отчаяния, масштаб которого подобен расстоянию от Земли до Млечного Пути.
Пусть тогда догадается ученый о тайне небесного мертвого камня!.. Пусть
родится мозг, могущий вместить чудовищную сложность и страшную порочную
красоту вселенной!"
Проснувшись, Егор забыл свой сон навсегда, на всю жизнь.
* * *
Двадцатого марта не так велики дни и кратки ночи, чтобы утренняя заря
загорелась в час пополуночи. Так еще не бывало никогда, даже старики не
помнят.
А однажды случилось так. Московские люди расходились по домам - кто
из театра, кто с ночной работы на заводе, кто просто с затянувшейся беседы
у друга.
В этот вечер в Большом зале Филармонии был концерт знаменитого
пианиста Шахтмайера, родом из Вены. Его глубокая подводная музыка, полная
того величественного и странного чувства, которое нельзя назвать ни
скорбью, ни экстазом, - потрясла его слушателей. Молчаливо расходились
люди из Филармонии, ужасаясь и радуясь новым и неизвестным недрам и
высотам жизни, о которых рассказал Шахтмайер стихийным языком музыки.
В Политехническом музее в половине первого кончился доклад Макса
Валира, возвратившегося с полдороги на Луну. В ракете его конструкции
обнаружился просчет; кроме того, среда между Землей и Луной оказалась
совсем иной, чем о ней предполагали с Земли, поэтому Валир вернулся
обратно. Аудитория была взволнована до крайней степени докладом Валира и,
заряженная волей и энтузиазмом великой попытки, со страшным шумом, лавой
растекалась по Москве. В этом отношении слушатели Валира и Шахтмайера
резко отличались друг от друга.
А высоко над площадью Свердлова в этот миг засветилась синяя точка.
Она в секунду удесятерилась в размерах и затем стала излучать из себя
синюю спираль, тихо вращаясь и как будто разматывая клубок синего вязкого
потока. Один луч медленно влекся к земле, и было видно его содрогающееся
движение, как будто он встречал упорные встречные силы и, пронзая их,
тормозил свой путь. Наконец столб синего немерцающего мертвого огня
установился между землей и бесконечностью, а синяя заря охватила все небо.
И сразу ужаснуло всех, что исчезли все тени: все предметы поверхности
земли были окунуты в какую-то немую, но все пронзающую влагу - и не было
ни от чего тени.
В первый раз с постройки города в Москве замолчали: кто говорил, тот
оборвал свое слово, кто молчал, тот ничего не воскликнул. Всякое движение
остановилось; кто ехал, тот забыл продолжать путь, кто стоял на месте, тот
не вспомнил о цели, куда его влекло.
Тишина и синее мудрое сияние стояли одни над землею, обнявшись.
И было так безмолвно, что, казалось, звучала эта странная заря -
монотонно и ласково, как пели сверчки в нашем детстве.
В весеннем воздухе каждый голос звонок и молод - пронзительно и
удивленно крикнул женский голос под колоннами Большого театра: чья-то душа
не выдержала напряжения и сделала резкое движение, чтобы укрыться от этого
очарования.
И сразу тронулась вся ночная Москва: шоферы нажали кнопки стартеров,
пешеходы сделали по первому шагу, говорившие закричали, спящие проснулись
и бросились на улицу, каждый взор обратился навзничь к небу, каждый мозг
забился от возбуждения.
Но синяя заря начала угасать. Темнота заливала горизонты, спираль
свертывалась, забираясь в глубину Млечного Пути, затем осталась яркая
вращающаяся звезда, но и она таяла на живых глазах - и все исчезло, как
беспамятное сновидение. Но каждый глаз, глядевший на небо, еще долго видел
там синюю кружащуюся звезду, - а ее уже не было, и по небу шел обычный
звездный поток.
И всем стало отчего-то скучно, хотя никто почти не знал, в чем дело.
* * *
Утром в "Известиях" было помещено интервью с инженером Кирпичниковым.
"Объяснение ночной зари над миром.
С большим трудом наш корреспондент проник в Микробиологическую
лабораторию имени проф. Маранда. Это произошло в четыре часа ночи,
непосредственно после оптического явления в эфире. В лаборатории
корреспондент застал спящего Г. М. Кирпичникова - известного инженера,
конструктора приборов для размножения материи, открывшего так называемый
"эфирный тракт".
Наш корреспондент не осмелился будить усталого изобретателя, однако
обстановка лаборатории позволила увидеть все результаты ночного
эксперимента.
Кроме приборов, необходимых для производства эфирного тракта и
аккумуляции мертвых электронов, на столе изобретателя лежала старая,
желтая рукопись. На открытой странице ее было написано: "Дело техников
теперь разводить железо, золото и уголь, как скотоводы разводят свиней".
Кому принадлежат эти слова, корреспондентом пока не установлено.
Половину экспериментальной залы занимало блестящее тело. По
рассмотрении это оказалось железом. Форма железного тела - почти
правильный куб, размером 10 x 10 x 10 метров. Непонятно, каким образом
такое тело могло попасть в залу, так как существующие в ней окна и двери
позволяют внести тело размером не больше половины указанных. Остается одно
предположение - железо в залу ниоткуда не вносилось, а выращено в самой
зале. Эта достоверность подтверждена журналом экспериментов, лежавшим на
том же столе, где и рукопись. Рукою Г. М. Кирпичникова там записаны
размеры подопытного тела: "Мягкое железо, размером 10 x 10 x 10
сантиметров - 1 ч. 25 мин., оптимальный вольтаж". Дальнейших записей в
журнале не имеется. Таким образом, в течение 2 - 3 часов железо в объеме
увеличилось в 100 раз. Такова сила эфирного питания электронов.
В зале стоял какой-то ровный и постоянный шум, на который наш
корреспондент вначале не обратил внимания. Осветив залу, наш сотрудник
обнаружил некое чудовище, сидящее на полу близ железной массы. Рядом с
неизвестным существом лежали сложные части разрушенного прибора, как бы
пережженные вольтовой дугой. Животное издавало ровный стон. Корреспондент
его сфотографировал (см. ниже). Наибольшая высота животного - метр.
Наибольшая ширина - около половины метра. Цвет его тела - красно-желтый.
Общая форма - овал. Органов зрения и слуха - не обнаружено. Кверху поднята
огромная пасть с черными зубами, длиною каждый по 5 - 4 сантиметра.
Имеются четыре короткие (1/4 метра) мощные лапы с налившимися мускулами; в
обхвате лапа имеет не менее полуметра; кончается лапа одним могущественным
пальцем, в форме эластичного сверкающего копья. Животное стоит на толстом
сильном хвосте, конец которого шевелится, сверкая тремя зубьями. Зубы в
отверзтой пасти имеют нарезку и вращаются в своих гнездах. Это странное и
ужасное существо очень прочно сложено и производит впечатление живого
куска металла.
Шум в лаборатории производил гул этого гада: вероятно, животное
голодно. Это, несомненно, искусственно откормленный и выращенный
Кирпичниковым электрон.
В заключение редакция поздравляет читателей и страну с новой победой
научного гения и радуется, что эта победа выпала на долю молодого
советского инженера.
Искусственное выращивание железа и вообще размножение вещества даст
Советскому Союзу такие экономические и военные преимущества перед
остальной, капиталистической частью мира, что если бы капитализм имел
чувство эпохи и разум истории, он бы сдался социализму теперь же и без
всяких условий. Но, к сожалению, империализм никогда не обладал такими
ценными качествами.
Реввоенсоветом и ВСНХ Союза уже приняты соответствующие меры для
обеспечения монопольного пользования государством изобретениями Г. М.
Кирпичникова.
Г. М. Кирпичников - член партии и Исполбюро КИМа, и от него еще
несколько месяцев назад правительством получено согласие на передачу всех
своих открытий и конструкций в пользу государства, и притом безвозмездно.
Правительство, конечно, целиком и полностью обеспечит Г. М. Кирпичникову
возможность дальнейшей работы.
Сегодня в 1 час дня Г. М. Кирпичников будет иметь свидание с
предсовнаркома Союза т. Чаплиным".
Вся Москва - этот новый Париж социалистического мира - пришла в
исступление от такой заметки. Живой, страстный, общественный город весь
очутился на улицах, в клубах, на лекциях - везде, где пахло хотя бы
маленькими новыми сведениями о работах Кирпичникова.
День родился солнечным, снег подтаивал, и неимоверная надежда
разрасталась в человеческой груди. По мере движения солнца к полуденному
зениту все яснее в мозгу человека освещалось будущее, как радуга, как
завоевание вселенной и как синяя бездна великой души, обнявшей стихию
мира, как невесту.
Люди не находили слов от радости технической победы, и каждый в этот
день был благороден.
Что может быть счастливее и тревожнее того дня, который служит
кануном технической революции и неслыханного обогащения общества?
В "Вечерней Москве" появилось описание рабочего собрания завода
"Генератор", где Егор Кирпичников отбывал свою двухлетнюю студенческую
практику.
На собрание прибыли предсовнаркома Чаплин и Кирпичников. Их встретили
восемь тысяч мастеровых и специалистов, стоя на ногах.
Кирпичников сделал доклад об открытии эфирного тракта и его
промышленной эксплуатации в ближайшем будущем. Он начал с работ аюнитов в
этом направлении, подробно остановился на трудах Ф. К. Попова, которого и
следует считать изобретателем эфирного тракта, затем изложил историю
поисков своего отца и закончил кратким указанием на свою работу,
завершающую труд всех предшественников.
Тов. Чаплин доложил о том, что намерено сделать правительство, чтобы
изобретение Кирпичникова принесло наибольшую пользу обществу.
Мастеровые подняли на руки Кирпичникова и Чаплина и пронесли их между
моторами и станками до автомобилей.
Чаплин поехал в Кремль, а Кирпичников - к матери на Большой
Златоустинский.
* * *
Как в старину, женщины теперь носили накидки и длинные платья,
закрывающие ноги и плечи. Любовь была редким чувством, но считалась
признаком высокого интеллекта.
Девственность женщин и мужчин стала социальной моралью, и литература
того времени создала образцы нового человека, которому незнаком брак, но
присуще высшее напряжение любви, утоляемое, однако, не сожительством, а
либо научным творчеством, либо социальным зодчеством.
Времена полового порока угасли в круге человечества, занятого
устроением общества и природы.
Наступило новое лето. Егор Кирпичников устал от эфирного тракта и
беспомощно затосковал по далеким и смутным явлениям, как это с ним бывало
не раз.
Он снова убивал дни, скитаясь и наслаждаясь одиночеством - то в
Останкино, то в Серебряном бору, то уезжая на Ладожское озеро, которое он
так любил.
- Тебе, Егор, влюбиться надо! - говорили ему друзья. - Эх, напустить
бы на тебя хорошую русскую девушку, у которой коса травою пахнет!..
- Оставьте, - отвечал Егор. - Я сам себя не знаю куда деть! Знаете, я
никак не могу устать, - работаю до утра, а слышу, что мозг скрежещет и
спать не хочет!
- А ты женись! - советовали все-таки ему.
- Нет, когда полюблю прочно, в первый раз и на всю жизнь, тогда...
- Что тогда?
- Тогда... уйду странствовать, и думать о любимой.
- Странный ты человек, Егор! От тебя каким-то старьем и романтизмом
пахнет... Инженер, коммунист, а мечтает!..
В мае был день рождения Валентины Кроховой Валентина весь день читала
Пушкина и плакала: ей сравнялось двадцать лет. Вечером она надела серое
платье, поцеловала перстень на пальце - подарок отца - и стал ждать Егора
с матерью и еще двух подруг. Она убрала стол, в комнате пахло жимолостью,
полем и чистым телом человека.
Огромное окно было распахнуто, но видно в него одно небо и
шевелящийся воздух на страшной высоте.
Пробило семь часов. Валентина села за рояль и сыграла несколько
этюдов Шахтмайера и Метнера. Она не могла отделаться от своей сердечной
тревоги и не знала, что ей делать - расплакаться или сжать зубы и не
надеяться.
Весенняя природа волновалась страстью размножения и жаждала забвения
жизни в любви. И в круг этих простых сил была включена Валентина Крохова и
не могла от них отбиться. Ни разум, ни чужое страдание в поэмах и в музыке
- ничто не помогло горю ее молодости. Ей нужен был поцелуй, а не философия
и даже не красота. Она привыкла честно мыслить и понимала это.
В восемь часов к ней постучали. Принесли телеграмму от Егора. В ней
стояли странные, шутливые и жестокие слова, и притом в стихах, к которым
Егор питал влечение с детства:
Дарю тебе луну на небе
И всю живую траву на земле, -
Я одинок и очень беден,
Но для тебя - мне нечего жалеть.
Валентина не поняла, но к ней вошли веселые подруги.
В одиннадцать часов Валентина выпроводила подруг и пошла к Егору,
зажженная темным отчаянием.
Ее встретила Мария Александровна. Егора дома не было, уже вторые
сутки. Валентина посмотрела на бланк телеграммы: она была подана из
Петрозаводска.
- А я думала, он у вас будет сегодня вечером! - сказала Мария
Александровна.
- Нет, его у меня не было!
И обе женщины молча сели, ревнуя друг к другу утраченного и томясь
одинаковым горем.
* * *
В августе Мария Александровна получила письмо от Егора из Токио.
"Мама. Я счастлив и кое-что постиг. Конец моей работы близок. Только
бродя по земле, под разными лучами солнца и над разными недрами, я
способен думать. Я теперь понял отца. Нужны внешние силы для возбуждения
мыслей. Эти силы рассеяны по земным дорогам, их надо искать и под них
подставлять голову и тело, как под ливни. Ты знаешь, что я делаю и ищу -
корень мира, почву вселенной, откуда она выросла. Из древних философских
мечтаний это стало научной задачей дня. Надо же кому-нибудь это делать, и
я взялся. Кроме того, ты знаешь мои живые мускулы, они требуют напряжения
и усталости, иначе я бы затомился и убил себя. У отца тоже было это
чувство; быть может, это болезнь, быть может, это дурная наследственность
от предков - пеших бродяг и киевских богомольцев. Не ищи меня и не тоскуй,
- сделаю задуманное, тогда вернусь. Я думаю о тебе, ночую в стогах сена и
в куренях рыбаков. Я тоскую о тебе, но меня гонят вперед мои беспокойные
ноги и моя тревожная голова. Быть может, верно, жизнь - порочный факт, и
каждое дышащее существо - чудо и исключение. Тогда я удивляюсь, и мне
хорошо думать о своей милой матери и неотомщенном отце.
Егор".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг