Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
тебе с ними будет хорошо... Чего ты вылупился, чего зыркаешь?
  Николай разом отрезвел, оттолкнул ее. Он хотел закричать, затопать ногами.
Но не мог. Не мог, и все! И потому он сказал тихо:
  - Чтоб через две минуты тебя в расположении части не было! Ясно?! Учти, не
поленюсь, проверю, и если обманешь, я тебе задам! Я тебе... я про тебя
командованию доложу!
  Тонька Голодуха не смотрела на него. Она натягивала на худющее тело
старенькое тоненькое просвечивающее платьишко. Сегодня ей здесь больше
некого было ждать, все ушли в кино, все про нее забыли.



                                  Глава третья


  СУЕТА СУЕТ


  - Леха, едрена кочережка!
  Сурков обернулся - метрах в пяти позади неге стоял, растенырив огромные
лопатообразные руки, носатый, губастый, лохматый, с усами, свисающими к
подбородку, парень в пестрей ковбойке и тертых джинсак-варенках.
  - Кареш! Земеля! Вет это встреча! Забрили все ж таки?!
  Сурков пытливо всматривался, пытаясь за завесой густой растительности на
лице пария, обнаружить знакомые черты. Но никак не мог припомнить
лохматого. Прохожие с недовольными лицами обходили остановившихся, спешили
по своим делам.
  - Привет, - неуверенно пробормотал Сурков.
  - Эх, ты, "приве-ет, привет!" - передразнил его парень, - земляков не
узнаешь, что ли, едрeна-матрена?! Тебе чего - в рекрутах память отшибли?!
Ну-у?! Напрягись, Леха! Гриню Сухого припоминаешь, а?
  У Суркова будто пелена с глаз спала. Перед ним в впрямь стоял
односельчанин, Гришка, бузотер и матерщинник, неузнаваемо измеииввийся,
заматеревший, но все же - он, тот самый Гришка, что пропал из села четыре
года назад. Мать его, Варвара Тимофеевна, говаривала обычно, обреченно
махая рукой: "Гдей-то в городах! Не пишет, окаянный!"
"Окаянный" выглядел весьма счастливым и довольным человеком. Улыбка не
сползала с его губ, и, видно, от нее у уголков глаз скопились тоненькие,
слабенькие, но уже постоянные морщинки, делавшие лицо приветливым, добрым.
  - Это надо отметить, едрена кочерыжка! - воскликнул Гриня, охлопывая
Суркова по плечам, спине. - Ну и встреча, земелюшка, родимый, корешок.!
  - Надо бы, да не положено мне, Гришань.
  - Ага, болтай, служивый! На положено, знаешь, что наложено?! Или не
слыхал? - Гриня напирал на букву "о", и это делало его речь одновременно
какой-то казарменноказенной и залихватски-балаганной. - Ишь, чего удумал!
А земляков своих, последних могикан села, уважать тоже не положено?!
  Сурков набычился.
  - Ладно, шучу! - Гриня подхватил Суркова под локоть, потащил за собой, не
обращая внимания на сопротивление. - Да не перечь ты, земеля, не обижай,
едрена-матрена! Хоть общагу нашу поглядишь, пошли, пошли!
  Общежитие было на самом краю города, в так называемых "спальных районах",
точнее, в одном из них, совершенно неизвестном Суркову. И потому Гринино
"пошли" обернулось сорока минутами езды - сначала на метро, потом на
автобусе.
  За все это время Леха ни разу даже рта не успел открыть - Гриня болтал без
умолку, расписывая на все лады прелести городской жизни. Похоже, он был
слегка навеселе.
  Лишь перед самыми дверями Сурков успел вставить:
  - Гришань, мне тока до двадцати двух ноль-ноль...
  Земляк рассмеялся, показывая большие желтые прокуренные зубы.
  - Успеешь, Леха, щас же... - он взглянул на часы, - пять всего! Ну,
полтора, считай, на дорогу. А три с половиной - наши! Ну чего ты, в
натуре? Все путем, Леха, все ништяк!
  Солнце, зайчиком прыгнувшее с дверного стекла в глаза Суркову, на
мгновение ослепило. "А-а, была не была!" - подумал он и дернул
никелированную ручку на себя.
  - Вот так, Леха. Гляди, как живет рабочая молодежь, гордость и смена
отцов-подкулачников колхозных! Гляди, завидуй и радуйся!
  В комнате стояли три железные кровати. Над ними висели три огромных
календаря с голыми мясистыми девахами неизвестного происхождения и
неведомой национальности. Календари были явно детищем кооперативных
чудо-умельцев. Еще там было две табуретки да пять-шесть пустых вешалок на
гвозде у входа. На одной из кроватей сидел светленький, стриженный под
нулевку паренек с прыщавым носом. Он лениво перебирал струны пооблезшей
дешевенькой гитары. На вошедших он даже не взглянул.
  - Кеша, хрен моржовый, чего расселся! Принимай гостей, едрена-матрена! -
Гриня вытолкнул Суркова на середину комнаты, хлопнул в ладоши.
  Паренек оживился, глазки у него настороженно и плотоядно забегали.
  - Понял! Я чичас, мигом обернусь!
  У двери Гриня перехватил руку паренька, сунул что-то, наверное, деньги.
Суркову стало неловко, у него в кармане был всего трояк - что на него
возьмешь? Ни-че-го! Да еще и на обратную дорогу оставить нужно.
  Гриня заметил растерянность земляка.
  - Не-е, ты нас не обижай, Леха, - пробасил он, - со служивого брать -
грех, ты чего! Ты присаживайся лучше, в ногах правды нету. Фуражечку сыми,
вот так. Думаешь, не понимаю, земеля? Да я ж сам два года от звонка до
звонка отпыхтел, лычку собственным горбом заработал правда, нужна она мне!
Все будет в норме, не боись.
  Леха смотрел на соблазнительных девах - они ему почему-то казались разными
фотографиями одной и той же похотливой, сладострастной и раскормленной
бабы, хотя это было, разумеется, не так.
  - И шалашовок достанем, не спеши! - уверил его Гриня. - Щас, вот тока силы
восстановим да встречу малость обмоем - и все ништяк будет!
  Сурков заерзал, ему не хотелось дополнительных приключений. Но сказать об
этом он постеснялся.
  - Ты видал Кешу? Во-о, обрила дурака, он два дня как с суток вышел, понял,
едрена кочерыжка?! А я скажу - поделом всяким таким раздолбаям, с
дисциплиной и порядком надо бороться! И круче надо! Распустили, понимаешь!
- Гриня распалялся от собственных речей, бил кулачищем по колену. - Но
рабочего человека не тронь! Рабочий человек имеет право!
  Сурков с тоской смотрел в окно и кивал, поддакивал - пути назад не было.
  Не прошло и получаса, как Кеша вернулся с четырьмя "бомбами" непроницаемо
черной бормотухи. И ввчти следом из распахнутого окна общаги понеслась но
нустынному и неухоженному приволью "свального района" разухабистая, не
совсем ладная, но громкая песня на три голоса:
  Верю я, придешь ты на пeр-р-ро-он!
  Проводить наш первый эшeло-о-он! И-эх! Милые глаза! Словно бирюза! Мне вас
позабыть нельзя-а-а!!!


  После присяги Сергей воспрял духом. Теперь был недалек тот день, когда все
разрешится самым простым, естественным путем, достаточно будет лишь
заглянуть при встрече Любе в глаза. Но в первую группу отпускников он не
попал.
  Зато удивил всех Черецкий - получил увольнительную записку, прошел
осмотр... а за ворота не переступил. Остался в части. Сержант Новиков
подумал про него с ехидцей - совсем, дескать, оборзел! Но потом позабыл.
Черецкий не пришел на обед. "Ну и черт с ним, - вспомнил за столом про
подчиненного Николай, - увольнение у него законное, а о своем желудке
пускай сам заботится, нравится голодным ходить - ходи себе на здоровье!"
Неделю назад Каленцев вызвал к себе Новикова и Реброва. Устроил обоим
разгон. Но письма от Любы Смирновой не показал.
  - Ну что же, Ребров, - сказал он, потирая стриженый затылок, - считайте,
просьба ваша удовлетворена - перевожу вас в другой взвод, надеюсь, там все
будет в порядке!
  Сергей такого оборота не ожидал. Про рапорт свой он давным-давно забыл.
  - Товарищ старший лейтенант, разрешите остаться в своем взводе, - сказал
он.
  Каленцев хлопнул себя по колену.
  - Прямо сказка по белого бычка!
  - Привык я к ребятам, - Сергей осекся, не сразу находя нужные слова. - Да
ж необходимость отпала.
  Ротный вытер платком испарину со лба, посмотрел на стоящего перед нем,
махнул рукой.
  - Но чтоб больше не жаловаться, ясно?!
  На том и порешили.
  Каленцев отпустил обоих. Но чуть позже нагнал Сергея в коридоре,
остановил. Чувствовалось, что oн хочет сказать нечто важное, но не знает,
как начать.
  Сергей ждал.
  - Тут вот что, - совсем тихо проговорил Каленцев. - Письмо пришло на имя
командира части. Кое-кто волнуется о вас, мол, прижимают, пользуясь
служебным положением, и так далее в том же духе, понимаете?
  - Кто прислал? - спросил Сергей, у него все внутри застыло, казалось, даже
сердце перестало биться.
  - Ну-у, этого я вам не скажу. Для вашей же пользы! Но сигнал имеется.
Продумайте все хорошенько, надо ли давать кому-то поводы для таких вот
жалоб. И есть ли воoбще поводы эти, есть ли причина, а? По-моему, у вас
все нормально идет? Я по глазам вижу - все в норме! Но ответить мы
обязаны, понимаете? Что отвечать?
  - Чтоб не лезли не в свои дела! - резко заявил Сергей.
  - Ну-у, так не годится, - Каленцев разулыбался. - Это несерьезно, да и...
люди волнуются, переживают, их состояние вполне объяснимо.
  - Вы дайте мне адрес, я сам отвечу.
  - Нет, так не делается, вы сами же себе все напортите.
  - Тогда отвечайте что хотите! - Сергей был взбешен тем, что дело принимает
такой оборот, что оно получает огласку. Только этого ему не хватало!
  - Не забывайтесь, рядовой Ребров, - приструнил его старлей.
  - Виноват, - Сергей опустил глаза.- Раз уж вам так надо отвечать, пишите,
чтоб успокоились и не поднимали паники, а то я сам с ними буду разбираться!
  - Экий вы грозный, как я погляжу! - Каленцев снова раздвинул губы в
улыбке. - Отпишем, что все в порядке, и делу конец.
  Ребров кивнул. За одно лишь он мог поблагодарить
Каленцева - за то, что тот затеял этот неприятный разговор не в
присутствии Николая.
  В жизни солдата переписка - дело особой важности, кто служил, тот знает.
Каждая весточка радует сердце под форменкой, каждой строке рад получатель.
  Но бывает и совсем по-другому, бывает - в крайних случаях. Уже третий день
Сергей носил во внутреннем кармане нераспечатанное письмо из дома. Стыдно
было признаться даже самому себе, но все связанное с семьей, домом
вызывало у него частенько раздражение: вечные болезни, советы, поучения,
постоянный интерес к его личной жизни... За два месяца службы он написал
матери только одно совсем коротенькое письмецо, да и то - сухое,
казарменное.
  Тощенький конвертик жег грудь. Но распечатывать его не хотелось -
наверняка там привычное, старая песенка: будь таким, будь сяким-разэдаким!
Но все-таки он распечатал конверт.
  Писала не мать. По размашистому почерку Сергей узнал руку брата. "Это еще
куда ни шло!" - облегченно подумал он и принялся читать.
  "Здорово, Серега!
  Ты что-то совсем зазнался там у себя на службе, совсем забыл про нас!
Может, тебя в большие чины произвели и ты почитаешь, недостойным вести
переписку с простыми смертными? Но ты не забывай, что эти смертные - твои
мать и брат. И именно смертные - ты сам знаешь, как плохо чувствует себя
мама..."
Сергей передернул плечами словно в ознобе. Начинается! Теперь пойдет
наставления давать и мораль читать! Но одновременно он почувствовал
отвращение к себе самому.
  Впрочем, и первое чувство и второе быстро улетучились.
  "...но не буду поучать, твое дело, ведь насильно мил не будешь: не хочешь,
не пиши! Матери я объясняю твое молчание непосильной загрузкой да тем, что
на службе времени в обрез. Она верит. Но меня-то не проведешь, подольше
твоего служил, знаю, всегда минутку можно выбрать, чтоб пару строк
черкнуть! Да и усталость не настолько велика, чтоб ручку не поднять. Понял
намек?! Кстати, друзья твои повнимательнее тебя. Тут заходил один - то ли
Кисцов, то ли Хвостцов, все про тебя расспрашивал. А что мы знаем, что
ответить можем! Правда, он матери обещал лекарство импортное достать,
говорит отец у него за бугром пашет.
  А потом этот твой приятель как пошел плести про тебя всякие страсти, что,
мол, забили совсем, до полусмерти! Что издеваются, как хотят, чуть ли не
до петли довели! Мать в обмороке! Я этого твоего Хвастцова за дверь-то и
выставил! Не обессудь! Но он вроде не обиделся. Да и хрен с ним"
"И здесь наш пострел поспел! - промелькнуло в голове у Сергея. - Неужто
Люба права? Может, ей виднее со стороны? Но ведь все-таки Мишка-обалдуй
для меня старается, выкладывается, а что все наперекосяк - разве ж его
вина?!" Он пожалел, что распечатал письмо. Но надо было дочитать до конца.
  "...я тебя утомил, наверное. А до главного только добрался! Слушай,
Серега! Тут наш папаша объявился, понял? Собирается вернуться к нам,
точнее, к матери. Вот такие вот пироги! Ты его последний раз видал лет
восемь назад, забыл, небось. Но я тебе хочу сказать - не наше дело
встревать! Они сами пускай разберутся. Ты не лезь, мать не нервируй и на
отца бочку не кати - какой ни есть, а родитель, понял?! Я сам с ним имел
беседу. Он настрадался за жизнь - на десятерых хватит. Пускай продохнет
малость. Кстати, и про тебя рассказывал, про любовь твою Любашеньку, сам
понимаешь..."
Сергей нервно стиснул в кулаке письмо. Рука дрожала. Сейчас ему хотелось
одного - чтоб никогда, нигде у него не было ни знакомых, ни родственников,
ни друзей, ведь иного способа избавиться от пересудов, сплетней, советов,
оговоров, просто невозможно!
  Походя мимо курилки, он разорвал скомканное письмо вместе с конвертом,
бросил в бак. И почти бегом поднялся в казарму.
  Бумага, ручка были в тумбочке.
  Дрожащая рука крупно и порывисто вывела:
  "Ребровым!
  Делайте что хотите - сходитесь, расходитесь, болейте, выздоравливайте,
шушукайтесь с моими приятелями, сплетничайте обо мне, поливайте грязью,
жалуйтесь, доносите! Но оставьте меня самого в покое! Не нужны мне ваши
нотации и указания. Ясно?!
  После службы я все равно к вам не вернусь! Так чтo занимайтесь собой, а от
меня отвяжитесь, в конце концoв! Сергей, c тем 1999...Г.".
  Сдерживая нервную дрожь, он вывел адрес на конверте, лихорадочно
цодергиаясь, заклеил его, пришлепнул ладонью к столу. И, улыбнувшись, что
клей взялся, в пoлугорячечном состояния выбежал из казармы.
  Но у той же курилки он сообразил, что делает очередную глупость. И почти
сразу же успокоился. Разорвал свой ответ на мелкие клочечки, ссыпал их в
тот же широко раскрытый, заваленной окурками зев бака.
  Присел на скамью, почти не отрываясь вытянул сигарету. Потом еце одну. В
голове зашумело и стало вроде бы немного полегче.
  Черецкий в тот день не остался без обеда и не ходил голодным, как думал
Новиков, по той простой причине, что еще за три дня до воскресного
увольнения был приглашен Олей в гостя в теперь сидел за семейным обеденным
столом в гостиной - самой просторной и уютней комнате квартиры полковника
Кузьмина, расположенной тут же при части, в военном городке.
  В той же комнате, за тем же столом находилось и все небольшое семействе
Владимира Андреевича во главе с ним самим. Солнце, раздробленное кружевами
тюлевых занавесок, проникало в гостмую несмелыми тоненькими лучиками, и
потому в ней царил уютный, и особенно приятный летом, полумрак. И это
состояние уюта наполняло все и всех, кроме, пожалуй, самого гостя - Борьки
Черецкого.
  В среду он поджидал Олю у клуба. И дождался! Приглашение обрушилось на
него как гром среди ясного неба. От неожиданности Борька потерял дар речи
и покорно, не понимая еще ничего толком, кивнул. Он был заранее готов и
кивать, и говорить "да" в ответ на все ее слова, не вдумываясь в их смысл,
не вслушиваясь, готовый на все. Его растерянный жест девушка поняла как
знак согласия, рассмеялась, пошутила по поводу неслыханной смелости и,
размахивая малюсенькой черной сумочкой на длиннющем рeмешке, убежала.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг