Автор(ы) произведения: Андрей Платонович ПЛАТОНОВ
Переводчик произведения:
Название произведения: В прекрасном и яростном мире
(Машинист Мальцев)
Жанр; время, место создания: Фантастический рассказ
Цикл (серия); номер в цикле:
Ист. получения произведения: Платонов А.
П 37 Потомки Солнца. Рассказы и повести / Послесл. Д. Зиберова; Ил.
Н. Раковской. - М.: Правда, 1987. - 432 с., ил.
ИБ 1397
Редактор Е. М. Кострова
Оформление художника Г. А. Раковского
Художественный редактор И. С. Захаров
Технический редактор В. С. Пашкова
Автор(ы) (OCR) файла: Ершов В. Г.
Редактор(ы) файла: Ершов В. Г.
Название (кодировка) файла: V_prekrasnom_i_yarostnom_mire..txt (CP-1251)
Дата (номер) редакции файла: 23.02.2001
Источник получения файла:
__________________________________________________________________________
Из коллекции Вадима Ершова: http://lib.ru/~vgershov/
__________________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
1 2 3 4 5
__________________________________________________________________________
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 23.02.2001
Андрей Платонович ПЛАТОНОВ
В ПРЕКРАСНОМ И ЯРОСТНОМ МИРЕ
(Машинист Мальцев)
Фантастический рассказ
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
1 2 3 4 5
________________________________________________________________
1
В Толубеевском депо лучшим паровозным машинистом считался Александр
Васильевич Мальцев.
Ему было лет тридцать, но он уже имел квалификацию машиниста первого
класса и давно водил скорые поезда. Когда в наше депо прибыл первый мощный
пассажирский паровоз серии "ИС", то на эту машину назначили работать
Мальцева, что было вполне разумно и правильно. Помощником у Мальцева
работал пожилой человек из деповских слесарей по имени Федор Петрович
Драбанов, но он вскоре выдержал экзамен на машиниста и ушел работать на
другую машину, а я был, вместо Драбанова, определен работать в бригаду
Мальцева помощником; до того я тоже работал помощником механика, но только
на старой, маломощной машине.
Я был доволен своим назначением. Машина "ИС", единственная тогда на
нашем тяговом участке, одним своим видом вызывала у меня чувство
воодушевления; я мог подолгу глядеть на нее, и особая растроганная радость
пробуждалась во мне - столь же прекрасная, как в детстве при первом чтении
стихов Пушкина. Кроме того, я желал поработать в бригаде первоклассного
механика, чтобы научиться у него искусству вождения тяжелых скоростных
поездов.
Александр Васильевич принял мое назначение в его бригаду спокойно и
равнодушно; ему было, видимо, все равно, кто у него будет состоять в
помощниках.
Перед поездкой я, как обычно, проверил все узлы машины, испытал все
ее обслуживающие и вспомогательные механизмы и успокоился, считая машину
готовой к поездке. Александр Васильевич видел мою работу, он следил за
ней, но после меня собственными руками снова проверил состояние машины,
точно он не доверял мне.
Так повторялось и впоследствии, и я уже привык к тому, что Александр
Васильевич постоянно вмешивался в мои обязанности, хотя и огорчался
молчаливо. Но обыкновенно, как только мы были в ходу, я забывал про свое
огорчение. Отвлекаясь вниманием от приборов, следящих за состоянием
бегущего паровоза, от наблюдения за работой левой машины и пути впереди, я
посматривал на Мальцева. Он вел состав с отважной уверенностью великого
мастера, с сосредоточенностью вдохновенного артиста, вобравшего весь
внешний мир в свое внутреннее переживание и поэтому властвующего над ним.
Глаза Александра Васильевича глядели вперед отвлеченно, как пустые, но я
знал, что он видел ими всю дорогу впереди и всю природу, несущуюся нам
навстречу, - даже воробей, сметенный с балластного откоса ветром
вонзающейся в пространство машины, даже этот воробей привлекал взор
Мальцева, и он поворачивал на мгновение голову вслед за воробьем: что с
ним станется после нас, куда он полетел.
По нашей вине мы никогда не опаздывали; напротив, часто нас
задерживали на промежуточных станциях, которые мы должны проследовать с
ходу, потому что мы шли с нагоном времени и нас посредством задержек
обратно вводили в график.
Обычно мы работали молча; лишь изредка Александр Васильевич, не
оборачиваясь в мою сторону, стучал ключом по котлу, желая, чтобы я обратил
свое внимание на какой-нибудь непорядок в режиме работы машины, или
подготавливая меня к резкому изменению этого режима, чтобы я был бдителен.
Я всегда понимал безмолвные указания своего старшего товарища и работал с
полным усердием, однако механик по-прежнему относился ко мне, равно и к
смазчику-кочегару, отчужденно и постоянно проверял на стоянках
пресс-масленки, затяжку болтов в дышловых узлах, опробовал буксы на
ведущих осях и прочее. Если я только что осмотрел и смазал какую-либо
рабочую трущуюся часть, то Мальцев вслед за мной снова ее осматривал и
смазывал, точно не считая мою работу действительной.
- Я, Александр Васильевич, этот крейцкопф уже проверил, - сказал я
ему однажды, когда он стал проверять эту деталь после меня.
- А я сам хочу, - улыбнувшись, ответил Мальцев, и в улыбке его была
грусть, поразившая меня.
Позже я понял значение его грусти и причину его постоянного
равнодушия к нам. Он чувствовал свое превосходство перед нами, потому что
понимал машину точнее, чем мы, и он не верил, что я или кто другой может
научиться тайне его таланта, тайне видеть одновременно и попутного
воробья, и сигнал впереди, ощущая в тот же момент путь, вес состава и
усилие машины. Мальцев понимал, конечно, что в усердии, в старательности
мы даже можем его превозмочь, но не представлял, чтобы мы больше его
любили паровоз и лучше его водили поезда, - лучше, он думал, было нельзя.
И Мальцеву поэтому было грустно с нами; он скучал от своего таланта, как
от одиночества, не зная, как нам высказать его, чтобы мы поняли.
И мы, правда, не могли понять его умения. Я попросил однажды
разрешить повести мне состав самостоятельно; Александр Васильевич позволил
мне проехать километров сорок и сел на место помощника. Я повел состав, и
через двадцать километров уже имел четыре минуты опоздания, а выходы с
затяжных подъемов преодолевал со скоростью не более тридцати километров в
час. После меня машину повел Мальцев; он брал подъемы со скоростью
пятидесяти километров, и на кривых у него не забрасывало машину, как у
меня, и он вскоре нагнал упущенное мною время.
2
Около года я работал помощником у Мальцева, с августа по июль, и 5
июля Мальцев совершил свою последнюю поездку в качестве машиниста
курьерского поезда...
Мы взяли состав в восемьдесят пассажирских осей, опоздавший до нас в
пути на четыре часа. Диспетчер вышел к паровозу и специально попросил
Александра Васильевича сократить, сколь возможно, опоздание поезда, свести
это опоздание хотя бы к трем часам, иначе ему трудно будет выдать порожняк
на соседнюю дорогу. Мальцев пообещал ему нагнать время, и мы тронулись
вперед.
Было восемь часов пополудни, но летний день еще длился, и солнце
сияло с торжественной утренней силой. Александр Васильевич потребовал от
меня держать все время давление пара в котле лишь на пол-атмосферы ниже
предельного.
Через полчаса мы вышли в степь, на спокойный мягкий профиль. Мальцев
довел скорость хода до девяноста километров и ниже не сдавал, наоборот -
на горизонталях и малых уклонах доводил скорость до ста километров. На
подъемах я форсировал топку до предельной возможности и заставлял кочегара
вручную загружать шуровку, в помощь стоккерной машине, ибо пар у меня
садился.
Мальцев гнал машину вперед, отведя регулятор на всю дугу и отдав
реверс на полную отсечку. Мы теперь шли навстречу мощной туче, появившейся
из-за горизонта. С нашей стороны тучу освещало солнце, а изнутри ее рвали
свирепые, раздраженные молнии, и мы видели, как мечи молний вертикально
вонзались в безмолвную дальнюю землю, и мы бешено мчались к той дальней
земле, словно спеша на ее защиту. Александра Васильевича, видимо, увлекло
это зрелище: он далеко высунулся в окно, глядя вперед, и глаза его,
привыкшие к дыму, к огню и пространству, блестели сейчас воодушевлением.
Он понимал, что работа и мощность нашей машины могла идти в сравнение с
работой грозы, и, может быть, гордился этой мыслью.
Вскоре мы заметили пыльный вихрь, несшийся по степи нам навстречу.
Значит, и грозовую тучу несла буря нам в лоб. Свет потемнел вокруг нас;
сухая земля и степной песок засвистели и заскрежетали по железному телу
паровоза; видимости не стало, и я пустил турбодинамо для освещения и
включил лобовой прожектор впереди паровоза. Нам теперь трудно было дышать
от горячего пыльного вихря, забивавшегося в кабину и удвоенного в своей
силе встречным движением машины, от топочных газов и раннего сумрака,
обступившего нас. Паровоз с воем пробивался вперед, в смутный, душный мрак
- в щель света, создаваемую лобовым прожектором. Скорость упала до
шестидесяти километров; мы работали и смотрели вперед, как в сновидении.
Вдруг крупная капля ударила по ветровому стеклу - и сразу высохла,
испитая жарким ветром. Затем мгновенный синий свет вспыхнул у моих ресниц
и проник в меня до самого содрогнушегося сердца; я схватился за кран
инжектора, но боль в сердце уже отошла от меня, и я сразу поглядел в
сторону Мальцева - он смотрел вперед и вел машину, не изменившись в лице.
- Что это было? - спросил я у кочегара.
- Молния, - сказал он. - Хотела в нас попасть, да маленько
промахнулась.
Мальцев расслышал наши слова.
- Какая молния? - спросил он громко.
- Сейчас была, - произнес кочегар.
- Я не видел, - сказал Мальцев и снова обратился лицом наружу.
- Не видел! - удивился кочегар. - Я думал - котел взорвался, во как
засветило, а он не видел.
Я тоже усомнился, что это была молния.
- А гром где? - спросил я.
- Гром мы проехали, - объяснил кочегар. - Гром всегда после бьет.
Пока он вдарил, пока воздух расшатал, пока туда-сюда, мы уже прочь его
пролетели. Пассажиры, может, слыхали, - они сзади.
Далее мы вошли в ливень, но скоро миновали его и выехали в утихшую,
темную степь, над которой неподвижно покоились смирные, изработавшиеся
тучи.
Потемнело вовсе, и наступила спокойная ночь. Мы ощущали запах сырой
земли, благоухание трав и хлебов, напитанных дождем и грозой, и неслись
вперед, нагоняя время.
Я заметил, что Мальцев стал хуже вести машину - на кривых нас
забрасывало, скорость доходила то до ста с лишним километров, то снижалась
до сорока. Я решил, что Александр Васильевич, наверно, очень уморился, и
поэтому ничего не сказал ему, хотя мне было очень трудно держать в
наилучшем режиме работу топки и котла при таком поведении механика. Однако
через полчаса мы должны остановиться для набора воды, и там, на остановке,
Александр Васильевич поест и немного отдохнет. Мы уже нагнали сорок минут,
а до конца нашего тягового участка мы нагоним еще не менее часа.
Все же я обеспокоился усталостью Мальцева и стал сам внимательно
глядеть вперед - на путь и на сигналы. С моей стороны, над левой машиной,
горела на весу электрическая лампа, освещая машущий, дышловой механизм. Я
хорошо видел напряженную, уверенную работу левой машины, но затем лампа
над нею припотухла и стала гореть бедно, как одна свечка. Я обернулся в
кабину. Там тоже все лампы горели теперь в четверть накала, еле освещая
приборы. Странно, что Александр Васильевич не постучал мне ключом в этот
момент, чтобы указать на такой непорядок. Ясно было, что турбодинамо не
давала расчетных оборотов и напряжение упало. Я стал регулировать
турбодинамо через паропровод и долго возился с этим устройством, но
напряжение не поднималось.
В это время туманное облако красного света прошло по циферблатам
приборов и потолку кабины. Я выглянул наружу.
Впереди, во тьме, близко или далеко - нельзя было установить, красная
полоса света колебалась поперек нашего пути. Я не понимал, что это было,
но понял, что надо делать.
- Александр Васильевич! - крикнул я и дал три гудка остановки.
Раздались взрывы петард под бандажами наших колес. Я бросился к
Мальцеву; он обернул ко мне свое лицо и поглядел на меня пустыми покойными
глазами. Стрелка на циферблате тахометра показывала скорость в шестьдесят
километров.
- Мальцев! - закричал я. - Мы петарды давим! - и протянул руку к
управлению.
- Прочь! - воскликнул Мальцев, и глаза его засияли, отражая свет
тусклой лампы над тахометром.
Он мгновенно дал экстренное торможение и перевел реверс назад.
Меня прижало к котлу, я слышал, как выли бандажи колес, стругавшие
рельсы.
- Мальцев! - сказал я. - Надо краны цилиндров открыть, машину
сломаем.
- Не надо! Не сломаем! - ответил Мальцев.
Мы остановились. Я закачал инжектором воду в котел и выглянул наружу.
Впереди нас, метрах в десяти, стоял на нашей линии паровоз, тендером в
нашу сторону. На тендере находился человек; в руках у него была длинная
кочерга, раскаленная на конце до красного цвета; ею и махал он, желая
остановить курьерский поезд. Паровоз этот был толкачом товарного состава,
остановившегося на перегоне.
Значит, пока я налаживал турбодинамо и не глядел вперед, мы прошли
желтый светофор, а затем и красный и, вероятно, не один предупреждающий
сигнал путевых обходчиков. Но отчего эти сигналы не заметил Мальцев?
- Костя! - позвал меня Александр Васильевич.
Я подошел к нему.
- Костя! Что там впереди нас?
Я объяснил ему.
- Костя... Дальше ты поведешь машину, я ослеп.
На другой день я привел обратный состав на свою станцию и сдал
паровоз в депо, потому что у него на двух скатах слегка сместились
бандажи. Доложив начальнику депо о происшествии, я повел Мальцева под руку
к месту его жительства; сам Мальцев был в тяжком удручении и не пошел к
начальнику депо.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг