Антон Платов
СКАЗКА
О СТАРЫХ ПАРОХОДАХ
1
Пароход оказался старше, чем я думал, и значительно лучше. Он был
просто замечательный.
Собственно говоря, не был он, конечно, пароходом в полном смысле этого
слова - стоял на нем нормальный судовой дизель, работающий на банальной
соляре. Но никакого значения это не имело.
Называть все моторные суда "пароходами"
приучили меня в Севастополе, где я, окончив Университет, работал
несколько лет на океанографических судах. Впрочем, забредший в
севастопольскую бухту белоснежный пассажирский лайнер именовался
теплоходом легко и свободно. Но уже впервые поднявшись на палубу первого
своего гидрографа - местами обшарпанного, с пятнами темного корабельного
сурика там, где облетела краска, - я сразу почувствовал, что обозвать его
"теплоходом" язык у меня не повернется. Судно, корабль, "борт" - как
угодно, но только не чистенькое и самодовольное "теплоход". А потом
оказалось, что все, начиная с кэпа и заканчивая помощником кока, называли
судно по старинке, тепло и ласково - пароход.
Из Севастополя, вдоволь наплававшись по теплым южным морям, попал я в
долгую командировку на север - на съемку низовьев и устья затерянной в
лесах и болотах реки Кичуги.
Новые коллеги, с коими я познакомился еще в Москве, сразу предупредили,
что плавсредство нас ожидает "не то что в ЮжМорГео или в севастопольском
институте"... Я живо представил себе разваливающийся на ходу рабочий
катер, на каком ходил однажды во время студенческой практики. На деле же
все оказалось совсем не так.
Судно, на котором мне предстояло проработать некий неопределенный срок,
я увидел, когда мы добрались, наконец, до базы в полусотне километров от
устья Кичуги. Это, несомненно, был самый настоящий "пароход", не катер.
Пусть и древний, как сама гидрография, плавучей рухлядью он не казался.
Сразу подумалось, что где-то я его уже видел; вернее - я не подумал об
этом, но - как-то почувствовал.
По хлипким сходням вместе со мной на борт поднялся начальник партии,
чтобы познакомить с капитаном. Тот скрывался где-то в железных недрах
парохода - "в машине", - и начальник мой покинул меня, чтобы вытащить
капитана на свет божий.
Я остался на палубе. Прошел на корму, облокотился на перила и стал
смотреть на темную воду Кичуги.
Перила! Вот тут-то и пробило меня воспоминание.
Конечно, этот пароход я видел впервые.
Но зато я хорошо знал его брата-близнеца. Полные обводы; прямоугольная,
похожая на домик с плоской крышей, рубка; плавно закругленная корма, какую
не часто увидишь на современных судах этого типа, завершающихся резким
обрывом транца. И перила на корме - обыкновенные деревянные перила на
стойках вдоль бортов - вместо привычных тросовых ограждений или
фальшборта1.С близнецом этого патриарха северной гидрографии я
познакомился в детстве. Назывался он, кажется, "Сергей Есенин", и лежал,
полузатопленный, у берега Клязьмы, неподалеку от дебаркадера речной
пристани. Когда-то он возил по реке немногочисленных пассажиров, а когда
оказался слишком стар, очутился на теперешнем своем месте.
С берега, оттуда, где кончалась пробитая мальчишками в густом ивняке
тропинка, на задранный над водой ют пароходика была перекинута доска.
Перейдя по ней на борт отслужившего свое судна, можно было, облокотясь на
эти самые перила, смотреть на воду и радоваться, ощущая под ногами
настоящую палубу настоящего, пусть и не морского, судна. Появлялось
ощущение - я помнил его очень четко, - что вот-вот случится что-то такое...
Предавшись воспоминаниям, я не заметил, как появился начальник с моим
новым капитаном.
2
Работа мне понравилась.
Впрочем, в поле - будь то в море или на суше - в поле собственно работа
по специальности настолько сливается с бытом, с отношениями с коллегами, а
"рабочие" мысли - с "нерабочим" ощущением близости окружающей тебя
природы, что разделить впечатления от всего этого бывает непросто. Здесь,
на Кичуге, все было как-то спокойно, негромко, неброско - не вспыхивали
под бортом светящиеся медузы, не отражался в черной воде невероятно яркий
южный Млечный путь, и штормовой ветер не бросал на фальшборт изумрудные
валы, увенчанные шапками белой пены. Но уже спустя месяц я поймал себя на
том, что думаю, как буду потом скучать по здешним темным лесам, и серым
рекам, и ручьям, звенящим по камням и замшелым стволам поваленных деревьев.
И, конечно, - по старому пароходу...
...Начальника партии мы видели нечасто.
Большую часть времени он проводил либо на базе у наших сухопутных
коллег-геологов, либо - в далеком районном центре, откуда прилетал за ним
геологический "борт" - вертолет. Приехавшие со мной москвичи появлялись на
пароходе редко, только чтобы набрать полные ящики донных проб и потом
неделю копаться с ними на берегу. Так что на пароходе я неожиданно
оказался почти суперкарго, то есть лицом, не подчиненным никому, кроме
себя самого, производственной необходимости и капитана - в случае
опасности для судна.
С капитаном, сухоньким крепким стариком, мы быстро нашли общий язык. Мы
бороздили воды Кичуги от базы и до устья, заходя в небольшие ее притоки, и
иногда не возвращаясь на базу на ночь. Такие ночи были особенно хороши;
вся команда парохода - мы с кэпом да двое пожилых матросов - собирались в
маленькой кают-компании, кэп доставал припрятанную поллитровку, а я -
флягу спирта; неторопливо опускалась за иллюминаторами в медной оправе
ветреная северная ночь, и был бесконечный чай и долгие разговоры...
А в один из наших рейдов, уже порядком изучив низовья Кичуги, я вдруг
обнаружил неизвестную мне до тех пор протоку.
Был день, обычно-прохладный, с обычными полуденными тучками. Мы шли
вдоль правого берега. Я стоял в рубке возле кэпа и привычно посматривал
вперед, на темную ленту реки и высокую стену дремучего леса по берегу.
Какое-то странно кривое дерево задержало на мгновение мой взгляд, и тогда
я увидел устье этой протоки.
По здешним меркам, она была очень узка - метров десять шириной; деревья
по ее берегам росли разве что не из воды, и склонялись к водяному зеркалу,
почти закрывая над ним небо.
Под острым углом уходила протока вглубь берега, и потому с реки увидеть
ее можно было с того места, где шел сейчас пароход.
Вода в протоке была темна и спокойна, будто зачарована, и даже волны,
заходящие с реки, быстро гасли в ней.
Словно некая дорога, лежала она, и мне показалось вдруг, что, сверни мы
сейчас на эту дорогу, она приведет нас к тайным лесным озерам с волшебными
островами и еще бог весть к каким чудесам.
Очарование не рассеялось, даже когда пароход покинул ту область, из
которой протока была видна, и устье ее потерялось среди берегового леса.
Я спросил о протоке у кэпа.
- Да глухая она, - сказал тот, махнув рукой, - кончается через пару
верст. Может, старица какая, может еще чего...
Я был так обижен за свою зачарованную протоку, которая не могла быть
глухой, что даже не поверил своему капитану. Хмыкнув, я демонстративно
достал карту, рискуя оскорбить кэпа в лучших чувствах, и, склонившись на
ней, быстро отыскал протоку. Топография русла в этом районе была довольно
простой, масштаб карты позволял отыскать на ней и более мелкие детали, так
что ошибки быть не могло. Протока действительно была глухой, и выглядела
на нашей двухверстке сантиметровым червячком синего цвета.
Отчего-то это расстроило меня, и подумалось даже, что можно остановить
пароход, сказать кэпу, что нужны пробы донных осадков из той протоки,
спустить лодку... Но что-то остановило меня; пожалуй, я испугался. Нет, не
протоки - того, что она может действительно оказаться глухой, и это будет
грустно.
Даже не грустно - это будет обидно и тоскливо...
Кэп молчал, я в задумчивости смотрел на воду, а пароход шел вниз по
реке, унося нас от зачарованного места.
3
После того случая прошло много времени; работа наша - а вместе с ней и
моя командировка - близились к завершению, и я уже воображал, как здорово
будет из промозглого северного сентября перенестись в солнечный сентябрь
севастопольский, оказаться без надоевшей прокуренной телогрейки, да еще и
искупаться где-нибудь за Херсонесом. На воду мы теперь выходили нечасто,
больше занимаясь камералкой, то есть сидели на берегу и обрабатывали
образцы, таблицы и карты.
И вот однажды утром я раскладывал перед позевывающим начальником карты
с результатами своей вчерашней работы.
Начальник благодушно кивал, вертел папироску и изредка поглядывал в
карту. И вдруг - он задержал на ней взгляд и замер, словно окаменел.
Почуяв недоброе, я оборвал свою речь на полуслове.
Начальник, наконец, оторвал взгляд от моего труда.
- Андрюша. Дружище. За что тебе диплом дали? - спросил он, и голос его,
как говорится, не обещал ничего хорошего.
- А что такое? - я суматошно пытался вспомнить какую-нибудь пропущенную
"туфту" в работе.
С самым сумрачным видом начальник ткнул в карту пальцем и - для большей
убедительности - постучал им.
Я посмотрел и тоже окаменел, как и начальник минутой раньше. Ближе к
устью красовался далеко не самый маленький приток с длиннющим названием и
без единой отметки.
Девственно чистым было изображение его русла на карте - я вспомнил,
что, проходя мимо этой речки, мы каждый раз откладывали ее посещение на
потом. Дооткладывались.
- Та-ак! - сказал начальник, вставая. - Дед!
Мой капитан, которого начальник столь непочтительно звал "дедом",
возился на другом конце лагеря с самодельной печкой - единственный из нас
всех он пек хлеб сноровисто и умело.
- Сам видишь, Саныч, занят я, - откликнулся он, не поворачивая головы.
Начальник сменил гнев на сарказм:
- Дражайший Степан Николаич, будьте любезны прибыть к адмиральскому
шатру!
- Иду, - сказал кэп и подошел к навесу, на столе под которым были
разложены рабочие карты.
- Чегой-то ты себя в адмиралы записал, а, Саныч? - спросил он, но
начальник лишь молча постучал по карте - по злополучному притоку.
- Да уж, недоглядочка вышла, - сказал кэп, взглянув.
- Будет вам "недоглядочка"! - прорычал начальник. - Вот заводите свой
тарантас и топайте туда.
Мой кэп поднял на него глаза, и губы его чуть растянулись в ехидной
полуулыбке.
- Так ты же сам вчера мотористов домой отпустил. Они еще в обед на
"Казанке" ушли.
- Та-ак! - сказал начальник, зверея. - Вдвоем идите.
Я удивился. Пароход, конечно, невелик, но не моторка, все же. Однако
капитан мой рассудил иначе.
- А что, Андрюша? Проветримся, а к вечеру вернемся.
- Вот-вот, - сказал начальник, - проветритесь.
...До полудня оставалось часа два, когда мы вышли с базы. Не скажу,
чтобы неожиданный рейс расстроил меня, но... появилось откуда-то
предчувствие. Не предчувствие чего-то конкретного, но - предчувствие
"вообще" - просто ощущение необычности происходящего.
К полудню мы прошли больше половины расстояния до нужного нам притока.
Облака, стягивавшие небо всю последнюю неделю, опустились ниже; пошел
мелкий дождик. Я заметил вдруг, что бравый мой капитан как-то сер лицом и
согнут.
- Николаич, ты чего? - спросил я.
Кэп натужно улыбнулся.
- Да приплохело малость, Андрюша.
- Что с тобой, кэп? Может вернемся?
- Еще чего. Начальник нам руки-ноги поотрывает. Да не волнуйся ты, у
меня бывает так - сердчишко; сейчас пройдет.
Привыкнув видеть в своем капитане образец здоровья и бодрости, я легко
поверил ему. И правда, вскоре кэпу полегчало, и до злополучного нашего
притока мы добрались нормально.
Затягивать работу не хотелось, и я решил сделать одну станцию там, где
приток этот впадал в Кичугу, и еще парочку - повыше. Кэп остался в рубке,
я же отправился на ют - возиться со своим оборудованием. Хотя по
инструкциям полагалось непременно при взятии проб становиться на якорь,
сейчас для этого попросту не хватало людей. Договорились, что кэп будет
подрабатывать двигателями, чтобы удерживать судно на одном месте.
Но очень скоро - едва приступив к работе - я заметил, что нас сносит.
Машина продолжала чавкать потихоньку, но течение все же оттаскивало
пароход в Кичугу.
- Кэп! - крикнул я. - Сносит же!
Ответа не последовало, и машина, против моего ожидания, не застучала
чаще. Помимо прочего, пароход понемногу разворачивало поперек течения;
проплыл совсем рядом мыс при слиянии притока и Кичуги - нас выносило в
главное русло.
- Кэп! - снова крикнул я и, торопясь и чертыхаясь, принялся выбирать из
воды свое барахло; бросив все на палубе, кинулся на мостик.
Кэп лежал в своем кресле, согнувшись и прижав руки к груди, и как-то
странно тихо сопел. Я встал к штурвалу, спрашивая о чем-то у старика,
развернул пароход носом против течения и перевел рукоять хода с "самого
малого" на "малый". Машина застучала бойчее, и пароход замер, наконец,
почти на одном месте.
Я повернулся к кэпу и присел возле его кресла.
- Вывел пароход? - прохрипел он.
- Да вывел, вывел, - успокоил его я. - Ты как?
Он опять что-то прохрипел, но я не расслышал; он повторил. "Держусь", -
понял я.
До нашей базы было отсюда не близко, да еще и против течения, немалого
на Кичуге. Зато до геологов - вряд ли больше часа хода. Не тратя время на
осмотр аптечки, висевшей тут же, на мостике (ничего "сердечного" там точно
не было - помню, как-то лазил за йодом), я вернулся к штурвалу. Слава
Богу, за прошедшие месяцы дед успел обучить меня управлению этим
судном-патриархом.
Развернув пароход и не жалея соляры, я повел его вниз по Кичуге.
Кэп, по счастью, до геологов дотянул.
База их была несравненно больше и благоустроенней нашей, и было здесь
даже некое подобие лазарета. К тому времени, как мы с подоспевшими
ребятами перетащили кэпа на сушу, тот уже оклемался немного, глаза у него
уже не закатывались, как раньше, и хрип стал разборчивее.
Попив с геологами чаю, я долго сидел на берегу возле парохода, пока ко
мне не подошел местный врач. Я спросил его о старике.
- Жить будет. И вообще это, кажется, не так страшно, как я подумал.
- И забрать его можно?
- А вот этого не советую. И сами вы оставайтесь у нас, вечер скоро, а
до вашей базы - пилить и пилить.
- Да как же... - растерялся я. - Мы сегодня обещали быть; начальник
там...
- Ну тогда оставляйте старика у нас и идите до дому, - врач пожал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг