Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
Ведь не шелохнулся же он, когда беззвучно свалился Бугай, который, кстати,
так и лежал до сих пор. И только истошные вопли щуплого спугнули его, ведь
на них могла сбежаться вся деревня.
  И она сбежалась. Пускай не вся, пусть даже меньше половины, но вокруг
Мишки и тех двоих собирался народ. И не просто стоял - угрожающий шепот
нарастал, переходил в прямую брань, кольцо сжималось. Где-то вдалеке
топали сапогами - бежал участковый.
  Но что больше всего поразило Мишку, так это то, что в толпе, разъяренной и
неуправляемой, стояла вся сжавшаяся в комок, с посеревшим до
неузнаваемости лицом Надежда. Из всех глаз, смотревших теперь на Слепнева,
пожалуй, только в ее глазах стояла какая-то исступленная жалость.
  Но не только жалость, заметил Мишка, - он видел теперь лишь ее, одну - в
этих глазах была любовь. Она одна понимала, что здесь произошло минуту
назад.
  - Ну так что же делать будем, Миша? - Кузьмин откинулся на спинку кресла.
  - Что ж ты воды в рот набрал?
  Слепнев как стоял, так и продолжал стоять, белея все больше. Он видел
перед собой не начальника школы, не полковника Кузьмина, а лишь ее,
Надюшины, глаза.
  - Скажи спасибо, что мальчишечка этот в суд побоялся подавать - за самим,
видать, делишки темные имеются. Да участковому в ножки поклонись - он эту
гоп-компанию так охарактеризовал, что ты чуть ли не герой у нас
получаешься. - Кузьмин расслабился, усмехнулся. Затем встал из-за стола,
лицо его посуровело. - Ну, а от меня: за самовольный уход из части - пять
суток! Выйдешь - получишь еще пять за драку. А потом... потом поглядим. Но
из нарядов вылезать не будешь, попомни мое слово, - он снова сел за стол,
нажал кнопку. Сказал вошедшему сержанту: Увести арестованного.
  - Ну что ж, сдавайте пилотку, ремень, рядовой Слепнев, - сказал Мишке
начальник караула, - камера в вашем распоряжении. И время будет, чтоб все
обдумать.
  Мишка не возражал. Он был готов просидеть на губе хоть до второго
пришествия. Не нужны ему были ни лычки, ни звания, ну их' Все равно дольше
двух лет не продержат - не такое уж он преступление совершил. А как
выпустят, сразу к ней! И плевать на всех.
  Перед глазами у Мишки стояла Надюша. И никого между ними не было. Ничто их
не разделяло.


  4

  "Николай, дорогой мой,

  это ведь черт знает что! Я тебя жду уже третью неделю, глаз не смыкаю ...
А только сомкну - опять ты являешься. И такое вытворяешь, что все бывшее -
цветочки. Но это сон. Когда же ты возникнешь передо мною наяву?! Или тебе
что-то не понравилось? Но ведь последние два раза мы были одни. И нам ведь
было хорошо, да? Ты ведь сам мне так говорил. Или все придумывал, а?!
  Тут заходил три дня назад этот подонок кучерявый. Квасцов, ты его помнишь
хорошо, мой милый! В дымину пьяный, чуть не на карачках. Приперся с
какой-то драной рыжей кошкой, ее и женщиной-то назвать нельзя. Ее усадил
на диван, меня загнал на подоконник. Сорвал все с себя, побросал в углы. И
орет: " Я вам щас любовь втроем продемонстрирую! Опа!" И тянет за руки,
смеется. А сам шарахается из стороны в сторону. Два раза упал. Свинья
свиньей! Я его выпроваживать стала. Так он мордобой устроил и мне глаз
подбил - до сих пор вся в пудре хожу. Я сперва кошку драную за волосы
вытащила. А потом и его пинками! Еще сосед помог, старичок наш, да ты его
видал! Не-ет! Больше Мишка ко мне ни ногой! Такой мальчик был славненький,
так подъехал! И на тебе! Да это ж забулдыга и хмырь какой-то! И как с ним
бабы ходят, срам! Ну да хватит о нем, не стоит он того.
  Ты приходи немедленно! Жду! Никуда ты от меня теперь не денешься, мой
милый! И про Любашу забудь, все равно тебе ее не видать. Мы с ней, кстати,
разъезжаемся не жить нам под одной крышей! Так что не задерживайся, жду!
  Твоя Валя, 10 августа 199... г."
Николай сунул письмо в карман. Все, что сообщалось про Мишку-оболтуса,
пропустил, ну его! Он и не сомневался, что Мишка временная залеточка,
случайная. Мишка просто не мог быть с кем-то постоянно. А вот она... О ней
надо было помозговать. Но потом. А сейчас надо идти и хлопотать об
увольнительной.
  Николай уже встал с табурета, и вдруг всплыло в его памяти изможденное
лицо Тоньки Голодухи. А почему, он так и не понял, не вспомнил.
  Черецкий ходил мрачнее тучи. На расспросы ничего не отвечал, даже
отшутиться не мог. Лишь отворачивался, когда особо допекали.
  Он надеялся, что сумеет развеяться, что дня через два, а может, и три все
само собою пройдет. Но не проходило. Наоборот, с каждым днем ему
становилось все хуже. К концу недели он извелся окончательно, превратился
в оголенный комок нервов. Он совсем не спал ночами, лишь иногда, вне
зависимости от времени суток, впадал в прострацию на несколько минут,
отключался от мира сего.
  Каленцев даже сделал ему замечание. Но потом, приглядевшись, сказал:
  - Вы бы в санчасть, что ли, сходили! Что с вами, Черецкий, съели
что-нибудь не то, а?
  Борька не ответил. Вернее, он ответил, но про себя, послал ротного на три
буквы. А к врачам идти отказался. Ничего!
  В субботу вечером ему стало совсем невмоготу. Жизнь не мила стала. Днем он
повздорил из-за пустяков с Новиковым. Тот мог бы наказать подчиненного,
но, видя его состояние и ничего не понимая, спустил все на тормозах,
простил.
  После ужина Борька стоял у дерева за курилкой, смолил одну за другой.
Думал об Ольге, о себе, о том, что впереди еще двадцать месяцев службы и
что деваться некуда, хоть вой!
  Мимо проходил Леха Сурков. Заметил Чсрецкого.
  - Ты чего? - спросил он.
  - Вали отсюда, салабон! - прошипел Черецкий.
  Леха застыл в недоумении. Давно Борька не называл его так, казалось,
прошла эта временная дурь, растворилась в череде бесконечных дней. АН нет,
не прошла, видно. Леха поежился, ему стало вдруг зябко.
  - Ты чего сказал? - переспросил он.
  - Чего слыхал!
  - Я ж по-человечески поинтересовался только, - возмутился Леха, - а ты
чего?!
  - А ну вали, дундук деревенский, чего встал, спрашиваю! Давай катись!
  - Черецкий отбросил сигарету. -Не понял, что ли?!
  - Уйду! Но сам уйду! - уперся вдруг Леха. - Раскомандовался тут,
начальничек!
  Черецкий был уже на взводе, его трясло. Переполнявшая его злоба,
многодневные терзания - все это требовало выхода. И сдерживать себя в эти
минуты он уже не мог.
  - Считаю до трех, зелень пузатая! - процедил он сквозь зубы.
  - А хоть до ста, мне-го что, - спокойно ответил Леха и упер руки в бока.
  - Раз!
  Леха улыбнулся, выставил вперед ногу. Но ему стало не по себе, и он
пожалел об упрямстве. Надо было отступить, да теперь поздно.
  - Два!
  - Давай, давай, мне торопиться некуда.
  - Три!
  Черецкий выждал еще полсекунды и резко ткнул Леху кулаком в грудь. Тот
откачнулся назад, но не потерял равновесия.
  - Еще?! - спросил Черецкий.
  - Попробуй!
  От следующего удара Леха полетел на землю, поднялся он не фазу. Вставал
медленно, придерживаясь рукой за горящую скулу.
  - Вали, я тебе говорю, а то еще получишь! - громко сказал Черецкий.
  Но в тот же миг сам полетел вниз. Лехин кулак не просто сбил его с ног, но
и отбросил назад метра на три, в кусты.
  Борька вскочил моментально, словно кошка. И сразу же прыгнул вперед. Но
его кулак просвистел у самого уха Суркова. Тот успел увернуться. Они
вместе упали, сцепившись в падении. Черецкому недолго пришлось
удерживаться наверху. Леха перекинул его через себя. Оттолкнул. И быстро
встал на ноги. Он собирался было отряхнуться. Но Черецкий вновь набросился
на него. На этот раз удар пришелся Лехе прямо под левый глаз. От боли он
остервенел, потерял над собой контроль - Борька полетел снова в кусты.
  Но поднялся он не сразу, видно, удар был серьезным.
  - Ну что, хватит? - спросил Леха. Он тяжело дышал.
  Но злости в нем уже не было.
  Черецкий не ответил.
  - Ну, а теперь я пойду, Боря, - мягко проговорил Сурков. - Ты только не
злись! Я же все вижу и все понимаю. Да наплюй ты на нее!
  Он и не заметил, как Черецкий оказался рядом. Удар ослепил Леху, лишил
слуха. Он рухнул лицом в землю.
  - А ну повтори! - прокричал Черецкий, наклонившись над ним и держа кулак
наготове. Из губы у него сочилась кровь, лицо было припухшим и грязным.
  Леха молчал. Когда он попытался было приподняться на локтях, Черецкий
отвел ногу, собираясь, видно, врезать Лехе в грудь сапогом. Но не успел.
Сам полетел наземь.
  Он даже не понял - почему! Лишь потом заметил Хлебникова, приподнимающего
Леху. Догадался, что ударил он. Встал.
  Сурков тоже встал. Он удерживал Славку за локоть.
  - Не надо, пошли отсюдова, - проговорил Леха, даже не глядя на Черецкого.
  - Ну его, псих настоящий.
  Хлебников напоследок сказал, полуобернувшись:
  - Боря, ты, если некуда силы девать, бейся вон лбом о дерево! Чего ты свое
зло на других срываешь?!
  - Ладно, валите оба! - просипел Борька.
  К вечерней поверке они кое-как привели себя в порядок. И все же прапорщик
подозрительно косился на их побитые лица. Но вопросов он не задавал,
видно, деликатный был, а может, и просто опытный, не хотел подливать
керосину в огонь.
  А ночью Борьку совсем приперло. Он тихо стонал, уткнувшись в подушку, рвал
наволочку зубами. Потом забылся не надолго, на несколько минут. Но в эти
минуты во сне к нему опять явился отец - огромный и безликий.
  Борька звал его, кричал. И опять не мог докричаться. Тогда он подпрыгнул,
уцепился за рукав и дернул к себе. Отец склонил над ним лицо. Но это было
совсем другое лицо, не отцовское неузнаваемое, а лицо Кузьмина. "Ну что,
брат, - сказал Кузьмин неестественно весело, - хочешь я тебя в увольнение
отпущу! На денек, а?!" И захохотал. Черецкий проснулся.
  Рядом с его койкой стоял Леха Сурков.
  - Ты чего так кричал? Я даже испугался!
  - Да ладно! - вяло ответил Борька. - Все в норме.
  Леха покачал головой, вздохнул.
  - Слушай, - сказал он, - ты не сердись на нас, хорошо? Мало ли чего бывает.
  - Уговорил, не буду! -Черецкий отвернулся к стенке.
  Но Леха не отставал.
  - Нет, правда, не злись. Зря я завел это дело, надо было пройти мимо, да и
все. И Славик тоже... Но, сам понимаешь, всякое бывает, извини! - Он
слегка коснулся Борькиного плеча.
  - Да иди ты уже! Я про вас и думать забыл.
  Леха лег, заснул.
  Черецкий тоже заснул. А может, ему только казалось, что он спит, ведь не
могли же сниться так долго темнота, мрак кромешный совсем без просветов -
и во мраке этом сам он, одинокий и несчастный. Потом из мрака выплыла
Олина фигурка, приблизилась. Черецкий даже отпрянул на миг, испугавшись
неведомо чего. Но Оля сказала: "Не бойся, ты что это, совсем забыл про
меня? Приходи сегодня на нашу лавочку, я буду ждать!" И растворилась.
  Проснулся Борька в поту. В первый миг пробуждения он еще верил, что все
вернулось на круги своя, что она и вправду назначила ему встречу, на
заветной лавочке, что жизнь начинается снова... Но он тут же все вспомнил,
стиснул зубы.
  Борька полежал еще с полчаса. Потом встал, пошел в уборную.
  Дневальный сообразил, что дело неладно минут через двадцать. Но было
поздно.
  Вместе с дежурным по казарме они вытащили тело из петли, положили его на
кафельный пол. Через двенадцать минут приехали санитары на "уазике" с
красным крестом в белом круге, вынесли тело на носилках, загрузили его в
свою машину. Умер Черецкий в санчасти. За полтора часа до подъема, когда
вся рота еще спала.
  " Лешенька, дружочек, привет!
  Ты мне сегодня опять приснился. И опять в самом развратном и похотливом
виде. Ну что же ты за человек такой! Как тебе не стыдно! Ладно, шучу. Я
все время шучу, а самой плакать хочется. Поглядела назад - а там пусто,
вперед - темно. И страшно стало. А ведь я тебя старше на четыре года,
так-то, дурачок ты мой. Старуха я! И мысли меня одолевают старческие.
Хочется на покой, на травку, к коровкам, на лужайку. Так что ежели ты
тогда не шутил, то напиши мне, ладно? Только напиши точно - возьмешь меня,
старуху, в свое село гиблое или нет! Если возьмешь, я все бросаю и еду за
тобой, я твою часть разыщу. И устроюсь или в ней или рядышком, чтоб на
глазах на твоих. И лучше меня ты, Лешенька, никого на свете не найдешь,
понял?! Я не хочу, чтобы ты мне снился, я хочу, чтоб ты живой был рядом.
Только учти, я не навязываюсь - не хочешь, не надо. Тогда просто не
присылай ответа, и все.
  Твоя Тяпочка (без даты )".

  Радомысл осторожно, словно боясь спугнуть кого-то, приоткрыл один глаз. И
тут же в затылок вонзилась тупая игла. Он тихонько застонал. Приподнял
голову.
  Половина лож была опрокинута. Тела лежали вповалку. Было душно и смрадно,
но светло - свет пробивался в большие круглые дыры шатра сверху, как и
надлежало. А значит, на дворе рассвело, значит, утро! Он опоздал!
  Радомысл протянул руку к кубку, стоявшему на ковре у изголовья. Рука
дрогнула. Но он все же поднял посудину, вылил в глотку вино. Почти сразу
по телу побежал огонек, тело ожило. И Радомысл приоткрыл второй глаз.
  Чернокожая великанша лежала позади, мирно посапывала. Рот ее был
полуоткрыт, виднелись жемчужно-белые зубы и кончик языка. Радомысл
машинально протянул руку, положил ладонь ей на грудь, качнул упругую
плоть. Чернокожая заулыбалась во сне, потянулась Но Радомысл ничего не
почувствовал, он был еще полумертв. Голова раскалывалась, сердце билось
тяжело, с натугой. Во рту и горле, несмотря на выпитое вино, опять
пересохло. Стало трудно дышать.
  В полуметре от него в обнимку с черноволосой красавицей, которую Радомысл
вчера прогнал, лежал Бажан. Он громко, с присвистом храпел. Смотреть на
него было тошно. Радомысл потеребил между пальцев твердый сосок, огладил
грудь, потом другую. Рука его соскользнула, прошлась по всему телу спящей,
застыла на большом и мягком бедре, вжалась в него... но ничего в его теле
не откликнулось.
  Он протянул руку к кувшину, налил себе еще, выпил.
  Глаза прояснились, словно с них пелена какая-то спала. Эх, опоздал,
опоздал он! Войско наверняка ушло, оно всегда выходило засветло. Ну да
ничего - догонит! Он обязательно нагонит их!
  Приподняв голову повыше, Радомысл увидел спящего на помосте Цимисхия. Тот
лежал обрюзгшим красным лицом в собственной блевотине, пускал пузыри. Был
он совершенно гол и противен. Над Цимисхием стоял раб и смахивал его
опахалом, не делал даже попытки поднять, почистить своего хозяина. Раб
казался неживым. И движения-то его были какими-то заученно-однообразными,
неживыми.
  В ногах у Цимисхия сидела девушка, беленькая, худенькая, та самая. Она
длинным павлиньим перышком щекотала базилевсу икры. Но тот спал
беспробудным сном, ничего не замечая, ни на что не обращая внимания.
  У входа в шатер каменными изваяниями стояли "бессмертные". Было их не
меньше трех десятков. И они оберегали сон базилевса, всех приглашенных,
которые не смогли выбраться после пиршества на собственных ногах из шатра.
Да и не полагалось, в общем-то, выбираться. Ведь базилевс был прост - не
пьешь, не веселишься с открытой душой и беспечным сердцем, значит,
скрываешь что-то темнишь, вынашиваешь заговор, значит измена! И пили,
гуляли так, что до смерти упивались, лишь доказать свою верность, свою
чистоту в помыслах. Сам император не отставал.
  Беленькой девушке надоело щекотать спящего. Она встала, побрела между тел,
переступая, обходя развалившихся поперек ее пути. Она так и не накинула на

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг