Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
железо скоблит, а советский материал - мягкая вещь!
     "Он прав,  сволочь! - подумал Шмаков. - У меня тоже пуговицы от новых
штанов оторвались, а в Москве покупал!"
     Дальше Шмаков не  слушал,  заскорбев от  дум и  недоброкачественности
жизни. Поезд гремел на крутом уклоне и скрежетал бессильными тормозами.
     Печальный, молчаливый сентябрь стоял в прохладном пустопорожнем поле,
где не было теперь никакого промысла.  Одно окно в вагоне было открыто,  и
какие-то пешие люди кричали в поезд:
     - Эй, сволочи!
     Иногда встречные пастушонки просили:
     - Брось газету! - Газета им требовалась на цигарки.
     Комсомолец,  раздобрев от  своей  осведомленности,  побросал  им  всю
наличную бумагу,  и пастушонки ловили ее,  не допуская до земли. Но Шмаков
своей газеты не дал - в чужом городе всякий клок дорог.
     - Градов!  Кому до Градова?  Первая остановка!  -  сказал проводник и
начал выметать сор. - Насорили, идолы, как в поле! Штрафовать вас надо, да
денег у вас нету! Бабка, прими ноги!
     Шмаков сошел в Градове, и его охватила некоторая жуть.
     "Вот оно, мое поселение", - подумал Шмаков и оглядывал тихий вокзал и
скромных людей, спешащих попасть в вагоны.
     Несмотря на то,  что этот пункт был связан рельсами со всем миром - с
Афинами и  Апеннинским полуостровом,  а  также с берегом Тихого океана,  -
никто туда не ездил: не было надобности. А если б кто поехал, то запутался
бы в маршруте: народ тут жил бестолковый.


                                    3

     Вселился Шмаков в дом № 46 по Коркиной улице; дом был невелик, и жила
в  нем одна старушка,  караульщица своего недвижимого имущества.  Получала
она  за  мужа  пенсию одиннадцать рублей двадцать пять  копеек в  месяц  и
комнату сдавала за восемь рублей с ее топкой.
     Сел за голый стол Иван Федотыч,  поглядел на двор, где травы умирали,
и ему сделалось скучно.  Посидев,  Иван Федотыч лег,  а полежавши, встал и
пошел еды купить.
     Еще  не  закатилось сентябрьское солнце,  а  Иван  Федотыч вернулся в
пустоту своего жилища.  Старушка вздыхала на  кухне  от  перемены власти и
трещала лучинками к самовару.
     Иван  Федотыч поел  колбасы,  а  затем  сел  вырабатывать форму своей
подписи на будущих бумагах.  "Шмаков",  -  написал Иван Федотыч.  "Нет, не
твердо",  - подумал он и вновь написал "Шмаков", но уже более бесхитростно
и как бы невзначай копируя по простоте начертания подпись Ленина.
     Затем  долго  раздумывал Иван  Федотыч  -  ставить  ему  перед  своей
фамилией  "Ив"  -  Иван  или  не  надо.  Наконец  решил  поставить:  могут
обознаться и  спутать  с  инородным человеком;  хотя  фамилия  "Шмаков"  -
достаточно редкостная.
     В восемь часов старушка перестала вздыхать и тихо засопела -  уснула,
стало быть. Потом проснулась и долго бормотала славянские молитвы.
     Иван   Федотыч  задернул  занавесочки,   понюхал  больной  цветок  на
подоконнике и  извлек из  чемодана кожаную тетрадь.  На коже было вырезано
перочинным ножом заглавие рукописного труда:

                   "ЗАПИСКИ ГОСУДАРСТВЕННОГО ЧЕЛОВЕКА".

     Открыв  рукопись на  сорок  девятой странице,  Иван  Федотыч подчитал
конец и, разогнавшись мыслью, начал продолжать:
     "...Я  тайно веду  свой труд.  Но  когда-нибудь он  сделается мировым
юридическим сочинением,  а  именно:  я  говорю,  чиновник и  прочее всякое
должностное лицо - это ценнейший агент социалистической истории, это живая
шпала под рельсами в социализм.
     Служение социалистическому отечеству -  это  новая  религия человека,
ощущающего в своем сердце чувство революционного долга.
     Воистину в  1917  году  в  России  впервые  отпраздновал свою  победу
гармонический разум порядка!
     Современная борьба  с  бюрократией основана  отчасти  на  непонимании
вещей.
     Бюро есть конторка. А конторский стол суть непременная принадлежность
всякого государственного аппарата.
     Бюрократия имеет заслуги перед революцией: она склеила расползавшиеся
части народа,  пронизала их  волей к  порядку и  приучила к  однообразному
пониманию обычных вещей.
     Бюрократ должен быть раздавлен и выжат из Советского государства, как
кислота из лимона.  Но не останется ли тогда в  лимоне одно ветхое дерьмо,
не дающее вкусу никакого достоинства..."
     - Гады!  -  заорал кто-то у окна.  -  Испотрошу всяку сволочь,  всяку
баптистскую ересь...
     И вдруг голос смилостивился и зазвучал милосердно:
     - Друг,  скажи по-матерному,  по-церковнославянски! Ага, нельзя!.. Эх
ты, гниденыш!
     Шаги  удалились,   и  пустынно  застучал  колотушечник,  предупреждая
грабеж.
     Шмаков  сначала  насторожился,   а   потом   поник  в   удручении  от
многочисленности хамства.
     Одолев нравственную тревогу, он продолжал:
     "Что  нам  дают  вместо  бюрократизма?  Нам  дают  -  доверие  вместо
документального порядка, то есть дают хищничество, ахинею и поэзию.
     Нет!  Нам нужно, чтобы человек стал святым и нравственным, потому что
иначе ему  деться некуда.  Всюду должен быть  документ и  надлежащий общий
порядок.
     Бумага лишь символ жизни,  но она и тень истины, а не хамская выдумка
чиновника.
     Бумага,  изложенная по существу и надлежаще оформленная, есть продукт
высочайшей  цивилизации.   Она   предучитывает  порочную  породу  людей  и
фактирует их действия в интересах общества.
     Более того,  бумага приучает людей к  социальной нравственности,  ибо
ничто не может быть скрыто от канцелярии".
     Часто  бывало,   что   мысль  Ивана  Федотыча  увлекалась  сторонними
соображениями во  вред пользе.  Вот  и  сейчас,  пренебрегая временем,  он
задумался о  сравнительной административной силе  предуика  и  исправника.
Затем он  подумал о  воде  земного шара и  решил,  что  лучше спустить все
океаны и  реки в  подземные недра,  чтобы была сухая территория.  Тогда не
будет беспокойства от  дождей,  а  народ можно расселить просторнее.  Воду
будут сосать из глубины насосы,  облака исчезнут,  а  в  небе станет вечно
гореть солнце, как видимый административный центр.
     "Самый худший враг порядка и гармонии, - думал Шмаков, - это природа.
Всегда в ней что-нибудь случается...
     А  что,  если  учредить для  природы судебную власть и  карать ее  за
бесчинство?  Например,  драть  растения за  недород.  Конечно,  не  просто
пороть, а как-нибудь похитрее - химически, так сказать!
     Не согласятся, - вздохнул Шмаков, - беззаконники везде сидят!"
     Потом он очнулся и продолжал работать:
     "И как идеал зиждется перед моим истомленным взором то общество,  где
деловая официальная бумага  проела  и  проконтролировала людей  настолько,
что,  будучи по существу порочными,  они стали нравственными. Ибо бумага и
отношение следовали за  поступками людей неотступно,  грозили им законными
карами, и нравственность сделалась их привычкой.
     Канцелярия является главной силой,  преобразующей мир порочных стихий
в мир закона и благородства.
     Подумать надо над  этим -  и  крепко подумать.  Я  кончаю сегодняшнюю
очередную запись, чтобы крепко подумать о бюрократии".
     Тут Иван Федотыч встал и действительно задумался.
     Так думал он о  бюрократии долго,  пока его не перебил собачий лай на
ночной улице, и тогда он уснул, зря не потушив лампы.
     На  другой  день  Шмаков явился на  службу -  в  губернское земельное
управление, куда он назначен был заведовать подотделом.
     Явившись,  он молча сел и начал листовать разумные бумаги. Сослуживцы
дико смотрели на новое молчаливое начальство и,  вздыхая, не спеша чертили
какие-то длинные скрижали.
     Иван  Федотыч постепенно входил  в  самое  средоточие дел,  но  сразу
усмотрел ущерб стройности и делопроизводственной логике.
     Вечером,  лежа на кровати,  он раздумывал о своей новой службе.  Круг
обязанностей  каждого  сотрудника  очерчен  недостаточно  четко,  служащие
суетятся с  малой пользой,  в бумагах запор смысла и скользкая бесплановая
логика,  в  толчее и  подотдельской тесноте сотрудники утратили самую цель
своих трудов и исторический смысл своей службы.
     Поев   вчерашней  колбасы,   Шмаков  сел   писать  доклад  начальнику
земуправления.
     "О  соподчинении служащих  внутри  вверенного мне  подотдела в  целях
рационализации руководимой мною области сельскохозяйственных мероприятий".
     Трактат свой Иван Федотыч кончил поздней ночью - за полночь.
     Утром хозяйка сжалилась над одиноким человеком и  дала Ивану Федотычу
бесплатно чай.  Ночью она слышала,  как у  спящего Шмакова рычала и  резко
трескалась сухая жирная пища в животе.
     Иван  Федотыч  принял  чай  без  всякого  одобрения  и  без  интереса
прослушал хозяйкин рассказ об их глухой стороне.
     Оказалось,  что в ближних к Градову деревнях - не говоря про дальние,
что в лесистой стороне,  -  до сей поры весной в новолунье и в первый гром
купались в реках и озерах,  умывались с серебра,  лили воск,  окуривали от
болезней скот и насвистывали ветер.
     "Холуйство!  - подумал Иван Федотыч, послушав старуху. - Только живая
сила  государства  -  служилый,  должный  народ  способен  упорядочить это
мракобесие".
     Идя на  службу,  Иван Федотыч чувствовал легкость желудка от горячего
чая старухи и  покой мысли от убежденности в  благотворном государственном
начале.
     На службе Ивану Федотычу дали дело о наделении землей потомков некоей
Алены,  которая была  предводительницей мятежных отрядов Поценского края в
XVIII столетии и которую сожгли за чародейные дела в срубе в г. Кадоме.
     "Ездили они, отцы наши, воровские казаки, - читал в деле Шмаков, - по
уездам,  рубили помещиков и  вотчинников,  за  которыми были крестьяне,  а
черных людей,  крестьян и  боярских людей и  иных служилых людей никого не
рубили и не грабили".
     Дело о землеустройстве потомков Алены тянулось уже пятый год.  Теперь
пришла новая бумага от них с резолюцией начальника учреждения:
     "Тов.  Шмакову.  Реши это дело,  пожалуйста, окончательно.  Пятый год
идет волокита о семи десятинах. Доложи мне срочно по сему".
     Шмаков исчитал все дело и нашел,  что это дело можно решить трояко, о
чем и написал особую докладную записку начальнику учреждения, не предрешая
вопроса,  а ставя его на усмотрение вышестоящих инстанций. В конце записки
он   вставил   собственное  изречение,   что   волокита  есть   умственное
коллективное вырабатывание социальной истины,  а  не порок.  Управившись с
Аленой,  Шмаков углубился в поселок Гора-Горушку, который жил на песках, а
на лучшие земли не выходил.  Оказалось, что поселок жил тихим хищничеством
с  железной дороги,  которая проходила в  двух  верстах.  Поселку давали и
деньги и агрономов, а он сидел на песке и жил неведомо чем.
     Шмаков написал на этом деле резолюцию:
     "Гору-Горушку считать вольным поселением, по примеру немецкого города
Гамбурга,  а  жителей -  транспортными хищниками;  земли же надлежит у них
изъять и передать в трудовое пользование".
     Далее попалось заявление жителей хутора Девьи Дубравы о необходимости
присылки им аэроплана для подгонки туч в  сухое летнее время.  К заявлению
прилагалась вырезка из  газеты  "Градовские известия",  которая обнадежила
девьедубравцев.
     "Пролетарский Илья Пророк.
     Ленинградский советский ученый профессор Мартенсен изобрел аэропланы,
самопроизвольно льющие  дождь  на  землю  и  делающие над  пашней  облака.
Будущим летом предположено испытать эти аэропланы в крестьянских условиях.
Аэропланы действуют посредством наэлектризованного песка".
     Изучив все тексты сего дела, Шмаков положил свое заключение:
     "Ввиду  сыпящегося из  аэроплана песка,  чем  уменьшается добротность
пахотных  почв,  признать  отпуск  аэроплана  хутору  Девьи  Дубравы  пока
преждевременным, о чем и уведомить просителей".
     Остаток  трудового  дня  Шмаков  истратил  целиком  и   полностью  на
заполнение форм  учета  учетной  работы,  наслаждаясь графами и  терминами
государственного точного языка.
     На    пятый   день   службы   Шмаков   познакомился   с    заведующим
административно-финансовым   отделом    земельного   управления   Степаном
Ермиловичем Бормотовым.
     Бормотов принял Шмакова спокойно, как чуждое интересам дела явление.
     - Товарищ Бормотов,  - обратился Шмаков, - у нас дело стоит: вы почту
приказали отправлять два раза в месяц оказиями.
     Бормотов молчал и подписывал ассигновки.
     - Товарищ Бормотов,  -  повторил Иван Федотыч,  -  у меня тут срочные
бумажки, а отправлять почту будут через неделю чохом...
     Бормотов нажал кнопку звонка, не глядя на Шмакова.
     Вошел  испуганный  пожилой  человек  и   прищурился  на  Бормотова  с
почтительным и усиленным вниманием.
     - Отнеси это в ремесленную управу,  -  сказал Бормотов человеку. - Да
позови мне какую-нибудь балерину из переписчиц.
     Человек не осмелился ничего сказать и ушел.
     Вошла машинистка.
     - Соня,  -  сказал ей Бормотов, не взирая на нее, а узнав по запаху и
иным косвенным признакам. - Соня! Ты оперплан не переписала еще?
     - Переписала,  Степан Ермилыч!  -  ответила Соня.  - Это операционный
план? Ах, нет, не переписала!
     - Ну вот, ты спроси сначала, а потом отвечай, а то - переписала!
     - Вы про операционный спрашиваете, Степан Ермилыч?
     - Ну да, не про опереточный! Оперплан и есть оперплан!
     - Ах, я его сейчас только вдела в машинку!
     - Вдела и держи там! - ответил Степан Ермилыч.
     Тут Бормотов кончил подписывать ассигновки и заметил Шмакова.
     Бормотов прослушал и ответил:
     - А  как  же  в  Вавилоне акведуки строили?  Хорошо ведь  строили?  -
Хорошо!  Прочно?  - Прочно! А почта ведь там раз в полгода отправлялась, и
не чаще!  Что теперь мне скажешь?  -  Бормотов знающе улыбнулся и принялся
подписывать подтверждения и напоминания.
     Шмаков сразу утих от такого резона Бормотова и  недоуменно вышел.  По
дороге он дышал воздухом старой деловой бумаги и  думал о том,  что значит
ремесленная управа,  которую упомянул Бормотов.  Думал Шмаков и  еще кое о
чем, но о чем - неизвестно.
     В  дверях  административно-финансового отдела  спорили два  человека.
Каждый из них был особенный:  один утлый,  истощенный и несчастный, пьющий
водку после получки,  другой - полный благотворности жизни от сытой пищи и
внутреннего порядка.  Первый,  тощий,  свирепо  убеждал второго,  что  это
глина,  держа в руке какой-то комочек.  Другой, напротив, стоял за то, что
это песчаный грунт, и удовлетворялся этим.
     - А почему? Ну почему песок? - пытал его тощий.
     - А потому,  что сыплется,  - резонно говорил тот, что поспокойнее. -
Потому, что мукой пылит. Ты дунь!
     Тощий дунул - и что-то вышло.
     - Ну? - спросил утлый человек.
     - Что - ну? - сказал плотный. - Сыплется, - значит, песок!
     - А ты плюнь, - догадался тощий.
     Его недруг взял в свои руки комок неведомого грунта и смачно харкнул,
уверенный в неразмочимой природе песка.
     - Ну? - торжественно взогласил тощий. - Помни теперь!
     Тот помял и сразу согласился, чтобы не рушить равновесия чувств.
     - Глина! Мажется. Дребедень!..
     Шмаков прослушал беседу друзей и,  достигнув своего стола,  сейчас же
сел  писать  доклад  начальнику  управления  -  "О  необходимости усиления
внутренней дисциплины во  вверенном Вам  управлении,  дабы пресечь неявный
саботаж".
     Но  вскоре саботаж явился перед Шмаковым как узаконенное явление.  Во
вверенном Шмакову подотделе сидело сорок два  человека,  а  работы было на
пятерых;  тогда  Шмаков,  испугавшись,  донес  рапортом  кому  следовало о
необходимости сократить штат на тридцать семь единиц.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг