
- С посадниковым сыном Гюрятой в Югру ходили, к самояди. Там этого
зверя, как у нас мышей в подызбице.
- Чего ж вдругорядь туда не идешь, да и нас на Волгу сманиваешь?
- Шуба у меня есть, теперь хочу сапоги расшитые, да штаны атласные, да
халат парчовый добыть! - лихо оглядев слушателей, прокричал Удача. - А
повезет - и персиянку. Они, робята, знаете какие - волос, как крыло
вороново, не то что наши девки соломенные. А глаза - с блюдце, да черные как
уголь. Губы вишневые, а рот маленький, вот такусенький...
Он показал толпе небольшую монетку. Мужики и парни восхищенно загудели.
Один верзила пробрался к Удаче и швырнул шапку на снег.
- Иду с вами, коли такая дичь пошла!
За ним вызвались еще несколько охотников. И тут как прорвало - народ
повалил к обладателю куньей шубы.
Увидев знакомого купца, Ильин протолкался к нему и спросил:
- Что за молодец? Я уже не первого такого зазывалу вижу.
- Ушкуйник. Каждую весну набирает кто-нибудь из состоятельных людей
сотню-другую отчаянных удальцов, снаряжает их, сажает на ушкуи - речные
лодки вроде ладей - и отправляет на промысел. Нужны ему эти сорвиголовы для
того вроде бы, чтоб товары охранять, - сам знаешь, сколько лихих людей на
реках шалят, - но при случае и чужой караван разобьют. А то и город
пограбят. Много от этих торговцев кровушки пролилось.
- Так это настоящие варяги. Те же приемы, то же устройство ватаг.
- А они и сами это знают. Недаром вместе с гостями из-за моря часто
разбойничают. Этот вот Удача, он один не пойдет, обязательно и варяг с собой
сманит, они тоже до персиянок охочи. А коли подберутся несколько сотен
ушкуйников да викингов - земля в страхе вострепещет. Они ведь и до самого
Халифата хаживали, славный град Багдад чуть было не разорили.
- И долго их походы длятся?
- А вот вскроются реки, уйдут они по вешней воде к волокам, а потом и
покатятся вниз по течению. Если будет им везение, к холодам могут
возвернуться. Не то зазимуют где-нибудь, а в Новгород к следующему лету
доберутся...
Люди Ярослава старались отговорить молодежь от ухода с ушкуйниками.
Выступая перед толпами искателей удачи, они обещали вознаградить остающихся
щедрыми дарами из княжеской казны. Всем было ясно, что Ярославу нужны силы
для отпора войску отца - никто не сомневался, что Владимир появится под
стенами Новгорода, едва оправится от болезни.
Толки о скором приходе великого князя становились все упорнее, поэтому
люди, знавшие любекского купца, советовали ему подождать немного, и ежели
запахнет войной, поворачивать назад.
Едва сошел лед на Волхове, князь Ярослав отбыл на ладье в Швецию, к
своему тестю Олафу Скотконунгу, чтобы пригласить к себе на службу варягов.
Видно, не верил он в решимость новгородцев защищать его в споре с отцом.
Люди поговаривали, что недаром женился он на дочери заморского конунга
незадолго перед тем, как отказался платить дань отцу - уже тогда вынашивал
свой замысел, искал, на кого опереться в будущем споре с Киевом.
Вскорости после этого Ивашка стал намекать, что намерен целиком
отдаться богоугодной деятельности. Епископ и Лука Жидята укрепляли его в
благих мыслях. Но друзья Ивана узнали об этих душеспасительных беседах с
церковниками лишь в тот день, когда он объявил, что отныне его надлежит
именовать недостойным Антонием, а Ивана сына Онисимова почитать умершим для
мира.
- Ты монах? - с изумлением спросила Анна. - В двадцать шесть лет
похоронить себя заживо?..
Старообрядец с сожалением посмотрел на княжну и пообещал молиться за
нее, хотя перспектива ее спасения казалась ему весьма сомнительной - уж
очень много богохульных речей слышал он от нее. Затем Иван сообщил, что
уходит из мира не только в иносказательном смысле.
- Постом и молитвою хочу спасаться в пустыни.
- Так ведь на Руси еще и монастырей нет, - сказал Ильин. - Да и народ о
монахах ничего не знает. Это в ваше время стоило в лесу какому-нибудь старцу
обосноваться, как к нему ближние поселяне с подношениями начинали
стекаться...
- Буду акридами и кореньями питаться, - непреклонно заявил Иван.
- Акриды - это, кажется, саранча, - заметила Анна. - Я помню, нам на
уроках закона божьего рассказывали... Но ведь у нас этих насекомых нет.
- Взгляните на птиц небесных, - воздев руки к потолку, патетически
проговорил новоявленный пустынник. - Они не сеют и не жнут...
- Знаем, знаем эту цитату, - перебил Ильин. - Посмотрю я на тебя через
несколько месяцев такой птичьей жизни.
Иван неожиданно поклонился ему в пояс и попросил:
- Прости меня, Христа ради. А я о тебе молиться буду.
Виктор понял, что дальнейшее обсуждение бесполезно.
В тот же день Иван собрал свои пожитки в котомку, вооружился массивным
посохом и, благословив друзей, отправился к южным городским воротам...
Уход Ивана болезненно отозвался в душах его друзей. Им казалось, что,
несмотря на все различия во взглядах, они все же ближе старообрядцу, чем
люди одиннадцатого века. Его выбор доказывал обратное.
Всех троих охватило желание поскорее уехать из Новгорода. Ильин давно
заметил - стоит кому-то отправиться в путешествие или даже в короткую
деловую поездку, как у остающихся возникает ощущение пустоты, их начинает
томить жажда странствий.
Если бы не стойкие слухи о скором приходе киевской дружины, Виктор и
его товарищи снялись бы с места, едва по Волхову вверх прошла первая ладья.
Но самое благоразумное в этой ситуации было повременить. Да и поиски
мигрантов, скрывающихся под личиной нечистой силы, стоило начинать, когда
придет настоящее тепло; колесить по незнакомым местам в дождь и ветер никому
не хотелось.
IV
После вепсской бани, когда Виктор осознал, что его отношение к Анне не
укладывается в определение "влечение", "симпатия", он стал приглядывать за
собой, даже придумал термин - "давать окорот", - коим определил своему
внутреннему цензору задачу: следить за тем, чтобы "нечаянные" встречи с
княжной случались пореже. Проанализировав свое поведение за все дни
вынужденного сидения в дебрях, он со стыдом осознал, что постоянно
оказывался рядом с ней, начинал беспокойно отыскивать ее взглядом, если она
исчезала из поля зрения. Как ребенок, инстинктивно следующий за матерью,
куда бы она ни шла, так и он неизменно торчал возле Анны.
"Фу черт, у Василия, должно быть, сердце кровью обливалось, когда я..."
- ему даже в мыслях не хотелось называть своим именем эту мальчишескую
влюбленность. "Все, наступаю на горло собственной песне! Надо друг за друга
держаться... Это в своем веке я мог сказать: нам с Анной направо, тебе
налево, адью..."
Но, приняв твердое решение задушить неожиданно разгоревшуюся страсть,
Виктор обрек себя на ежечасные муки. Постоянно борясь с желанием увидеть
княжну, услышать ее голос, он становился все более раздражительным. Давая
окорот себе, он одновременно портил жизнь окружающим. Заводясь из-за
каких-то мелочей, пикировался с Овцыным, ядовито подтрунивал над Ивашкой, да
и самому предмету его обожания доставалось на орехи.
Он видел, что Анна в недоумении от происшедшей с ним перемены. Глаза ее
часто наполнялись слезами, и тогда он готов был на колени повалиться перед
ней, все рассказать, молить о прощении.
Собственно говоря, будь Анна его современницей, он не затруднился бы
перевести их отношения в "практическую плоскость" (так выражался его
приятель Ковригин, большой спец по дамской части). Даже если бы дело
происходило теперь, в этом далеком столетии, он не сомневался, что со своей
соседкой по эпохе сумел бы устроить все так, что никто ничего не приметил
бы. Но потрясающая способность к маскировке, выработанная дочерьми века
эмансипации, века коммунальных квартир и всеобщей женской занятости, была
явно чужда княжне. Любую мысль, любое душевное движение можно было прочесть
на ее лице еще до того, как она успевала выразить их в словах.
Больше всего мучило Виктора то, что Анна и сама неравнодушна к нему -
об этом свидетельствовало восторженное внимание, с каким она выслушивала
всякий его рассказ о своем времени, это проявлялось и в переимчивости к его
излюбленным словечкам, и в том, как она на мгновение замирала, встречаясь с
ним взглядом.
И все же Ильин держался - один мучительный день сменялся другим, пытка
растянулась на долгие недели, на бесконечные месяцы. Но весеннее солнце,
голубые веселые небеса, неумолчная капель превратили его жизнь в изощренную
казнь. Это злодейская весна не давала ему спать по ночам, она заставляла его
часами бесцельно бродить вдоль Волхова, уходить за несколько верст от города
и блуждать по проталинам, расцвеченным редкими подснежниками.
В один из таких апрельских дней он вернулся под вечер с букетом
нежно-голубых цветов. Когда он устанавливал их в кувшин, стоявший на столе
гостиной, в комнату вошла княжна.
- Чудо какое! - всплеснула руками Анна.
- Это тебе, - вырвалось у Ильина.
Она подошла к нему так близко, что он услышал пряно-волнующий аромат ее
кожи. Дыхание у него перехватило, он судорожно глотнул и вдруг ткнулся лицом
в ее волосы.
- Не могу больше, Анютка...
- Т-ты что?.. - начала она и, тут же все поняв, робко провела холодными
пальчиками по его щеке.
- Я всех измучил... Я люблю тебя...
Эти слова дались ему с таким трудом, что он почувствовал себя
совершенно без сил. Обхватив Анну за плечи, Виктор едва ощутимо коснулся
губами ее виска.
- Витя, я очень счастлива, - просто сказала она. - Я буду любить тебя
до конца жизни, я давно уже решила.
И, чуть отстранившись, обезоруживающе засмеялась. Ильин почувствовал,
что огромная тяжесть, давившая его все эти месяцы, разом растаяла,
улетучилась. Не помня себя, он принялся жадно целовать ладони княжны, шею,
губы, волосы.
Они сели к столу, сплетя пальцы рук, и долго смотрели друг на друга, не
говоря ни слова. Наконец чувство реальности вернулось к Ильину, и он с
жалкой улыбкой заговорил:
- Это так здорово... Теперь мне будет легко, я буду добрым со всеми, я
буду выполнять любые ваши прихоти... Но знаешь... пусть только мы знаем...
это будет тайна для всех...
- Мне трудно скрывать, я не люблю этого, - Анна сдвинула брови.
- Ну пойми, любимый ты мой человечишко, мы обязаны найти выход отсюда.
Все вместе. Нельзя бросать Василия. Это же чужой век, мы все ищем дорогу
домой...
- Все, я поняла... Я постараюсь. - В глазах ее заблестели слезы.
- Ну ради бога, не надо... - и Виктор с новой страстью принялся
целовать ее в глаза, в лоб, в губы...
Анна взъерошила ему волосы и с неожиданной веселостью спросила:
- Ты, наверное, был большим повесой?
- То есть? - трезвея, отозвался Виктор.
- Я уверена, ты многим вскружил головы. Ну же, признавайся...
- M-м, некоторым я нравился... Но не пойму, почему ты...
- Знаешь, я всегда была уверена, что влюблюсь в донжуана... - Она
потупила взгляд, словно рассказывала нечто запретное. - В этом есть что-то
волнующее: мужчина, перед которым не может устоять ни одна женщина. Когда я
думаю об этом, у меня ноги становятся ватными и в глазах все плывет. Так
бывало, когда стоишь на Невском и смотришь, как мимо идет эскадрон
кавалергардов. Когда видишь эти мощные бедра, обтянутые голубым сукном, эти
палаши на золотой тесьме, эти каски, эти лица, как из бронзы отлитые. И этот
грохот копыт - как рок, как судьба сама. Однажды я в обморок упала от
восторга.
- Ты настоящая женщина! - с восхищением сказал Ильин.
V
Ильин проснулся в неясной тревоге. Мучительно зевая, прошел на двор,
поплескал себе на руки и на лицо из глиняного умывальника, подвешенного у
крыльца. Сделал несколько упражнений, чтобы разогнать кровь. И вдруг
вспомнил разговор за ужином - ведь сегодня пятнадцатое июня! Целый год его
жизни прошел в далеком чужом веке. Зачем он здесь? Кончится ли когда-нибудь
заточение в прошлом?
Упав на траву, Виктор стал машинально отжиматься, не сознавая, что
делает. Что-то на него нашло - он действовал как сомнамбула. Лишь доведя
себя до изнеможения, пришел в себя.
И сразу же ощутил какое-то беспокойство. В окружающем мире происходило
нечто необычайное. Переведя дыхание, Ильин прислушался - откуда-то волнами
несся странный гул.
Постояв так с минуту, Виктор поднялся на высокое крыльцо, стал
осматривать окрестность. Но на прилегавших улицах все было спокойно. Вдруг
из дальнего переулка выбежали несколько мальчишек и со всех ног помчались по
бревенчатой мостовой.
- Эй! - крикнул Ильин. - Что за замятня?
- У Ярославова дворища кричат. Князь варягов привел. Они как рано
поутру в город вошли, так питейные лабазы разбивать стали.
Ильин вернулся в дом, стал поспешно натягивать штаны, камизу. В тот
момент, когда он щелкнул застежкой плаща на плече, в отворенную дверь
заглянул Овцын.
- Уже готов? Подожди немного, я тоже сейчас оденусь.
- Со мной хочешь идти?
- Да. Я слышал, как ты мальцов расспрашивал.
Ильин снова появился на крыльце. Прошло всего несколько минут, а крики
явно стали слышнее. Видимо, наемники двигались в его сторону. "Неужели
прознать успели, что в гостином дворе романея есть?" - с беспокойством
подумал Ильин. Только неделю назад пришел караван судов с Готланда, целый
день тогда возчики перегружали с ладей бочки с французским вином и
доставляли на склады Готского двора. Весь город, конечно, сразу узнал о том,
какой товар получили немцы. Вездесущая голка - новгородская чернь - тучей
облепила пристань в надежде поживиться. Кто-то из оборванцев изловчился
подставить подножку грузчику, тот уронил бочку на камни, из пробоины ударила
темно-красная струя. В начавшейся свалке из-за романеи одному выдавили глаз,
другому выдрали полбороды, а разбитых носов и не считал никто.
На крыльце появился Овцын.
- Идем?
- Ты знаешь, - сказал Ильин. - Я подумал и решил, что нам лучше не
уходить отсюда. Слышишь, какой рев? По-моему, сюда направляются. Понимаешь,
есть кому подсказать варягам, что здесь романея... Под шумок очень многие не
прочь поживиться.
- Ах, быдло проклятое! Видал я, как они на бочку тогда кинулись. За
пригоршню вина готовы удушить друг друга... Что ж, надо подготовиться к
встрече гостей.
Овцын скрылся в своей горнице и через полминуты вернулся, неся два
коротких меча в ножнах.
- Надень. Может пригодиться.
- Что ты, - сказал Ильин. - Я оружия в жизни в руках не держал. Еще
порежусь.
- А как же ты, если...
- Я каратэ два года занимался... Сейчас объясню. Это вид борьбы или,
по-другому сказать, система обороны и нападения без оружия. Почти без
оружия.
- Кулачный бой?
- И кулачный тоже. Но бьют больше ногами. Двумя короткими палками,
связанными между собой, - нанчаками.
Овцын пожал плечами и сказал:
- Не знаю, как ты палками против вот такого лезвия собираешься
отбиваться. А я, грешным делом, люблю помахаться. Меня ведь за дуэль из
Петербурга выдворили - с гвардейским одним на шпагах схватились, я его и
пощекотал по животу...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг