это руки! Туловище все - наперекосяк, ни сказать, ни опи-
сать. Поговаривали, что и с мозгами у Хреноредьева было не
лучше.
Доходяга Трезвяк помалкивал и ни во что не вмешивался.
Ему было страшновато. Правда, состояние это для Доходяги бы-
ло привычным, еще бы, жить под куполом с этим народцем, на
трезвую голову, и ничего не бояться мог лишь воистину чокну-
тый, тот, у кого крыша совсем набекрень съехала!
Рядом с Трезвяком стоял Длинный Джил, глухонемой мужик с
окраины. Он был припадочным и на работу не ходил. Но погла-
зеть на всякое-разное любил.
Джилу было почему-то жалко и папашу Пуго и инвалида Хре-
норедьева, в его глазах стояла такая невыраженная скорбь,
что Мочалкина, случайно заглядывавшая в них, начинала реветь
в три ручья. Но Джил был меланхоликом и ни во что не вмеши-
вался. Так и стояли с Трезвяком на пару. И если Доходяга ду-
мал о том, как бы смотаться, то Длинный Джил помышлял о спа-
сении передовика Пуго от этих ловкачей-туристов.
- Все ясно! - заявил наконец Буба Чокнутый. - Эй ты, Бе-
гемот, иди-ка сюда!
Коко не пошевелился даже. И Буба сам подошел к нему.
- На вот тебе разводной ключ, - он достал железяку из
кармана, - иди к башне и поколоти! Да погромче!
Коко вздохнул. Но согласился.
- Прощайте, братишки! - сказал он грустно.
Все замерли.
Но Коко не успел подойти к башне.
- Стой! - выкрикнул неожиданно Буба.
Бегемот остановился, прижав разводной ключ к животу всеми
четырьмя лапами.
- Стой! - повторил Буба. - Так не годится!
Он шепнул что-то на ухо Трезвяку. Тот куда-то убежал,
прихватив с собой Джила и Хреноредьева. Через пару минут они
приволокли старую перекособоченную, оставшуюся, наверное,
еще с позапрошлого века трибуну, выкрашенную в бордовый
цвет. И поставили ее посреди площади.
- Уф-ф! Едрит ее через колоду, тяжеленная! - прокомменти-
ровал события Хреноредьев. - Несерьезно все это!
Трибуна имела метра три в ширину, два в высоту и полтора
в глубину. Больше пяти человек поместиться на ней не смогло
бы при всем желании. Но Буба и не собирался впихивать на нее
всех. Он прислонил папашу Пуго к передку трибуны. Сам заб-
рался наверх.
- Не-е, едрена колокольня, - проворчал снизу Хреноредьев,
- так не пойдет, так нескромно как-то!
Буба сморкнулся в него сверху из одной ноздри, но не по-
пал, инвалид был увертлив.
- Граждане! - возопил Буба. - Соотечественники! Тружени-
ки!
Хозяйки как-то одновременно, кучкой сдвинулись с места и
подобрались поближе к выступающему. Стекался и прочий наро-
дец, в основном, калеченный или малолетний.
- В эту торжественную для всех для нас минуту...
- По-моему, он чего-то не то говорит, - прошептала дура
Мочалкина на ухо Трезвяку.
Тот хотел поддакнуть. Но не решился, мало ли чего, време-
на какие-то смутные пошли, еще настучит кто, что языки слиш-
ком длинные у некоторых.
- ...все как один, миром, выйдем мы на площадь и покаем-
ся! Нам есть в чем каяться, собратья, на всех на нас лежит
великий грех, тяжкий и неискупный. Мы подняли руку на са-
мое... на самое святое!
- Эй, Буба! - выкрикнул кто-то из толпы. - Ты трепись, да
не затрепывайся! На кого это мы все руку подняли! Чего бол-
таешь! Какой такой грех?!
- Точно, охренел Чокнутый!
- Я те щя дам, охренел, я те, ядрена вошь, щя покажу! -
взвился взбалмошный Хреноредьев. - Ты у мене забудешь, как
оскорблять честных людей!
На этот раз успокоительного инвалиду прописал Длинный
Джил - он просто прихватил крикуна за горло, и тот покорно
смолк.
- Нет! Нет, собратья!!! Все покаемся, все до единого! На
колени! На колени, я говорю, олухи! С места не сойдем, пока
прощения нам не будет! До второго пришествия простоим!
- Гы-ы, гы-ы! - радовался внизу папаша Пуго.
- Все как один!
Буба вдруг осекся. Выпучил глаза.
Он вспомнил про Бегемота Коко.
Тот стоял с разинутым ртом у башни. Разводной ключ валял-
ся под ногами Бегемота, в пыли. По щекам у сентиментального
Коко текли слезы.
- Ты чего хавало раззявил?! - завизжал Буба с трибуны. -
Болван! Негодяй! Предатель! А ну, стучи, дегенерат! Я для
кого говорю, ублюдок паршивый!
Перепуганный Коко подхватил ключ и принялся со всей силы
колотить по железному боку башни. В жутком грохоте потонули
яростные вопли Бубы Чокнутого и неожиданные, громкиг рукоп-
лескания толпы. Многие уже стояли на коленях, но и они хло-
пали.
Доходяга Трезвяк спрятался за трибуну. Ему было не просто
страшно, на него вдруг повеяло ужасом - сейчас придут они, и
все будет кончено!
Папаша Пуго стоял на полусогнутых в луже, которую он сам
и наделал перед трибуной, и с чувством ударял одной огромной
ладонью о другую не менее огромную ладонь. Кто-то из малышни
подбежал к нему и, подпрыгнув что было мочи, водрузил на лы-
соватую голову папаши большой и красивый венок, сплетенный
из валявшихся тут же на площади обрывков проволоки, каких-то
прозрачных трубочек и прочего мусора.
- Гы-ы-ы!!! - рев папаши Пуго перекрыл все звуки. Это был
звездный час обходчика-передовика. - Гыы-ы-ы!!!
На такой восторженный рев нельзя было не откликнуться. Но
туристы не откликнулись и на него.
У Бегемота Коко уже онемели все четыре руки, но он про-
должал наколачивать по железу. Он совершенно оглох от грохо-
та и не слышал диких воплей Бубы.
А тот орал как никогда в жизни:
- Хва-а-атит!!! Га-ад!! Остановись, своло-очь!!!
Кончилось тем, что Буба свалился с трибуны прямо на папа-
шу Пуго. Но тот не расстроился и не обиделся. Он привлек
Чокнутого к себе, обхватил огромными горилльими ручищами и
принялся лобызать - со всей братской и товарищеской
страстью, с искренним и неукротимым желанием поведать о сво-
их пылких чувствах...
А Хитрый Пак сидел в засаде и выжидал. Он выбрал самое
удобное место - за мусорным бачком, который стоял в ряду та-
ких же собратьев значительно левее трибуны, но зато напротив
люка. Лучшей точки было и не найти.
Паку надоело бояться. И он решил, что прикончит любого,
кто высунется из люка. Пусть только попробуют! Он им всем
даст жару! Ну, а если и его пришлепнут, значит, так тому и
быть, судьбы не минуешь.
С минуты на минуту должен был подоспеть Гурыня-предатель.
Его хлебом не корми, баландой не накачивай, дай в заварухе
какой поучаствовать. Но что странно, каких бы приключений ни
искал Гурыня на свою собственную задницу, куда бы он ни со-
вался, всегда из воды сухим выходил! Другое дело - это ду-
рачье, что выдуривается на площади. Пак поглядывал на наро-
дец с презрением. Быдло! Простофили! На коленях о прощении
молят! Сейчас, прямо, дадут им прощения! Как бы не так!
- Ну че, падла? - прошипело из-за плеча.
Пак даже вздрогнул, не ожидал он, что Гурыня подкрадется
столь незаметно.
- Че они, суки, выкобениваются, а?!
- Заткнись! - оборвал Гурыню Пак. - Гляди!
Папаша Пуго все-таки сломался, не выдержал огромного нап-
ряжения и рухнул в собственную лужу. Уснул мертвецким пьяным
сном.
Но от Бубы Чокнутого не так-то просто было отделаться. Он
приказал принести веревки, и папашу, бесчувственного и
счастливого во сне, подняли. Веревки обвязали вокруг кистей,
концы забросили на трибуну, подтянули тело, закрепили концы.
Теперь знатный обходчик висел на веревках, едва касаясь поч-
вы ногами и мерно покачивая из стороны в сторону своей голо-
вой с реденькой рыжей шерсткой. В обрамлении пышного венка
эта голова - пускай не мыслителя и философа, не поэта и ху-
дожника, а простого труженика - выглядела внушительно, даже
как-то аристократически.
А Буба не мог остановиться. Проповедь захватила его, по-
несла. И казалось, что вовсе не Буба Чокнутый вещает с три-
буны простому люду, а некий грозный и всевидящий небесный
страж, спустившийся на землю и поучающий заблудших.
- Не будет прощения! Ибо грехи столь велики и неискупимы,
что прежде гора взлетит к небу и оживут статуи, чем снизой-
дет на вас благодать!!! Ниц! Падайте ниц! Уткните свои пога-
ные рожи в землю, в навоз, задохнитесь в нем, захлебнитесь!
И пусть это покажется вам раем по сравнению с теми муками,
которые ожидают вас впереди...
- И все-таки, по-моему, он чего-то не то говорит, - выра-
жала свои сомнения Трезвяку Мочалкина.
Трезвяк думал, что смываться поздно. Что это конец! Что
вот-вот из люка вылезут туристы с железяками в руках и всех
тут перещелкают, никто и ахнуть не успеет. Доходяга стоял ни
жив, ни мертв.
- ...приидите же! Приидите и примите покаяния наши! Или
обратите нас во прах! Истребите аки саранчу и скорпионов!
Огнем очистите нас, ибо сами мы неспособны! И пусть суд бу-
дет неумолим и праведен!
- Нет, Доходяга, - Мочалкика наконец утвердилась в своем
решении, - Буба у нас - точно, чокнутый! Пора его переизби-
рать, как ты считаешь?
Но Доходяга Трезвяк ничего не ответил, он сидел за трибу-
ной и тихо трясся.
- Все вы чокнутые! - заключила Мочалкина.
Бегемот Коко вернулся к трибуне и стоял, смиренно сложив
руки на животе. Ключ он потерял где-то по дороге. Но не ве-
лика была потеря, чтоб сожалеть о ней. Как зачарованный Коко
слушал Бубу.
Но того хватило ненадолго. Буба быстро скис и умолк, зах-
лебнулся в собственном красноречии, выдохся. Все смотрели не
на башню, и не на люк, из которого должны были появиться ту-
ристы, а на умолкшего оратора.
- Спекся, болван! - процедил за своим баком Хитрый Пак.
- Шлепнуть его, и дело с концом, падла! - заявил Гурыня.
Пак не стал ему отвечать, зачем попусту нервы портить, и
так уже до предела натянуты. Он неотрывно следил за люком.
Даже глаза болели.
- Покаемся, братья! - истошно выкрикнул напоследок Буба.
И завершил на совершенно истерической ноте, обращаясь поче-
му-то не к башне, а к небесам, воздев руки к ним и задрав
голову: - Приидите же, судии праведные! И покарайте нас!!!
После этого Буба, уже будучи в бессознательном состоянии,
снова сверзился с трибуны. И снова в ту же лужу. Но теперь
папаша Пуго ничем не мог ему помочь.
- Нехорошо! - сказал Хреноредьев. - Нескромно!
Вдвоем с Длинным Джилом они отволокли Бубу за ноги прямо
к мусорным бачкам - пускай полежит, авось, прочухается. Но
Пака с Гурыней они не заметили. Вернулись назад. Стали ре-
шать, что же делать.
- Разбегаться надо, - предложил Доходяга Трезвяк из-за
трибуны.
- Я те разбегусь! - ответил ему Бегемот Коко. - Шкурник!
Единоличник паршивый! Морда твоя кулацкая!
Трезвяк замолк. И надолго.
- Надо созвать женсовет, - предложила Мочалкина, - и пос-
тавить вопрос ребром!
Длинный Джил промычал ей нечто невнятное, постучал себя
кулачищем по макушке и посмотрел в глазапристально, навевая
тоску смертную. Мочалкина громко, с захлебом и причитаниями
зарыдала.
- Я, едрена корень, так понимаю, - важно начал Хреноредь-
ев. Но завершить не смог по той причине, что он ровным сче-
том ничего не понимал.
Толпа гудела. Все ждали чего-то. Но ничего не было. И это
вызывало большое недовольство и грозило перерасти в серьез-
ные волнения, а может, и бунт - посельчане были народцем
разношерстным, не всякий мог понять, что бунтовать нехорошо,
у многих на это просто мозгов не хватало. Назревал большущий
скандал, который мог кончиться плачевным образом и для вер-
ховода Бубы Чокнутого, и для всех поселковых избранников.
- Гы-ы, гы-ы! - временами спросонья подавал голос папаша
Пуго.
- К ответу! Зажрались!
- Даешь всеобщее покаяние, едрена-матрена!
- Кончай бодягу!
- Всех их пора!!!
Толпа уже бесновалась. И в любую минуту могло произойти
непоправимое.
Но весь гам и шум перекрыл леденящий души вопль. Даже не
вопль, а взвизг какой-то:
- Шухер, ребя! Атас!!!
Все будто по команде повернули головы к башне.
В жуткой, неестественной тишине над площадью проплыл
скрип - долгий, протяжный. Люк медленно открывался.
- Я все знаю, Биг, - повторил Отшельник, - ты правильно
сделал, что заглянул ко мне.
Большой выпуклый глаз, матово отсвечивая синевой, смотрел
на Чудовище. И столько было в этом умном, мудром, всепонима-
ющем взгляде доброты, что Чудовище поневоле размякло и снова
превратилось в того маленького и любознательного Бига, под-
ростка, юношу, который часами выслушивал рассказы Отшельни-
ка. Когда это было! Но ведь было же!
Отшельник сильно сдал. Его тельце стало совсем немощным,
хилым. Каждая кость выпирала наружу сквозь полупрозрачную
сероватую кожу. Плечи совсем заострились, были сведены к са-
мой шее. Но Чудовище не видело его тела, оно смотрело в этот
бездонный глаз, тонуло в нем, растворялось. На минуту вспом-
нился Волосатый Грюня, безжалостно убитый туристами, и та
мольба, то отчаяние и нечеловеческая тоска, что застыла в
его стекленеющем глазе. Может, и он, доведись ему выжить
после охоты, стал бы вот таким же Отшельником... Может, и
стал бы. А скорее всего, нет. Разве предугадаешь будущее.
Грюни нет, и уже никогда не будет. А в мире все остается
по-прежнему, так, будто и не было никаких грюнь, близне-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг