понравишься ей, а она тебе, вы подружитесь, и мы будем славно жить, у нас
будет много детей... а если вам покажется, что хозяйство слишком большое,
что с ним тяжело справляться, я возьму еще жен - как хорошо у нас будет
вечерами, когда соберемся все вместе, когда каждая будет стараться сесть
поближе к мужу, ко мне, чтобы ее приласкали, полюбили...
- Я тебя приласкаю! - Снежана ударила его по щеке. Получай!
Но Вех не обиделся, хотя он почувствовал нешуточность ее пощечины. Просто
он знал, что женщины всегда думают о себе, боятся поделить мужчину с
другими... но он знал, что это с ними длится лишь до тех сор, пока они
одни рядом с мужчиной, но когда появляются другие, они все забывают, и не
то, что смиряются, нет, это не смирение, а в них просто затухает себялюбие
и просыпается нечто большее - они начинают понимать, что такое любовь, они
начинают сами любить мужчину, а не любить только лишь его любовь к себе.
Пока что Снежана любила не его самого, Вех это чувствовал, она была все же
совсем девчонкой, и она просто откликалась на его любовь. Но она еще
полюбит и сама! Она захлебнется в этом счастье! Потому что мало быть
любимой, для того чтобы ощутить полноту жизни, ох как мало, надо еще и
самой любить!
Он поцеловал ее - властно, до боли. И она расслабилась, прильнула к нему -
покорная и умиротворенная. Она в эти мгновения поцелуя успела отрешиться
ото всего, забыть про северную свою соперницу. Он был ее и только ее! И им
было так хорошо вдвоем.
Снежана ухаживала за Вехом, когда он лежал у стены, без сил, почти без
дыхания. Она перебинтовывала его раны, давала пить. И поначалу Вех не
отличал ее от других болгарок, облегчавших раненым их страдания,
успокаивающих тех, кто прощался с жизнью и отходил в мир иной.
Но потом он стал выделять ее. А точнее, это она его выделяла. Вех заметил,
что кареглазая красавица чуть дольше задерживается у него, чем надо, что
она касается его тела своими мягкими, но сильными руками чаще, чем
необходимо для наложения повязки, что, склоняясь над ним, она старается
как бы невзначай коснуться его плеча, груди своей грудью, задержать это
мгновение. А один раз, когда она думала, что он лежит без сознания, и
гладила его лоб теплой ладонью, навалившись на его согнутую в локте руку
грудью, вживаясь в него, когда она неуловимым движением прижала свои
влажные и подрагивающие губы к его губам, он вдруг открыл глаза и обнял
ее, прижал еще сильнее. Она хотела вырваться, испугалась, но он не
выпустил, он поцеловал ее страстно, умело. И она облегченно размякла,
ответила на поцелуй. А потом взяла его руку в свою, раскрыла ладонь и
приложила ее к полной и трепетной груди... И вот тогда он чуть не
провалился в тьму настоящего морока, чуть не лишился сознания, ведь он был
еще так слаб.
Она перепугалась, отстранилась. Но потом все поняла и тихо рассмеялась. В
ту же ночь они стали близки. Он тогда не мог встать, он еле приподнимал
голову, ноги плохо слушались его, лишь руками владел. Но она сделала все
что надо сама, она старалась не утомить его и притом дать немного неги,
женского тепла и женской любви. Он лежал и наслаждался, все время лавируя
на кромке бытия и небытия. Сейчас для него острота ощущения любовных утех
была не менее страшна, чем острота ромейского меча. Это для него была
новая сеча, но уже не кровавая и гибельная, а сладостная, желанная... А
потом она лежала рядом и гладила его волосы, время от времени давая
напиться из кувшина. Она понимала, что он чуть живой, и берегла в нем
слабенькое дыхание жизни - берегла и для него самого, и для себя.
Радомысл посмеивался над Вехом.
- Монахом стал? - вопрошал он шутливо, скаля белые зубы, которые казались
просто сахарными на смуглом от загара лице. - Смотри, опутает она тебя,
совсем завянешь в единобрачии-то!
Вех смеялся. И думал, что Радомысл ему просто завидует. Он знал, что в
Доростоле много женщин, что воины-русичи нашли себе подруг-полюбовниц, но
знал он и то, что не всех устраивала такая доля - таиться по углам,
скрывать своих возлюбленных от глаз! Ведь они, язычники, привыкли к
любовным утехам совместным, шумным и праздничным, как праздничны любые
обряды, будь то тризна или же прославление мрачного Белеса. Они считали,
что любовь на виду у всех, такая привычная для них любовь, придает силы
мужчине и плодовитости женщине, что она неотъемлемая часть празднеств...
Но вот тут-то и разошлись по разные сторонки братья-славяне: вроде бы и
недавно болгары были такими же необузданными и жизнерадостными язычниками,
наслаждающимися своей буйной и требующей любовного жара плотью, а все ж
таки новая вера остепенила их, сделала не такими. И потому не всем русичам
было долгое пребывание в Доростоле по душе.
Радомысл как-то с двумя десятками воев, теми, что покрепче да поменьше
изранены, устроили на Велесов день любовные игрища-коловоды. Набрали по
числу воинов местных женщин, не утративших языческих навыков, разожгли
костры посреди главной площади, посадили со всех четырех сторон стариков с
деревянными гулкими щитами выбивать дробь, опустошили половину жбана
пенного хмельного пива, разгорячились плясками, удалыми да боевыми. А
потом все вместе, и мужи и жены, посбрасывали с себя одежды, оставив лишь
украшения - браслеты, кольца, серьги, височные подвески, бусы на шее,
груди, бедрах, лодыжках - да еще амулеты, а из мужей некоторые и ножи на
поясах, короткие мечи. И сошлись в хороводе в два кольца - внутреннее
женское, а внешнее - мужское.
Сходились кольца и расходились, сближались и отдалялись друг от друга,
кружились то в одну сторону, то в другую. А потом совсем сжалось женское
кольцо - одна к другой, в плотный кружок-холо. И настигло тут его внешнее
кольцо, мужское, надавило извне, обступило, прижалось вплотную. И каждый
вой встал позади жены, обнял ее. А жены рук не расцепили, но разом,
подчиняясь чарующим звукам гудков и свирелей, пританцовывая на месте в
такт гулким звукам, поклонялись кострищу - низко, в пояс, в ноги, в землю.
Да так и застыли, чуть содрогаясь и приплясывая.
Вех со Снежаной сидели и тогда на бревнышке, подсматривали. Уж больно ей
любопытно все было, никогда не видывала подобного. Да и Веху хотелось
вспомнить родные игрища. Хотелось бы и поучаствовать в них. Но слаб еще
был. И Снежана не пускала. Она вцепилась в него, словно он был ее
имуществом, мертвой хваткой вцепилась, а сама-то смотрела, не дышала.
- Бесовские игры, прельстительные и колдовские! - выдохнула она ему в ухо,
дрожащим голосом. - Бог накажет!
- Ничего, Снежка, ничего. Он и так кого надо накажет! А не он, так другие!
-ответил ей Вех. Приподнял ее посадил себе на колени, огладил упругие
бедра, поцеловал в выбивающуюся из-под расстегнутой рубахи грудь. А она не
сводила глаз с "играющих".
Сомкнулись оба кольца, соединились мужи и жены в ритмичном
покачивании-танце - и разом раздались веселые, приободряющие выкрики,
зазвучал смех. Теперь это было одно кольцо, казалось, что звенья в нем
едины, просто у каждого такого звенышка четыре ноги, а тело одно, и
покачивается слегка это тело в единой покачивающейся цепи то к кострищу,
то от него и то вздымаются вверх распускающимся цветком соединенные
женские руки, то опускаются, а вслед за ними, соскользнув с округлых и
поблескивающих от благовонных притираний женских бедер, взлетают руки
мужские, ударяют в ладоши разом и вновь опускаются. И такое во всем этом
колдовство и навьи чары, что сидела Снежана ни жива ни мертва, оцепенев,
глазея во все глаза, дрожа, прижимаясь к Веху. Сидела околдованной до тех
пор, пока он не перекинул одну ее ногу через бедра свои, не прижал ее к
себе грудью... И тут она словно проснулась. Никогда не была она столь
неистова и жадна на ласки. И ею завладели чарующие ритмы. Она сама стала
богиней любви и ее же жертвою, она взлетала и опускалась над Вехом. Но она
сумела его развернуть на бревнышке так, что он сидел теперь спиной к
участникам любовного игрища, а она лицом, она все видела.
Но он чувствовал, что телом она здесь, с ним, а духом там, с ними! Ее
заразило это языческое буйное действо.
Она про все позабыла. Да, в эту минуту она не могла назвать себя
христианкой. А Вех ликовал - и от сладостных ощущений, и от мысли - вот
теперь она поймет его, она станет такой же, как он. И были они в этой
любви одним телом, как и те, что на площади.
А ритм все ускорялся, он заставлял кольцо сокращаться все быстрее и
быстрее. И не было пока тех, кто не выдержал бы бешеной любовной гонки.
Это были настоящие мужчины, бойцы, воины, любовники и настоящие женщины,
сознающие свою власть и силу, свои чары и могущество незримое. Это было
торжество чистой и сладостной, незапятнанной и самой настоящей любви.
Казалось, сам бог жизни и наслаждения, бог чистых помыслов и открытого
высокого достоинства Кополо вселился в каждого участника коловода, сделал
его неистовым и одержимым. И сопротивляться всемогущему богу было
бессмысленно.
И тут ритм резко сменился. Прошла целая вечность, прежде чем после
последнего гулкого удара со всех четырех сторон прозвучал следующий удар.
Даже Снежана, взлетев над Вехом, замерла, уперев обе руки в его крепкие
мускулистые плечи. Да, она была во власти ритма. Но вместе с ударом
деревянных бил, она опустилась, со вторым взлетела, и опять... она была
точно там, среди язычников. И Вех радовался, что ей хорошо, что сумела
понять неземную красоту. и завлекательность этого действа. А она смотрела
во все глаза.
Подчиняясь новому ритму, живое кольцо распалось на два прежних кольца,
мужское и женское. Но теперь мужское не стало отдаляться, нет, оно просто
с каждым ударом перемещалось по кругу ровно на один шаг, и вместе с этим
шагом, мужские звенья сливались с новыми женскими вeдь кольцо жен не
сдвигалось, оно по-прежнему было склонено в молитвенной позе к кострищу, к
богу Кополо. Удары следовали с большими паузами, и руки уже не взлетали
вверх, нет. Теперь каждое звено сливалось с каждым, и каждый мужчина хоть
на миг, на секунду, становился обладателем каждой женщины коловода, а
каждая из женщин чувствовала, что она не обойдена вниманием и любовью ни
единого из мужчин. И это было торжество рода, торжество общности любящих
друг друга людей. Любящих не на словах, а на деле, отдающих своим
любовникам и тело, и душу, и силы. С этой всеобщей горячей и страстной
любовью не могло сравниться ничто на белом свете, ей подчинялось все
живое, попавшее в зону действия любовного игрища.
Подчинилась ей и Снежана. Вех почувствовал вдруг, что она вот-вот
сорвется, спрыгнет с него, бросится туда, к кострищу, чтобы принадлежать
не одному лишь ему, а всем. Всем, кто готов дарить ей любовь. Но он
удержал ее, припал к губам, задрав голову вверх, склоняя ее к себе. И она
не покинула его.
Но все равно она была там. А игрище близилось к концу - мужское кольцо уже
несколько раз обернулось вокруг женского, и каждый из воев по такому же
числу раз прижал к своему телу поблескивающие бедра каждой из жен,
погрузился в сокровенное, отдалился... и снова прижал. Но тут ритм опять
сменился - теперь бешеная дробь прокатилась над площадью. И кольцо
разомкнулось, разорвалось.
- Гляди! - вскрикнула Снежана и опустилась, вцепилась Веху в шею,
попробовала повернуть голову.
Он застонал, вздрогнул всем телом, ибо именно сейчас он отдавал ей семена
будущих жизней, именно сейчас он был на верху блаженства. Он сжимал ее
бедра, и он был только в них, больше нигде! Всего лишь миг, но это было
так!
Дробь подчинила всех исполняющих танец любви. Это было неожиданно. Снежана
увидала, как мужчины, там, где их подстерегли эти быстрые удары в щиты,
остановились, замерли на мгновение и словно по команде нагнулись над
женщинами, обхватили их ноги, изнутри, прижимая тела к себе, вздымая их
вверх, распрямляя. И развернулись-разом! Женщины вскинули руки вверх,
заваливаясь спинами на груди мужчин. И те побежали, не выпуская из объятий
избранниц случая, не разъединяясь сними, побежали грузно, неторопко, прочь
от кострищ, в разные стороны - словно волны разбегавшиеся от воронки,
образованной камнем, что бросили в воду. И женщины закричали вдруг
пронзительными голосами, изогнулись, закидывая руки за спины мужей, ногами
сдавливая бедра...
Прямо на Снежану с Вехом бежал Радомысл с чернокосой красавицей, груди
которой тяжело вздымались и спадали при каждом шаге, разбрасывая по
сторонам тяжелые нити бус.
Вех развернулся. Теперь и он видел все.
Радомысл с черноволосой замерли у самого бревна. Он рухнул на колени.
Завалился на спину. И она упала на него. Еще какое-то время их тела
содрогались, перекатывались по траве, не разъединяясь. А потом он отпихнул
ее от себя, застонал. И черноволосая безвольно упала в траву, поникла. Оба
тяжело и прерывисто дышали. Это был предел любовного наслаждения. Дальше
былатолыко смерть!
- Ну как? - поинтересовался Вех у Снежаны.
Та молчала. Она еще не могла связно и разборчиво говорить. Она вообще
медленно отходила после всех их близостей.
Все испортил Радомысл. Он пришел в себя раньше других и как был, в чем
мать родила, лишь с коротким ножоммечом на поясе да в бронзовых браслетах
на запястьях, взгромоздился на бревнышко, рядом со Снежаной, повернул к
ней лукавое лицо с горящими и вместе с тем одурманенными какими-то
глазами. И спросил:
- Ну что, ладушка, переходишь в нашу веру? Или тебе и этого доказательства
нашей правды мало, а?
Зачарованная до того, Снежана словно путы сбросила с себя. Она оттолкнула
Веха, перепрыгнула через бревно по другую сторону, оскалила зубы, мотнула
головой, уперла руки в бока.
- Это сатанинские игры! Это колдовство! - закричала она. - Вы будете
гореть в геенне огненной! Не будет вам прощения, нет, не будет! Это дьявол
вас прельщает! Я знаю, он и меня околдовал! Дьявол! Сатана!
- Да ладно, успокойся, - сказал Радомысл. Он встал, поднял с земли
черноволосую, поднес ее на руках к бревну, сел, усадил ее на колени и
поцеловал нежно. - При чем же тут дьявол? Вот мы - я и она - оба живые,
здоровые, молодые... И сын у нас будет здоровым и сильным, а может, дочь,
и все, кто рождался раньше нас, кто жил как мы, были сильными, смелыми,
здоровыми... Ты погляди, нас ведь совсем мало, но что с нами может
поделать этот напыщенный бурдюк с вином, этот жирный коротышка Цимисхий?!
Нет, у него нет таких людей, а они живут по-вашему... Не знаю, но если
сатана рождает людей здоровыми, смелыми, гордыми, то я за сатану, Снежка,
ты уж прости!
- Богохульник! Язычник поганый!
- Он неверно сказал, - поправился за друга Вех, - не сатана, конечно.
Просто мы всегда так жили. А кто-то хочет переделать нас. Я не философ,
Снежка, не богослов и не волхв, чтоб разбираться в премудростях. Но наш
народ, если он поймет, что ваша вера сильнее, что она ему нужнее всего,
даже если она принесет беды, но сможет спасти дух, он ее все равно примет.
И мы тут ни при чем, Снежка. Не злись! Мы родились и жили такими! И врага
били-тоже такими!
Она ударила Веха кулачком по спине. Отвернулась.
Она ничего не поняла. И вообще она хотела лишь одного - чтобы он
принадлежал ей, только ей! Чтобы он никогда, никогда не кружился в этом
сатанинском, колдовском коловоде! А все остальное придет. Пускай он
язычник, пускай. Главное, чтобы он был с нею. А там все станет на свои
места.
А Радомысл с чернокосой, лежащей у него на коленях, спали. И лица их были
безмятежны, как бывают безмятежные лица у верных, дорожащих друг другом
возлюбленных.
...Это было с месяц назад. А сейчас они сидели на том же самом бревнышке и
ожидали важного решения. Решения, от которого зависела их дальнейшая
судьба, да и судьба русского и болгарского воинства, русского и
болгарского народов. И Снежане почему-то хотелось, чтобы поскорее
заключили мир, чтоб Вех остался здесь навсегда. Пусть Болгария будет чьей
угодно, пусть уйдет Святослав и его вой, лишь бы любовь их жила. И не
понимала она того, что тяготило Веха, - не любить им друг друга, если
русичей победят.
За этот месяц переменилось очень многое, и теперь не было ни у русичей, ни
у местных сил для жарких и изматывающих любовных игрищ. Теперь и дум о них
не было, на краю пропасти разве об этом думают?!
- Ромеи сыты, они откормлены словно борозы, - проговорила Снежана. И из
глаза у нее выкатилась слеза. Она не смахнула ее, а вытерла о щеку Веха.
Прижалась плотнее. - Теперь на каждого борова по десять ваших придется,
иначе не осилить! Я боюсь!
- ТЫ рано нас хоронишь! - успокоил ее Вех. - Слава о русском оружии обошла
весь мир. С нами не только наши силы, но и эта слава, что внушает страх
врагам, они цепенеют от нее! Так что мы еще поглядим, кто кого.
- Чего глядеть, вон какие у тебя руки! - Снежана всхлипнула. - Когда ты
лежал беспомощный, там, под стеной, они были в два раза толще!
Вех посмотрел на свои руки, потом взгляд его лег на выпирающие колени...
Да, он здорово сдал. Но что делать, и другим несладко. А сколько уже
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг