Автор(ы) произведения: Игорь Викторович ПИДОРЕНКО
Переводчик произведения:
Название произведения: Рассказ для Инки
Жанр произведения: Рассказ, фантастика
Цикл (серия); номер в цикле:
Ист. получения произведения: 1) Изд. "Молодая гвардия", Москва, 1991 г.
Вдова колдуна: Сборник фантастики. (Румбы фантастики)
Составитель И. О. Игнатьева
Ответственный редактор В. И. Пищенко
Оформление Л. А. Колосова
Ответственные за выпуск Е. А. Грушко, Ю. А. Иванов
Редактор Е. Н. Крюкова
Технический редактор О. В. Волкова
Корректор И. Г. Дементьева
Автор(ы) файла: Ершов В. Г.
Редактор(ы) файла: Ершов В. Г.
Название файла: Rasskaz_dlya_Inki..txt
Тип (кодировка) файла: txt (CP-1251)
Дата (номер) редакции файла: 13/09/2000
Источник получения файла:
__________________________________________________________________________
Из коллекции Вадима Ершова: http://lib.ru/~vgershov/
__________________________________________________________________________
__________________________________________________________________________
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 13/09/2000
Игорь Викторович ПИДОРЕНКО
РАССКАЗ ДЛЯ ИНКИ
Рассказ
Стивену Кингу
с искренней завистью
- Интересная у тебя жизнь, - сказала Инка. - То псих с гармошкой
придет, то из Союза писателей кляузу в крайком напишут, а то и графомана
перевоспитать удастся. Просто сводки с полей сражений. Так, глядишь, к
старости мне можно будет мемуары писать. "Я была рядом с ним". Или еще
лучше: "Подруга героических будней".
Я поморщился.
- Ну и стиль. Конечно, жизнь простого русско-армянского кооператора
куда как веселее. Тайные сходки, темные сделки, большие деньги, шикарные
машины, ревизорские атаки...
Инка пропустила мой выпад мимо ушей. В последнее время она вообще
многое пропускала мимо ушей.
Мы лежали на старой скрипучей кровати, накрытой грубым затертым
одеялом. Квартира, где происходил наш разговор, принадлежала моему
знакомому. Знакомый увлекался всеми видами музыки, фантастикой, летающими
тарелками и мистикой. Квартира его была декорирована различными
дьявольскими символами и портретами музыкантов и фантастов. По углам
стояли гигантские акустические колонки. На женщин это должно было
производить впечатление. Но кто их поймет... Раз в три-четыре недели я
брал ключ от квартиры у хозяина, расплачиваясь когда трешкой, а когда и
пятью рублями. Чаще встречаться со мной Инка не могла, загруженная делами
своего кооператива и семейными заботами. Вернее, теперь не могла. Не так
давно все было по-другому. Но с каждым разом интервалы между нашими
свиданиями становились продолжительнее. Что-то было не так, и сегодня я
особенно остро ощущал это. Походило на то, что следующей встречи мне
придется ждать долго. Если вообще будет иметь смысл ждать.
А вот этого как раз и не хотелось. В Инке мне виделся тот идеал
женщины, который я всегда стремился найти: красивая, умная, невероятно
обаятельная. И, что самое главное, "свой парень".
- Как хочешь, а мне жалко твоих авторов. Вот они стараются, душу свою
выплескивают на бумагу, ночей не спят. Приносят рукопись в издательство, а
там сидишь ты - с прекрасным здоровьем, отличным сном. И все-то ты знаешь,
и во всем разбираешься, все оценить можешь. Глянешь одним глазом в
рукопись и говоришь бедняге: "А не пошли бы вы, уважаемый товарищ, куда
подальше!"
- Ну, не дословно так, но где-то... - попытался я прервать
обвинительную речь. - Ведь большинство из них...
- Ладно, хватит, слышали, - пренебрежительно махнула она рукой. Кисть
у нее маленькая, изящная и отмашка эта выглядела просто великолепно.
Охо-хо...
- Может быть, они и графоманы, не спорю, - продолжала Инка. - Но
ты-то как можешь их судить? Ты, не сочинивший ни строчки? Ах, редактор,
ах, ему виднее! Да ничего тебе не виднее. Я считаю, что писателя может
судить только писатель. Критика - это от творческой импотенции. Знаешь,
есть такой закон Менкена: "Кто может - делает. Кто не может - учит". Или
редактирует.
Мои акции неудержимо катились вниз. Надо было спасать положение.
- С чего это ты взяла, что я не сочинил ни строчки? На днях закончил
приличный рассказ. Как раз по теме: Героика редакторских будней.
- Представляю, что это такое. Почитать-то дашь?
В слабой попытке отдалить расплату я сказал:
- Он сейчас на машинке.
Инка вздохнула:
- Вечно у тебя так: "То теща не спит..." Тогда хоть перескажи.
Еще одна попытка:
- У тебя же времени нет!
Инка взяла со стула часы
- Еще полчаса есть. Рассказывай.
Эта маленькая ведьма делала со мной что хотела. Ну, что же, раз
назвался... Или я не редактор?
- Что тебе там делать? Нечего тебе там делать, - за явил главный
редактор.
- Пока я не вижу другого выхода, - честно ответил я. - Сам я в этой
мешанине не разберусь. Слишком много там наворочено. Нужно выделять
одну-две линии, а остальное отбрасывать к черту. Но вы же знаете, что
будет, если я без согласия автора это сделаю?
Похоже было, что мои доводы проняли главного. Во всяком случае в его
голосе звучало меньше сомнения в целесообразности моей командировки, когда
он спросил:
- Так ты считаешь, что ехать в Новополевку тебе нужно?
- Да, - сказал я и не поступился принципами. По телефону с автором не
договоришься при состоянии нашей связи. Тем более, если автор - Машкин,
романист-эпопейщик. Главный редактор с ним уже сталкивался, отвечать на
очередную жалобу никакого желания не имел и благословение на командировку
в Новополевку я получил.
Я задремал и очнулся от того, что кто-то натянул мне кепку на нос и
грубым голосом потребовал:
- Ваш билетик, гражданин!
Спросонья я начал шарить по карманам, пытаясь вспомнить, куда же
засунул этот распроклятый билет. У меня, как и у любого нормального
советского человека, врожденная контролеробоязнь. Даже зная, что билет у
меня есть, даже держа его в руках, я все равно непроизвольно начинаю
заискивающе улыбаться и лихорадочно подсчитывать в уме, хватит ли у меня
денег на штраф и соображать, как сделать так, чтобы не сообщили на работу.
И это при том, что меня ни разу в жизни контролеры не заставали без
билета.
Но на этот раз предъявлять билет не понадобилось. Тот же самый голос,
но уже несколько смягченный, весело сказал:
- Ты что же, скотина, совсем друзей не узнаешь? Зажрался?
Я содрал с головы кепку, закрывающую мне обзор и... радостно
заулыбался. Передо мной стоял Сережка, мой хороший товарищ и бывший
однокурсник. Мы не виделись с ним года два, может быть, даже три. Он
заезжал как-то ко мне то ли с дальней родственницей, то ли с любовницей. Я
так тогда и не понял, кто ему эта девица. "Кому какое дело..." Жил он
теперь в Буденковске не очень далеко от Новополевки и сейчас возвращался с
какого-то то ли слета, то ли семинара.
- Какой там автор! Сейчас в Буденковск сходим - и ко мне! И три дня
чтобы не заикался ни о каких авторах! - Сережка был неумолим. С большим
трудом мне удалось отсрочить визит к нему на несколько часов, но с
условием, что сегодня же вечером я вернусь в Буденковск и мы погудим как
следует. На прощание Сережка, понизив голос почти до шепота, сообщил:
- Я тут "пушку" приобрел по случаю. Приедешь - в форточку постреляем.
Страсть к оружию у него была, видимо, с детства. Сколько помню,
всегда он что-то стреляющее доставал или покупал. Впрочем, в наше смутное
время без оружия как-то неуютно.
С тем мы и расстались. Сережка взял с меня честное-пречестное слово,
что я непременно буду и вышел в Буденковске. А я поехал дальше.
Новополевка - город. Кто и когда решил, что разросшееся село пора
называть городом мне неизвестно. Знаю только, что от изменения статуса в
этой дыре ничего не прибавилось. Но и не убавилось. Вдоволь поплутав по
грязным улицам, я все же отыскал дом Машкина. Подъезд к дому был
основательно забетонирован в отличие от соседних домов, к которым вели
только узенькие асфальтовые дорожки.
Хоромы были те еще. Машкин в недалеком прошлом был какой-то шишкой и
дом себе выстроил соответствующий. "Что его дернуло романы писать? Сидел
бы себе на пенсии, внуков воспитывал, на рыбалку ходил", - думал я,
нажимая кнопку звонка на высоких металлических воротах, за которыми должен
был, по логике, находиться обширный двор с беседкой, а может быть, даже и
с небольшим бассейном. За такими воротами просто не мог быть узенький
тесный дворик с раскисшей дорожкой, ведущей к обшарпанным дверям дома.
Наконец послышались шаги, калитка приоткрылась, и я узрел перед собой
массивного детину в джинсах и клетчатой рубахе. Пегий чуб, скрывая узкий
лоб, падал на глаза. Смотрел детина мрачно и недоверчиво.
- Что надо? - спросил он, внимательно изучив меня.
Я объяснил.
- Ну, подожди, - задумчиво сказал детина. - Спрошу.
Калитка закрылась.
"Ничего себе прием, - подумалось мне. - Да я ему, гадюке, не две -
одной сюжетной линии в романе не оставлю. В рассказ переделаю, да и то,
чтобы только для краевой газеты годен был. Надо же!"
Однако кипятился я недолго. Калитка открылась, теперь уже
распахнувшись во всю ширину, и низенький, коренастый и толстомордый Машкин
кинулся ко мне с объятиями.
- Вот не ожидал! - вопил он, астматически хрипя. - Вот сюрприз! Да
как же это вы, дорогой! Что же вы не предупредили? Ну, гостенек, ну,
удружили!
Неподдельная его горячность несколько поколебала мою решимость
сделать из романа рассказ, и я подумал, что, пожалуй, небольшая повесть
может получиться.
Влекомый обнявшим меня за талию Машкиным, я вошел в калитку. Бассейна
не было, но в своей предварительной оценке я ошибся ненамного. Двор был
шикарный. Те, кто его оформлял, явно были знакомы с западными журналами.
Такое я видел только в кино, да еще на фотографиях в тех же самых
журналах. Ворота и забор словно отсекали двор машкинской виллы от
остального мира, а калитка открывалась в совершенно другую жизнь. Как у
Уэллса.
Бассейна не было, но был небольшой прудик, в котором плавали два
лебедя. Честное слово! И было в этом райском дворе много еще чего. Кому
хочется подробностей - пусть полистает эти пресловутые журналы и выберет
по своему вкусу. Не ошибется.
Под сенью деревьев мы прошли на террасу. На террасе был накрыт
небольшой столик, рядом стояли два кресла. Машкин, хлопоча, усадил меня в
одно из них, сам плюхнулся во второе. Я было хотел приступить тут же к
делу, помня наказ Сережки, но Машкин и рта не дал мне открыть.
- Ми-и-лый вы мой, - протяжно и ласково сказал он, хлопая меня по
коленке своей короткопалой пухлой ручкой. - Да что же это вы -
ехали-ехали, устали, путь ведь неблизкий, дорога дальняя, тяжелая,
автобусы наши неудобные, черт знает для кого придуманные, тащатся еле-еле,
у каждого столба останавливаются, а теперь хотите с места в карьер
работать начинать, делами заниматься, ни за что не позволю, какие там
сейчас дела, мы с вами сначала выпьем-закусим, расслабимся, поговорим, а
потом уж и дело вспомним, дельце ваше маленькое, но такое приятное - слов
нет, эй, Вася! - и он хлопнул в ладоши.
Говорил Машкин, как и писал - длинно и путано. "С ума сойти можно! -
подумал я. - Ведь он меня заговорит!" Впрочем, приглашение
"выпить-закусить" звучало не так уж плохо. "Человек есмь, а посему слаб".
У стола бесшумно возник человек. Это был уже не тот, что встретил
меня у ворот. Но особого различия я не усмотрел. Такой же низкий лоб и тот
же туповатый взгляд.
- Ну-ка, Васенька, - скомандовал Машкин. - Расстарайся там насчет
горяченького, а пока водочки принеси, да не нашей горлодерки, а финской
или "смирновочки", вы ведь водочку пьете холодненькую, вкусненькую,
впрочем, кто же ее не пьет, голубушку, тут важно только меру знать, да
ведь у каждого она своя...
Конец фразы явно относился ко мне. Васенька канул так же беззвучно,
как и появился. Буквально через секунду он возник вновь и осторожно
поставил на столик поднос с несколькими запотевшими бутылками и
хрустальными рюмкам?. Это действительно были "Смирновская" и "Финляндия".
"Так, - оттаивая, решил я. - Редактор все же не самая плохая профессия".
- Ну, вот, сейчас по рюмочке, по другой, под закусочку легонькую,
хорошо ведь пойдет, с устатка-то, как пташка порхнет, на душу осядет,
размягчит душу, раздобрит, я ведь вижу, какой вы злой приехали, как
топтать меня собираетесь, в клочья рвать, а мы вам душу и смягчим,
задобрим...
Он все говорил, подмигивал мне, похлопывал по колену, потирал
ладошки, расплывался в улыбке, но на мгновение из-под облика этого
добродушного хлопотливого толстячка вдруг выступило что-то такое холодное,
отвратительное и одновременно твердое и угрюмое, что меня внутренне
передернуло. Я поспешно схватил рюмку, уже налитую Васенькой, опрокинул ее
в себя и зажевал маленьким бутербродом с черной икрой. Были на подносе
бутерброды и с красной.
Машкин мягко пожурил:
- Ах, милый, что же вы так, меня не дождавшись, вперед рванулись, по
молодости, наверное, по стремительности, я ведь тоже молодой был,
стремительный, да ведь никогда вперед старших не кидался, ну, да ничего,
вы по второй, а я по первой, так на так и будет.
Ну, что же, пришлось на этот раз с ним чокнуться. Надо сознаться,
никакого удовольствия я от водки не получил. Как и от икры. Нехорошо мне
было, неуютно на этой роскошной террасе, с этой роскошной выпивкой и
роскошной же закуской.
И исходила эта неуютность от плотного хлопотливого человечка напротив
меня. Я чувствовал всей кожей, как, улыбаясь, он все же внимательно
рассматривал меня. Как лягушку на препарационном столе. Он словно
прикидывал, сколько я буду ему стоить. Хватит ли на меня несколько рюмок
водки или придется предложить некую сумму, чтобы обойти мою редакторскую
строгость?
Чтобы прервать это состояние неуютности, я решительно отодвинул
рюмку, которую Машкин опять собирался наполнить и сказал:
- Вот что, Константин Степанович, все это хорошо: выпивка, закуска.
Но я не для этого к вам приехал. Да и времени в обрез, - тут я
демонстративно посмотрел на часы. - Мне ведь еще в одно место успеть
сегодня надо.
- Какое еще место, никаких мест, нам с вами поработать надо, может,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг