перекусить молодая Воронина и Круглов, но даже не прикоснулись к своим
керогазам, а сразу вступили в связь, и Ольга подумала, ужаснувшись: а
что, если и ее Марк грешил с молодой Ворониной, воспользовавшись обеден-
ным перерывом? Коли так, то это еще мало, что его посадили, а нужно было
его примерно четвертовать. Летом пятьдесят третьего года, в ночь, арес-
товали Круглова; той ночью Воронины занимались своим молодым делом, ста-
руха Мясоедова помирала не на шутку и даже примолкла, охваченная отход-
ной истомой, сам Круглов зубрил английские неправильные глаголы - види-
мо, его собирались переводить на загранработу, - когда в квартиру номер
4 ввалились чекисты в сопровождении дворника Караулова, повязали бедола-
гу по рукам и ногам, поскольку он несколько раз норовил выброситься в
окно, избили и увели. А старуха Мясоедова той ночью в конце концов по-
мерла, и три дня спустя племянница Вера таскала Ольге с поминального
стола то блинчиков с селедкой, то кутьи на блюдце, то крахмального кисе-
ля. В январе пятьдесят четвертого года комнату Круглова отдали Ворони-
ным, и пьяный плотник из домоуправления долго ломал фанерную перегород-
ку, пока не заснул с топором в руках.
Однако события и перемены выдавались довольно редко, и обычные дни
были похожи друг на друга, как воробьи. Поднималась Ольга без пятнадцати
минут шесть, поскольку одинокий чекист Круглов поднимался в шесть, и,
справив нужду, забиралась в шкаф. Там она усаживалась на пуфик, подпира-
ла голову руками и слушала звуки своей квартиры. Вот зазвонил будильник
у чекиста, тот испуганно всхрапнет напоследок и принимается хрустеть
суставами, потягиваясь в постели. Затем он начинает заниматься гирями
(гири иногда тупо стукаются друг о друга), приговаривая при этом одно и
то же, именно на вдохе:
Гвозди бы делать из этих людей... -
и на выдохе: Не было б в мире крепче гвоздей, -
а Ольга тем временем подумывала о том, что классик написал, в сущнос-
ти, вредительские стихи. После гимнастики Круглов долго и основательно
умывался на кухне, напевая арию Розины из "Севильского цирюльника", а
примерно с половины седьмого его партию постепенно забивали прочие голо-
са. Начинала постанывать старуха Мясоедова, жалобно так, точно она про-
сила помощи на каком-то неземном языке; сквозь ее стоны мало-помалу про-
резалось сладострастное дыхание Ворониных, и старуха вдруг замолчит -
видимо, прислушивается к молодым звукам любви - и вспомнит свое былое.
После шумели одни Воронины: они нудно спорили, кому выносить горшок,
звенели посудой, шаркали тапочками и уморительно трудно одевались, ибо
ни одна вещь у них не знала своего места.
- Зинк! - говорил сам. - Куда, к черту, запропастились мои носки?!
- А я почем знаю! - отвечала ему сама и потом заунывно отчитывала
супруга за непамятливость и небрежность, пока носки не находились в ящи-
ке с песком, устроенном для кота.
За завтраком они всегда разводили политические беседы.
- Я не понимаю, - например, говорит сам, - чего тянет резину английс-
кий пролетариат?.. Нет, правда, Зинк... Чего они там резину-то тянут,
чего они не скрутят свою буржуазию в бараний рог?! Безработица у них
страшенная, уровень жизни постоянно падает, уверенности в завтрашнем дне
нет никакой, а они, понимаешь, ни шьют, ни порют!..
- Наверное, у них муку без очереди дают, - гадает сама, и Ольга
чувствовала, что у Зинаиды Ворониной в эту минуту на лице оживает мысль.
- У них, поди, тогда произойдет социалистическая революция, когда нач-
нутся очереди за мукой.
Сам говорит на это с поддельной силой:
- Ты давай сворачивай эту враждебную пропаганду, а то я на тебя в ор-
ганы настучу.
Затем Воронины отправлялись на службу: сам - в пожарное депо, сама -
в Орловский энерготрест, - и в квартире наступало относительное затишье;
относительное, собственно, потому, что все же время от времени постаны-
вает старуха Мясоедова, приглушенно шепчет радио, осыпается штукатурка
на новой печке, вода каплет из рукомойника, кот точит когти о войлочный
коврик, на кухне возятся мыши, сами собой поскрипывают половицы в перед-
ней, точно кто-то пришел и ходит. Томно как-то на душе, не по-хорошему
ожидательно, как будто съела нечто непонятное и теперь с тоскою думаешь:
что-то будет... Радио от скуки послушать, что ли?..
"...Некоторые думают, что уничтожения противоположности между трудом
умственным и трудом физическим можно добиться путем некоторого культур-
но-технического поравнения работников умственного и физического труда на
базе снижения культурно-технического уровня инженеров и техников, работ-
ников умственного труда, до уровня среднеквалифицированных рабочих. Это
в корне не верно. Так могут думать о коммунизме только мелкобуржуазные
болтуны. На самом деле уничтожения противоположности между трудом
умственным и трудом физическим можно добиться лишь на базе подъема
культурно-технического уровня рабочего класса до уровня работников инже-
нерно-технического труда. Было бы смешно думать, что такой подъем неосу-
ществим. Он вполне осуществим в условиях советского строя, где произво-
дительные силы страны освобождены от оков капитализма, где..."
Все это, конечно, так, но тоска, тоска...
Отключившись слухом от радио, Ольга открывала наполовину ближнюю
створку шкафа, к которой была привязана веревочка, другим концом намо-
танная на мизинец, чтобы в случае опасности можно было мгновенно захлоп-
нуть створку, брала в руки какой-нибудь труд по энтомологии и замирала,
лакомясь светом дня. С улицы, сквозь бревенчатые стены, до нее долетали
звуки обычной жизни, включая весьма отдаленные и неясные вроде шума во-
ды, извергающейся из колонки на углу Коммунаров и 10-летия Октября, -
кстати заметить, за время добровольного заточения ухо у нее навострилось
до такой степени, что, если на двор приходил точильщик, она легко разли-
чала, когда он точит ножик, когда топор. Проедет полуторка, скрежеща
гнилыми рессорами, объявится старьевщик-татарин и заорет бабьим голосом,
мужики подерутся у пивного ларька - все ей любопытно и дорого, потому
что приобщает к нормальной жизни.
Затем наступало время ученого чтения и заметок, за которыми незаметно
проходил день. Там возвращалась племянница Вера из своего техникума, и
они с полчаса обменивались записками: Вера сообщала Ольге городские но-
вости, а Ольга писала всякую чепуху. Постепенно угасал дневной свет,
ощутительно и торжественно угасал, как гасят люстру в Большом театре, и
Ольга зажигала в шкафу свечу. От капли огня нутро шкафа преображалось,
становясь похожим на пещеру отшельника, и Ольга принималась строить чуд-
ные грезы, а то силой воображения норовила получить из профиля Мефисто-
феля контур Балканского полуострова, а из горного пейзажа - выкройку
дамского пиджака. Иногда ей приходило на мысль, что так, как живет она,
не живет никто.
Около шести часов вечера возвращались со службы супруги Воронины и
сразу принимались за свою вечную беззлобную перепалку.
- Зинк! Я вчера под статуэтку трешницу положил, а теперь ее нет, не-
бось ты куда-нибудь задевала...
- В глаза я не видела твою трешницу! Ты ее, поди, пропил, бессовест-
ная твоя морда, а на меня вешаешь всех собак!
- Ну вот!.. А я эту трешницу хотел отдать в фонд борьбы корейского
народа, и теперь мне в профкоме намылят холку.
- Ничего, и без твоей трешницы обойдутся. Поди, на эту самую корейс-
кую войну идет такая прорва народных денег, что это непостижимо челове-
ческому уму! А сами впроголодь живем, как последняя гольтепа, зато у ко-
рейцев есть из чего стрелять!
- Зинк! Ты давай сворачивай эту враждебную пропаганду, а то я на тебя
в органы настучу...
Последним, что-то часу в десятом, возвращался домой одинокий чекист
Круглов; он раздевался и в одних подштанниках садился зубрить английские
неправильные глаголы.
И все население квартиры номер 4 нимало не подозревало о том, что
Ольга Чумовая, член семьи врага народа, по-прежнему обитает вместе с ни-
ми под одной крышей, тихонько, как мышка, сидя в своем шкафу. Раз
только, когда Ольге нездоровилось и она невзначай чихнула, старуха Мясо-
едова сообщила соседям, что, видимо, помер в заключении Марк, что, види-
мо, он приходил на свои девятины попрощаться с родным домом, бродил по
комнате и чихал. Да как-то чекист Круглов, встретив в прихожей Веру с
пачкой свечей для Ольги, спросил ее, в раздумье нахмурив брови:
- И зачем тебе столько свечей, ешь ты их, что ли?..
Вера сказала:
- Ем.
- И вкусно?
- Вкусно.
- Ну да, конечно, - принялся сам с собой рассуждать одинокий чекист
Круглов, - у нас ведь в России как: не по хорошему мил, а по милу хорош.
Вообще насчет свечей - это интересный почин, моя бы власть, я бы всю
Россию посадил, скажем, на солидол...
Тогда-то Вера и провела в шкаф электричество, чтобы снять подозрение
со свечей.
Наконец в декабре пятьдесят шестого года пришла бумага из областного
отдела госбезопасности, извещавшая о том, что за отсутствием состава
преступления дело гражданина Чумового производством прекращено, и Ольга
вылезла из шкафа, таким образом воротившись в живую жизнь. На радостях
выпили они с Верой бутылку "Крымской ночи", наговорились всласть, сходи-
ли погулять по улице Ленина, обсуждая во время прогулки новые моды, на-
ведались в театр и, вернувшись домой, завалились спать. Только просыпа-
ется Вера на другой день, а Ольги нет: ни на кухне ее нет, ни в уборной,
ни на дворе; отворяет Вера шкаф для очистки совести, а там Ольга сидит,
подперев голову кулачком, и слушает звуки своей квартиры.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 07.08.2002 14:45
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг