Вячеслав Пьецух.
Памяти Кампанеллы
В старые времена, когда нешуточным делом было разжиться гаечным ключом
десять на двенадцать и следовало ждать неприятностей за политический
анекдот, в нашей лаборатории как-то вплотную подошли к синтезу жировой
клетки, однако работы уперлись в дефенолантрацетную кислоту. То есть никак
мы не могли раздобыть эту самую кислоту, которая вообще употребляется для
обработки промежуточных материалов, хотя ее и нужно-то было - литр; и в
министерстве мы все пороги пообивали, и справлялись по
научно-исследовательским институтам, и на военных заводах искали, и даже
пытались заказать ее в Йельском университете, но все наши усилия, как
говорится, ушли в песок. Наконец узнаем стороной, что есть такой заштатный
городок Мордасов, Сердобского района, Пензенской области, а в нем
существует заводец, который, в частности, производит дефенолантрацетную
кислоту. Я потом вспомнил, что названный городок фигурирует у Федора
Достоевского то ли в "Дядюшкином сне", то ли еще где-то, а впрочем, это
обстоятельство никак не отразилось на ходе дел.
Разумеется, в Мордасов послали меня, поскольку у Загадкина безнадежно
болела теща, Комиссаровой нужно было срочно делать аборт, а Воробьев как
нарочно ждал родню из Курган-Тюбе. С грехом пополам достал я билет по
райкомовской брони, собрал свой клетчатый командировочный чемодан,
запихнул в авоську вареную курицу, с полдюжины яиц, банку судака в
томатном соусе, на которого потом облизывалось все купе, и отправился к
месту назначения фирменным экспрессом. Дорогой ничего интересного не
случилось; как я забрался на верхнюю полку с книгой в руках, так и читал
все время; читал я, кстати заметить, "Город солнца" Томмазо Кампанеллы,
хотя велел жене положить в чемодан "Розу ветров", которая ходила тогда в
машинописном виде по цене десять целковых за экземпляр. Впрочем, нет: на
одной станции я вышел проветриться и немного потолковал с подгулявшим
пассажиром, видимо, тоже из командированных; он ко мне ни с того ни с сего
подходит и говорит:
- Погода шепчет: выпей и удавись!
Климат наш в тот день действительно распоясался: не то чтобы с неба, а
как-то сбоку сыпал колючий, мелкий-премелкий снег, подгоняемый сырым
ветром, под ногами хлюпало, сосульки слезоточили, ко всему противно пахло
угольной пылью и как будто кирзовым сапогом.
- Хоть я и не еврей, - в свою очередь говорю я, - но если и в Пензе
такая погода, то я с вами за компанию удавлюсь.
Пассажир спрашивает:
- Вы, собственно, до Пензы?
- Я, - отвечаю, - собственно, до Мордасова; есть такой населенный
пункт.
- Гм!.. - последовало в ответ.
- Доводилось бывать?..
- Даже не знаю, что вам сказать на это: и да и нет...
Вроде бы ничего стоящего внимания не содержал в себе наш мимолетный,
необязательный разговор, однако же осталось от него на душе что-то
нехорошее, настораживающее, отчасти даже предвещающее беду. Но вскоре это
наваждение растаяло без следа, поскольку я снова забрался на свою полку и
взялся за "Город солнца", вместо того чтобы упиваться "Розой ветров" ценою
десять целковых за экземпляр. Временами я засматривался в окошко, за
которым бежали бесконечные сараи, заборы да провода, и, так как нам тогда
не полагалось ничего экзотичнее поездки на Сахалин, то я с тоской
размышлял о том, что род людской прозябает на довольно скучной планете,
что весь-то наш подлунный мир - все сараи, заборы да провода.
Прибыв в Пензу, я не задержался, а тут же на вокзале сел в электричку и
поехал себе в Сердобск. Судя по карте Пензенской области, которую я
предусмотрительно прихватил, город Мордасов стоял на реке Хопер, в стороне
от железной дороги, не доезжая до Сердобска километров пятнадцати -
двадцати. И эта часть моего путешествия не была отмечена чем-либо
достойным упоминания, разве что у меня сильно разболелась голова и дорогою
я соснул.
Но прежде я измерил себе кровяное давление при помощи тонометра,
который всегда при мне; давление было в норме, и я с легкой душой заснул.
Просыпаюсь - какая-то станция за окном, а напротив меня сидят двое
престарелых попутчиков и едят. Я их спросил:
- Если человеку нужно попасть в Мордасов, ему, часом, не здесь следует
вылезать?
Старики переглянулись между собой и сказали:
- Здесь.
Зачем они меня обманули - этого я долго не мог понять. Выходить
следовало через две станции, но тогда мне это было, разумеется, невдомек,
и я опрометью выскочил на платформу, обнимая свой клетчатый чемодан. С
неба уже не сыпало, ветер как будто стих, еще был не вечер, но в воздухе
чувствовалось нечто сумрачное, предвосхищающее тоскливый осенний мрак; уже
над окошком кассы горел фонарь, и почему-то это безвременное освещение
нагоняло особенную тоску. Пустынно кругом, безлюдно, и сердце сжимается,
как подумаешь, что вот ты обретаешься невесть где, за многие сотни
километров от дома, жены и любимой женщины, а в родной лаборатории
товарищи в эту пору пьют чай из электрического самовара, причем Загадкин
рассказывает неостроумные анекдоты, Комиссарова вяжет из шерсти шапочку, а
Воробьев последними словами поносит родню из Курган-Тюбе...
В кассе никого не было, даром что над окошком горел фонарь. Я дошел до
конца платформы, по железным ступенькам спустился вниз, обогнул осиновую
рощицу и увидел обыкновенный пристанционный дом, вернее, строение в восемь
окон, приземистое, крытое вечным шифером, который местами тронулся
зеленцой, и явно поделенное между двумя семьями железнодорожников, так как
одна половина здания была выкрашена светло-серым колером, а другая -
чем-то похожим на голубой. Четыре окна слева были безжизненны и темны, но
четыре окна справа радовали глаз занавесками в мелкий цветочек, из-за
которых струился приятный свет. Я обошел это строение справа и обнаружил
входную дверь, обитую дерматином, с медной профессорской табличкой,
обозначающей имя и фамилию тутошнего жильца; фамилия была обыкновенная -
Кузнецов.
Я сдержанно постучал. Кто-то сказал: "Открыто!" - и я вошел. В довольно
просторной комнате, за непокрытым столом, на котором стояла только
керосиновая лампа, сидел человек лет сорока и шил. Я попросил прощения за
беспокойство, справился у хозяина, как мне добраться до города Мордасова,
и ни к селу ни к городу, вероятно от неловкости, пояснил, что в Мордасове
меня интересует исключительно дефенолантрацетная кислота. Хозяин
внимательно на меня посмотрел и вот что сказал в ответ:
- Всем нужна дефенолантрацетная кислота! - Чего-чего, а такого я от
него нимало не ожидал. - Всем нужна дефенолантрацетная кислота, только вот
какая вещь: до Мордасова вам сегодня не добраться, потому что регулярного
транспорта туда нет. Не пойдете же вы в самом деле туда пешком, да на ночь
глядя, да еще по щиколотки в грязи... Вот завтра утром придет на станцию
молоковоз, и, как говорится, - счастливый путь.
Поскольку хозяин уж очень меня подивил ответом, я к нему присмотрелся:
мужик как мужик, курчавый, лопоухий, с передними зубами из нержавейки,
которые производили то обманное впечатление, как будто у него на лице
гуляет улыбка, а он ее стесняется показать.
- А что, - нерешительно спросил я, - дорога на Мордасов совсем плоха?
- Хуже некуда! - сказал Кузнецов, перекусив нитку. - Это не дорога, а
чистая Сибирь! Ни по какой погоде проезду нет! Только я думаю, что это они
нарочно...
- Что нарочно? - воскликнул я. - Почему нарочно? И, собственно, кто
они?!
- Слушай, мужик: давай я тебя лучше чем-нибудь покормлю?..
Я охотно принял это предложение, тем более что за весь световой день
съел только пару крутых яиц. И четверти часа не прошло, как хозяин
выставил на стол кастрюлю супа - это была куриная лапша, сковородку
картошки с салом (сало было, по всей видимости, свое) и буханку теплого
еще хлеба (стало быть, хлеб тут пекли самосильно), и мы с Кузнецовым
принялись за еду.
Мой визави продовольствовался настолько сосредоточенно, как если бы это
было главное дело жизни, и я не осмелился заговорить с ним за обедом, как
это вообще водится у людей.
Когда с обоими блюдами было покончено, я сказал:
- Вот что значит - подсобное хозяйство! По крайней мере, в Москву не
надо ездить за колбасой...
Кузнецов отвечает:
- Да нету у меня никакого подсобного хозяйства! В доме кошки ободранной
и то нет!
- Тогда откуда у вас такая экстренная еда?
- Да все оттуда же...
- Да откуда?!
- Из Мордасова возом возят: картошку, хлеб, мясо, птицу, пиво в
железных банках, вареную колбасу.
- Про пиво в железных банках я даже и не слыхал.
- А я его пью и за честь не считаю, как тот же самый медовый квас!
- Квас тоже из Мордасова возят?
- Ну!
Разумеется, мне показалось странным, что какой-то глухой пензенский
городок, о существовании которого я не подозревал еще неделю тому назад,
снабжается так обильно, что тамошнее начальство подкармливает всю округу,
что у них водится пиво в железных банках и даже какой-то медовый квас...
Впрочем, по-настоящему удивиться я не успел, поскольку меня что-то стало
клонить ко сну; Кузнецов постелил мне на огромном, старинном кованом
сундуке, похожем на саркофаг, и в скором времени я заснул.
Продрал глаза я довольно рано, за окошком только-только мутнела мгла.
Хозяина дома не было; я подождал его с полчаса, потом подхватил свой
клетчатый чемодан и пошел на станцию встречать обещанный накануне
молоковоз. Действительно, в девятом часу утра, когда воздух уже посерел,
проявился пейзаж и оконтурились окружающие предметы, к станции, по-утиному
покачиваясь на ухабах, подрулил грузовик с цистерной, на которой было
написано - "Молоко".
Шофер молоковоза представился так:
- Колян!
Я сказал:
- Как бы мне добраться до Мордасова, Николай?..
- Как добраться... Сядем и поедем! До самого химзавода вас довезу.
- А откуда вы знаете, что мне нужно на химзавод?
- Догадался! - сказал Колян и завел мотор. - Только по пути заедем в
одно село. Там у них свадьбу играют четвертый день, так вот нужно забрать,
пока живой, начальника ПМК.
- О чем разговор, - согласился я.
Дорогой мы больше молчали; Колян, как и полагается шоферу, таращился
прямо перед собой, а я наблюдал заснеженный пейзаж: кособокие поля, пьяную
череду столбов, которые заваливались в разные стороны, перелески, синевшие
вдалеке, редкие полуразвалившиеся строения, - или просто смотрел на
дорогу, из тех, что Афанасий Фет называл "довольно фантастическими", то
есть на коричневое месиво, змеившееся перед взором и уходившее, сужаясь,
за горизонт. От этой картины веяло сыростью, неприкаянностью, и почему-то
все время хотелось закрыть глаза.
До того самого села, где четвертые сутки играли свадьбу, мы тащились
приблизительно часа три; село было как село - две улицы сборных домов,
выкрашенных светло-зеленой краской, заброшенная церковь, из которой
торчали кустики, дом культуры, выстроенный из силикатного кирпича. Свадьбу
мы приметили еще издали, по толпе ряженых, которые топтались посреди улицы
под гармонь. Подъехали, и только Колян заглушил мотор, как нас окружили
пьяные мужики, нарядившиеся в женские летние платья, с криками, с матерком
повытаскивали из кабины и насильно - что называется, под белы руки -
повели в дом.
Я когда трезвый, то пьяных не люблю; по этой простой причине мне
пришлась не по сердцу и свадьба вообще, и в частности хмельные рожи,
низкие потолки, обстановка с претензией, загаженные полы, но особенно -
тяжелый запах вчерашнего винегрета, злых папирос и свекольного первача.
Однако время сердце лечит: один лафитничек пропустил, другой, третий - и
дело пошло на лад. Гляжу: ну симпатичные все физиономии, попадаются даже
лица, явно тронутые сильной мыслью, и разговоры у них ведутся о непорядках
на молоканке и преимуществах клевера перед люцерной, а не о повышении цен
на водку и не о том, что вот баба Маня украла у бабы Фени беремя дров.
Потом даже зашел разговор о том, как некий Хорошьянц вывел на чистую воду
компанию мошенников и воров.
- Да откуда же они у него взялись?! - недоумевал один из моих соседей,
кажется, тот самый начальник ПМК, за которым приехал в село Колян, и при
этом изобразил на лице такую уморительную мешанину из вопроса и
возмущения, на какую способен хотя и пьяный, но покуда соображающий
человек.
- Да, наверное, просочились, сволочи, как-нибудь... - предположил
несмело другой сосед. - А так, конечно, откуда у него взяться мошенникам
да ворам?!
- У Хорошьянца не забалуешь, - вступил в беседу сосед напротив, - это
все же не наш совхоз.
- А что наш совхоз? Наш совхоз идет в ногу со всей страной!..
- Это точно: совсем заворовалась страна, моя бы власть, я бы, наверное,
провернул вторую Октябрьскую революцию, чтобы всех этих рвачей по новой
прижать к ногтю!
- А что говорит по этому поводу Хорошьянц?
- Хорошьянц говорит: нет такой политической проблемы, решение которой в
ту или иную сторону стоило бы одного отрезанного мизинца.
- Да... Хорошьянц - центральный человек, это как дважды два!
Тут я не выдержал характера и сказал:
- Послушайте, мужики! Откуда вы такой антисоветчины набрались?! Страна
шестой десяток лет живет святой верой в четвертый сон Веры Павловны, а вы
тут разводите злостный либерализм!
Мне сказали:
- А ты молчи!
Как мне сказали, так я на всякий случай и сделал: сижу молчу. Десять
минут молчу, двадцать молчу, уже полсвадьбы выходило на двор плясать и
опять разобралось по своим местам, уже подали сладкий пирог и картофельные
оладьи с яблочным киселем, когда хмель сделал свое дело и у меня
приключилось помутнение в голове; отчасти помню, как пел песенку герцога,
делал сомнительные комплименты невесте, как свалил горшок с цветами,
стоявший на подоконнике, и как меня выводили бить.
Проснулся в тесной, но светлой клетушке, как будто на чердаке; это
подозрение мне оттого закралось, что солнце кучно било через экстренно
маленькое окно. Первая мысль: кто таков этот загадочный Хорошьянц? Вторая
мысль: дефенолантрацетная кислота!
Рядом со мной причудливо храпели, как-то подвывая, два мужика, оба
одетые да еще почему-то в резиновых сапогах, прямо над головой висела
голая лампочка, справа в стене выделялась дверь. Оказалось, что я и
вправду обретался на чердаке, так как за дверью была шаткая лестница,
ведущая круто вниз; я спустился, держась за перильца, ибо с похмелья стоял
на ногах непрочно, в большой низкой комнате, где мы накануне играли
свадьбу, какая-то старушка меня напоила чаем, я выкурил подряд две
сигареты и вышел вон.
Солнце стояло уже высоко, жемчужно белели поля окрест, из печных труб
там и сям валили густо-серые, какие-то ватиновые дымы, с задов доносились
истерические женские голоса, со стороны дома напротив остро несло соляркой
- там мальчишка-подросток пытался завести трактор, остервенело, совершенно
по-взрослому матерясь. Хлопнула дверь, и появился один из моих товарищей
по ночлегу; он прошел мимо, кашляя и давясь, вышел за калитку, приблизился
к голубому "уазику", стоявшему у ворот, и, глядя в небо, долго мочился на
колесо. Я подошел к нему и спросил:
- Вы, случаем, едете не в Мордасов?
- В Мордасов-то в Мордасов, - отозвался он, застегивая штаны.
- Пожалуйста, возьмите меня с собой!
Мой давешний сосед ничего не сказал в ответ, однако по выражению его
спины я понял, что он меня в попутчики нехотя, но берет.
По профессии он оказался зубным врачом, я это зачем-то перво-наперво
выяснил, как только мы выехали за околицу, которую символизировал столб с
подвешенным к нему билом; затем мы взяли правее, вдоль коровника,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг