тонуса.
Ребята из институтской рок-команды с привычно ненормальным для подобных
групп названием "Каменное облако" расставляли в углу зала свою громоздкую
аппаратуру. В отличие от их коллег из "Пинк Флойда" они не имели штата
грузчиков в сорок человек, все приходилось таскать на собственном горбу и
двигать своим же животом. Но ребята были настоящими подвижниками, им ли
привыкать!
Аппаратура не желала настраиваться - что-то дребезжало, фонило, громыхало,
потрескивало, скрипело... и в совокупности создавало предстартовую
атмосферу - в воздухе прямо-таки носились заразительные вирусы
предстоящего буйства.
Публика постепенно собиралась, и чем больше студентов и студенток, а также
и прочих приглашенных скапливалось вдоль стен, тем отчаяннее музыканты
терзали свои инструменты, не желающие поддаваться настройке. И когда
какофония достигла наивысшего предела, за которым ничего осмысленного и
гармоничного быть не могло, не имело права, - все будоражащие,
раздражающие своей дикостью звуки слились воедино и сотворили чудо,
породив мощный и чистый, вырвавшийся из немыслимого хаоса аккорд. Он
прокатился под сводами зала, подавил гул голосов, выкриков, смеха и резко
оборвался, уступая место хриплому и словно сдавленному баску склонившегося
над микрофоном лидера-гитариста:
Развеет ветер облака
И в клочья тучи разорвет,
И нас с тобой одна рука
Сведет и снова разведет.
Ведь мы на каменном облаке
По Вселенной плывем...
Ударник выбивал почву из-под ног, требовал подчиняться его ритму. В центре
зала свободного места уже не было, танцующих пар тоже. Была сплошная
человеческая масса, содрогающаяся в такт ударнику, было колышущееся море
голов и плечей - все двигалось, прыгало, вертелось, извивалось, тряслось и
дергалось. Но главное, всем было приятно и весело до самозабвения.
Некоторые, особо возбужденные, в тщетной попытке перекрыть многоваттные
усилители, пытались подпевать лидеру группы. Слышали их только самые
ближние.
Свет как-то сам собою пропал - над танцующими царил полумрак, разрываемый
яркими вспышками, разноцветными молниями. И это ослепляло, лишало
ориентации и кружило голову. Мельтешение красок могло свести с ума. Хоть
глаза закрывай!
Песня была коронным номером рок-команды, ее визитной карточкой.
И если облако расколется,
Две половины разлетятся,
Дай Бог, паи на одной остаться
И не теряться, не теряться!
Ведь мы на каменном облаке
По Вселенной плывем...
Песня была бесконечной, изматывающей, и в то же время она завораживала, не
давала бросить танца и отойти к стене, где в степенных позах, важно и
неприступно, стояли немногие из преподавателей, осмелившихся прийти на
этот безумный вечер.
Сергей взмок, выпитые коктейли и сухое вино улетучились, но в голове было
ясно и пьяняще весело. Он успел мельком подумать, что в бар, в общем-то,
заходили зря можно было обойтись и без допинга. Рядом топтался Мишка -
деловито и сосредоточенно, как, впрочем, всегда и во всем.
Оборвалась песня так же неожиданно, как и началась, вызвав шумный рев и
рукоплескания. Начало было положено, вечер обещал быть таким, какого все и
ожидали, - веселым, шумным, бесшабашным.
Сергей подошел к Любе не потому, что она чем-то особенным привлекла его
внимание, нет. В зале было полным-полно и стройных, и красивых, и просто
привлекательных и модно одетых девушек - веселых, искрящихся, обаятельных.
Но не что-то внешнее послужило причиной, нет, просто следующий танец был
медленный, передышка после "облака", и нужна была пара. А Люба стояла
ближе всех, и он, не раздумывая, протянул ей руку:
- Потанцуем?
Она кивнула, даже не скрывая своего расположения, - не придется стоять и
ждать приглашений. Да и партнер сразу приглянулся ей, видный парень, чего
еще желать для обычного двух-трехминутного танца! Высокий, худощавый, но
совсем не тощий и хилый, а, наоборот, подтянутый, крепкий. Приятное и
умное лицо, чуть насмешливое - но в самую меру, мягкие, еще совсем
юношеские губы, прямой небольшой нос со шрамиком у переносицы, густые
светлые волосы, подстриж.ояные немного небрежно и оттого кажущиеся
взъерошенными... Рядом уже танцевали.
Сергей положил обе руки на талию девушке и, не давая ей времени на
кокетничанье и отказы, мягко, но властно привлек к себе.
Люба посмотрела вверх, в лицо этому чересчур самоуверенному парню,
собираясь сказать что-нибудь резкое - не слишком обидное, но достаточно
колкое. Первым порывом пришло желание сбить с него спесь...
Ее решимость потонула в очень добрых, чуть прищуренных серых глазах,
широко поставленных на склонившемся над нею бледном и немного усталом лице.
"Командиру учебной роты
старшему лейтенанту Каленцеву ЮА.
от рядового 1-го отделения 3-го взвода
Реброва С.В.
РАПОРТ
Прошу перевести меня из-под командования сержанта Новикова Н.Н. в любой
другой взвод вверенной Вам роты.
17 мая 199... г. Подпись ".
- Так в чем дело, Ребров? Сержант не по нраву пришелся?
- Все сложнее, товарищ старший лейтенант.
- Загадками говорите. Может, он придирается к вам?
- Никак нет.
- Но должна же быть причина - дыма без огня не бывает, согласитесь.
- Причина есть, товарищ старший лейтенант.
- Ну?!
- Она личного характера, не могу ее назвать.
- Да-а! Ну Хорошо, идите. О решении сообщу позже.
- Ну а вы, сержант, толком можете объяснить, в чем дело?
- К рядовому Реброву у меня претензий не имеется: исполнителен,
дисциплинирован... в общем, все как полагается!
- А на личной почве - что там у вас?
- Считаю, что между командиром и подчиненным должны действовать отношения,
обусловленные уставом, а не личные, товарищ лейтенант.
- Хорошо, понятно. Идите.
Резолюция на рапорте рядового Реброва С.В.: "Отказать за отсутствием
объективных причин.
Командир 1-й учебное роты
старший лейтенант Ю.Калеяцев
17 мая 199... г. Подпись".
Борис Черецкий, жилистый и дерганый парень со злыми, колючими глазами,
завалился с маху на кровать поверх одеяла, закинул ноги на железную спинку
так, что его пудовые сапожищи чуть не уткнулись подошвами в лицо Лехи
Суркова, сидящего на табурете, и крикнул хрипато в сторону Слепнева:
- Эй ты, салабон, зелень огуречная, а ну подай дедушке огоньку! - В
пальцах он крутил сигарету, то поднося ее к губам, то отодвигая в сторону.
- Ну, не вижу усердия!
Мишка Слепнев на приказание "дедушки" не среагировал, даже не посмотрел на
Черецкого. На вид тихоня, он был явно себе на уме. Хлебников же, наоборот,
резко повернулся к Борису, тараща на него глаза.
- Охренел, что ли? - спросил он без вызова, с каким-то робким изумлением.
- Ну, я жду! - процедил сквозь губы Черецкий и заехал-таки краешком
подошвы Суркову по уху.
Тот отодвинулся молча, стерпел.
Слепнев показал Черецкому кукиш и добавил выразительно:
- Ежели ждешь, так и дождешься, понял!
Черецкий дернулся, чтобы встать, но Сергей придержал его за плечо и тут же
отвел руки, приподнял их вверх, примирительно.
- Ты хоть нам-то скажи, чего случилось? Может, съел чего втихаря или
выпил, а? - проговорил он, улыбаясь. Черецкий убрал сигарету, закинул ногу
на ногу.
- А чего тут непонятного, - сказал он с ленцой, будто через силу заставляя
себя разъяснять очевидные и обыденные вещи бестолковым ученикам. - Ну
чего?! Думаете, коли нас всех тут одногодков почти да однопризывников
собрали, так и законы для нас не писаны? Думаете, коли учебка, так и все
уж равны? - Он выждал с полминуты, будто рассчитывая на ответ, потом
продолжил: - Дурачье, везде старики и салаги есть, это точно. И если у нас
тут не строевая часть, где все вперемешку, а учебная, так все равно!
Зелень пузатая! Правильно про вас сержант толковал!
- Ну-ну, ты не очень, - обиделся Сергей. - А то он тебя не имел в виду?!
Чего выпендриваешься, Боря! Мы все тут зеленее травы!
- Врешь!
- Могу доказать, - сказал Сергей, приподнимаясь.
Черецкий не среагировал.
- Все врешь! - вновь процедил он. - Жизнь сама разделяет на дедов и салаг,
понял?! Я про тебя не говорю, приглядимся еще. А вот эти два салабона... -
он поочередно ткнул пальцем в Слепнева и Суркова, - они и есть салаги,
зелень необученная, дерьмо в проруби!
Слепнев встал и сошел на Черецкого. Но Хлебников преградил ему дорогу,
обхватил за руки. Тот быстра отошел, успокоился.
- А может, ты сам зелень? - тихо спросил Хлебников.
- Чего?!
- А того! Сам зелень пузатая, а пыжишься, корчишь из себя деда, чтоб не
признали тебя, чтоб твоей зеленой ботвы не увидали, а?!
Черецкий заволновался, заерзал на койке, засучил ногами.
- Да я за такие слова... - начал он, задыхаясь от злости, -дая тебе щас!
- Ты потише ногами-то! Опять по уху задел! - вставил обиженно Сурков,
отодвигаясь еще дальше.
- Чего?! Да ты щенок, деревня, молчи, пока не спросят! Понял?! На кого
тянешь, колхоз?!
Сурков залился багрянцем, глаза забегали, словно отыскивая лежащий где-то
в комнате ответ, но не нашли его.
И Сурков смолчал, только спина его напряглась, одеревенела.
- Да я из тебя, салабон, окрошку нарежу! Развесил лопухи, внученочек ты
мой сельский, пахарь хренов! - Черецкий нашел наконец, на ком можно
безответно сорвать злобу, и это подхлестнуло его, повело. - А закон божий
ты в своей церковноприходской школе изучал, а? Ну скажи, чего примолк-то?!
- У нас нормальная школа в селе была, чего ты прицепился?! - пробурчал
побагровевший Сурков.
- Ах, нормальная, ах, школа! Значит, это ты просто оказался ненормальным в
нормальной школе?! Салага! Щенок! Дешевка! Ты с дедушкой не спорь! Тебе
сказано салагой будешь, и кранты, и точка! Усек, пугало огородное?!
Сурков молчал, надувался, казалось, сейчас слезы брызнут из его глаз.
- Ну? Чего молчишь? А ну повторяй: я салага, салабон зеленоперый, лягушка
перепончатая... Ну?! Не слышу!- Черецкий приложил ладонь к уху, корча из
себя столетнего глухого деда. - Ну? Не утомляй старика!
- Отвяжись от него, - вступился Сергей.
- Тебя не спросил!
- Напрасно.
Черецкий сел на постели, резко повернулся к Сергею.
Лицо его, и без того бледное, даже желтоватое, болезненное, совсем
утратило следы жизни, побелело, на скулах заиграли желваки.
Ребров встал, заложил большие пальцы обеих рук за ремень, он ждал
продолжения.
Медленно приподнялся и Черецкий. Нижняя губа у него лихорадочно
подергивалась.
- Ну, ребята, ну, спокойней, - между Сергеем и Черецким втерся бочком
Хлебников, - ну чего вы? Спор-то пустячный... Обычная дискуссия на тему
морали, как по телику, ну чего вы?
Хлебников виновато улыбался, будто сам был причиной ссоры и теперь
вымаливал прощение. Черецкий быстро вышел из комнаты. Хлопнула тяжелая
дверь.
- Поговорили, - на выдохе протянул Сурков.
В комнате стало тихо. Тоскливо стало. Никто не решался первым продолжить
прерванный разговор, а новая тема не шла на ум. Сергей, притопывая
сапогом, принялся насвистывать какой-то веселый мотивчик, взгляд его
блуждал по пустой свежевыкрашенной стене. Настроение ушло, оставив в
обитателях комнаты неухоженную вялую пустоту. Черецкий вернулся минут
через пять и с порога бросил:
- Ладно, мужики, кому я должен - всем прощаю!
Натянуто хихикнул, уселся на табурет. На лице его играла нагловатая
улыбочка. В руке он вертел брелок на цепочке.
Примирения не получилось. Первым ушел Сергей, продолжая насвистывать. За
ним потянулись - сначала смущенный и мешковатый Сурков, потом Хлебников со
Слепневым.
- Та-ак! - Обида захлестнула Черецкого. Он остался в комнате один, как
оплеванный. - Ну, лады!
Пока он бродил в одиночестве по коридору, разноречивые чувства бурлили в
его груди: и злость на сослуживцев, и досада на самого себя за то, что не
сумел "толково им все доказать и разобъяснить", а вместо этого сорвался,
психанул. Он терзался, бередил душу, думал о мести и одновременно
раскаивался, разжигал в себе болезненные страсти, на что был мастак и на
гражданке, и вместе с тем мучился от собственной неуживчивости. Но в итоге
понял, что обиженного строить из себя нелепо и смешно, а для явного
раздора, а тем более - драки, вроде бы и причины нет. И решил вернуться...
Так ведь нет, не приняли, вот она, награда за простоту!
Теперь, сидя в пустой комнате, Черецкий занимался самоуничижением: он клял
себя за слабость, за то.что первым решил пойти на мировую, не выдержал
характера.
Борьба с самим собой продолжалась бы до бесконечности, если б в комнату не
зашел сержант Новиков. Черецкий вскочил вытянул руки по швам.
- Вольно, - сказал Новиков и, увидев смятое одеяло на койке, скривился: -
Немедленно выровнять! Это еще что?!
Черецкий бросился исполнять команду, забыв про свои страдания. А что еще
оставалось? Хорошо, что сержант не стал выяснять, кто валялся днем на
постели, а то бы и наряд недолго схлопотать.
- Что в одиночестве сидим? Настроение? - поинтересовался Новиков,
одновременно сдувая несуществующую пылинку с собственного плеча и
разглаживая ладонями гимнастерку.
Сознаваться в своих слабостях Черецкий не умел, да и не желал.
- Надо ж и одному побыть иногда, товарищ сержант? Или запрещено уставами?
- пробубнил он, глядя исподлобья.
- Нет, не запрещено в свободное время. Но лучше не стоит. - Сержант явно
думал о чем-то своем и разговор продолжал по инерции. - Со всеми-то
полегче, что ни говори! - Он как-то грустно улыбнулся и добавил: - На
миру-то, говорят, и смерть красна... Ясен смысл?
- Да чего уж там непонятного! - кивнул Черецкий. Мы-то погодим еще пока,
нам-то рановато, мы зелененькие еще.
Сержант с ним согласился:
- Это точно!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг