го, с большую иглу величиной кинжала, смерть, примостившаяся
за углом, - слышен ее смех, больно в груди... Они вышли.
Плиты застучали под коваными сапогами. Даброгез не смотрел
по сторонам. Да никого и не было: ни лысого, обрюзгшего
властелина, ни его сановников - и куда только успели поде-
ваться?! Все рушилось. Тонкий вой ветра в ушах, миражи... И
зачем он тогда не расправился с синеглазым? Убей он его - и
сам бы остался в песках навсегда, под жарким, ласкающим
солнцем, и не было бы ничего - ни маеты, ни шатаний, ни уни-
жений, ни позора. Смерть воином, достигшим многого в жизни,
не потерпевшим поражения, - вот в этом и была удача! А он-то
считал себя баловнем судьбы. Нет, не так это!
Ступенька скользнула под ногой, и Даброгез потерял равно-
весие, выбросил руку в сторону. Но стена была тоже покрыта
слизью - еле устоял на ногах.
- Набрался, гад благородный! - прохрипел за спиной страж-
ник, ткнул в плечо. - Иди, иди!
- Нечего с ними цацкаться! - поддержал второй. - Моя б
воля - тут же и порешил бы!
Неохотно растворилась на скрипучих петлях дверь. И Дабро-
гезу показалось, что он ослеп, - недаром темницей зовут.
Стоны, грубые выкрики, тяжелое дыхание - все на какое-то
время смолкло. Но ненадолго, стоило двери захлопнуться за
спиной Даброгеза, и шум возобновился. На нового узника никто
внимания не обратил. В дальнем конце подвала во мраке ко-
го-то сосредоточенно и по-деловому били - без суеты, без
злобы, будто хлеб жали. Минут пять Даброгез стоял с выстав-
ленными вперед руками, прислушивался, давал глазам привык-
нуть к темноте. Потом сделал несколько шагов вперед и, не
обращая внимания на толчки и возмущение, отбросил от стены
двух полусогнутых, взмокших людей - за вороты, не глядя, ку-
да упадут. Он не ошибся - в углу лежал полусумасшедший ста-
рик проповедник. Даброгез не видел его лица, глаз, но он
сразу узнал несчастного. Почувствовав затылком дыхание, не
оборачиваясь, ударил локтем во что-то мягкое, живое, тут же
добавил ребром ладони - сзади засипело, захлюпало.
- Кто подойдет - убью! - сказал таким голосом, что сомне-
ния у обитателей темницы отпали сами собой.
Он сгреб ногой к стене кучу соломы, присел, подвернув
плащ и ощупав стену, - она была сухой, вытертой спинами уз-
ников, прислонился. Мысли были еще там, наверху.
- Господь не оставит тебя, добрый человек, - тонко пропел
над ухом голос старика. Проповедник-бродяга собирался еще
что-то добавить, но не успел.
- Да пошел ты! - сорвалось с губ у Даброгеза.
Он положил руки на колени, постарался расслабиться. Обду-
мывать свое положение было бесполезно. Даброгез знал по опы-
ту - начни он сейчас выстраивать логическую цепочку: искать
ошибки свои и не свои, разрабатывать линию поведения на бли-
жайшее будущее, метаться туда-сюда в догадках - и запутается
окончательно. Решение придет само, не нужно торопить событий
- ведь логика действует только там, где можно ожидать логи-
ческих поступков. С Сигулием сложнее. Тот если не напыщенный
дурень, научившийся делать умное лицо и плести интриги, так,
значит, большой мастер обескураживать противника. Даброгез
вздрогнул - разве он противник!? А кто же еще! Везде так
смотрели на него последний год, привык. И к чертям их всех!
В углах камеры тихо переговаривались, поглядывали быстро
и боязливо на новенького, спешили отвести глаза. Даброгез
знал, что первыми не нападут, теперь они будут ждать, что он
предпримет. Ну и ладно, бог с ними. Даброгез постепенно впа-
дал в дрему. Обед был обилен, его надо переварить. И не
только обед. Он вдруг вспомнил о дружине, но тут же пресек
мысль - дружина будет ожидать до завтрашнего вечера, так до-
говорились. Он доверял дружине, она ему. Да и жизнь показа-
ла, что переговоры лучше вести одному - какому властителю
понравится, когда за спиною человека, стоящего перед ним,- в
его городе! - сотня свирепых вооруженных молодцов. Нет, дру-
жина не подведет. Даброгез забылся в полусне, лишь щелки меж
век еле подрагивали, то раскрываясь чуть шире, то совсем ис-
чезая.
...Босоногий мудрец играл на своей дудке, и песок, каза-
лось, обтекал его, не сек тело, не лез в глаза, в уши. И уже
чудилось, что песчинки такие теплые, звенящие в тон дудке, и
ветер ласковый, нестрашный. А-а-а-у - пела пустыня, дудка
синеглазого отвечала: у-у-у-а-а. Сунувшимся было в пригра-
ничные районы Империи персам обрубили голову - передовой от-
ряд, и они откатились назад, в свою непонятную, но грозную
половину мира. Воевать на Востоке - Даброгез и не знал, что
это так приятно. Все тихо и мирно, а в кратковременных
вспышках войн больше шума, чем крови. Персы резали своих же
воинов, если те не могли исполнить приказов полководцев, да-
леких от военных дел; да и не приказов, по сути, а прихотей.
И потому к грудам трупов, разлагавшихся в песках у границы,
ни Даброгез, ни его люди, ни прочие ромеи не имели ни малей-
шего отношения. Властители персов казнями и резней думали
напугать как своих, так и чужих - свои умирали, чужие не бо-
ялись. Жизнь - хаос! Жалко было князя. Но тот погиб как во-
ин. Жаль было и его преемника, меньше, но тоже жаль. Оба па-
ли от чужих мечей. Так мог ли ждать Даброгез, что его же
слуга-сириец, будто невзначай, кольнет из-под одежды в руку
ножичком-иглой! Смех, царапина, но как потемнели глаза у го-
лоногого! А потом бой, и новые пленные, и не пленные даже, а
не поймешь что. "Тебя будет мучить память, - сказал бродяга,
но не сейчас, и ты будешь жить. Смотри в мои глаза!" Дабро-
гез только выкарабкался из бредовой пропасти, шатался на
краю, ловил воздух ртом и не мог остановить взгляда. "Меня и
так мучает память..." - прошептал он. Еще секунду назад мать
рвала ногтями одежду на нем, молила, плакала, и тучи закры-
вали реку, дом. "Не ходи, не надо, Добруша, отец сгинул у
ромеев, и ты...", и вместо матери билась над пеной разбуше-
вавшихся волн черная, страшная птица, лишь глаза у нее были
добрыми, слезливыми. А теперь другие, откуда? Даброгез смот-
рел в глаза сирийцу, успокаивался. Но в уши бил злорадный
шепот слуги: "От этого яда на земле спасения нет, пускай те-
бе Род помогает в небесных лугах!" Терять тому было нечего,
его вели на казнь. Даброгез остановил дружинников, он еще
был в силах: "После моей смерти!" А может, и верил в то, во
что никто не верил. Противоядий нет! А голоногий осмелел,
пробился через строй воинов, не побоялся острых рожнов.
"Смотри в глаза, противоядий и вправду нет, ты сам будешь
противоядием - смотри мне в глаза, я заставлю твой мозг пе-
ресилить смерть - смотри в глаза!" А в глазах шли они, те,
что сами пришли в плен. Нет, не сами! Даброгез путался, не
мог разобраться. Пустые глаза, мертвые лица, лишенные воли.
"Лишенные воли,- вторил сириец, он делал все, что мог, но он
сказал прямо,- ты станешь таким же или умрешь". Даброгез от-
вел глаза, боль разрывала все тело, не оставляя бесчувствен-
ным ни единый кусочек плоти. Стон не срывался с его губ,
стонал сам мозг - безостановочно, заглушая все. "Не буду,
нет!" А череда не кончалась, и глаза из синих фиолетовочер-
ными стали, смотрели сверху... Кто превозмог болезнь - сири-
ец-врачеватель, а может, сам? Даброгез не искал ответа - бо-
ги его знают, людям - не дано. И он не стал таким, нет, он
остался собой! Врал сириец, а может, и ошибался. Даброгез не
винил его, но и благодарности особой к целителю не питал.
Кошмары и боль отступили, жизнь вернулась, все остальное бы-
ло неважно. Даброгез отослал "лишенных воли" ко двору бази-
левса. Терпеть их у себя не было мочи, не убивать же! Они
служат тому, кто обладает властью над ними, и им наплевать -
персы это или ромеи, им вообще на все наплевать. Сирийца,
голоногого и синеглазого, отослал с ними. А слугу выгнал.
Дружина роптала, требовала смерти рабу. Даброгезу стоило
больших усилий успокоить ее. А зачем? Если бы он знал. Так
было надо. В одном сириец не ошибся - воспоминания стали му-
чить Даброгеза не только по ночам, но и днем, тогда, когда
им появляться бы не следовало. "Мы оба изгои, - говорил си-
риец, - меня вышвырнули из родной Эдессы, ты ушел сам. Но ты
не сам выбрал этот путь, то, что внутри тебя, швырнуло на
него тело..." - "Судьба? Я в нее не верю! - ответил Дабро-
гез. - И тебе не верю!" Они сидели прямо на песке, а мимо
шли и шли живые мертвецы, шли неестественно легко, будто не
чуя тяжести собственных тел. "Все рождаются одинаковыми, но
одни становятся императорами и царями, другие..." - сириец
кивнул на идущих. "Не сами ведь становятся, наверное? Кто-то
им помогает?!" Сириец кивал: "Люди, люди все могут - и хоро-
шее, и... Кто имеет право судить? Значит, так надо. Вынуть
из тела душу просто, но вынуть так, чтобы тело оставалось
живым,- для этого многое надо отринуть в себе, многое пос-
тичь. А когда овладеешь вершинами искусства, знания - ви-
дишь: не ты овладел, тобою овладели; и сам лишаешься воли,
сам игрушка... Я пойду!" Сириец встал, и пески колыхнулись
за его спиной. Даброгез не смотрел ему вслед и не жалел о
расставании - не друг, не воин - волхв-чародей, от таких
лучше держаться подальше или, наоборот, от себя гнать. Он не
сказал доброго слова на прощание...
Что-то грязное, вонючее залепило лицо, ребра заныли от
сильного удара. Но Даброгез уже был на ногах - трое нападав-
ших рухнули почти одновременно. Добивать их не стал, снова
опустился к стене. "Скоты!" Голова гудела. Он отхлебнул из
фляги. И будто обожгло - они, там, наверху, взяли только меч
и шлем, остальное оставили, а ведь на нем полно всякой мишу-
ры, за которую можно не одного, а целый десяток центурионов
угробить! Даброгез глубоко вздохнул. Значит, проверяют или
еще что-то, непонятно. Да и неважно что, главное, у него
есть выход. А может, отказаться? И определиться просто в ох-
рану, и почитать то за большую удачу и спасение? Ну нет! Он
услышал, как судорожно, с бульканьем дергался кадык у сидя-
щего рядом старика, и протянул ему флягу. Темные фигуры,
всхлипывая и задевая за что-то, расползались по углам.
- Спасибо, - прошептал старик, - я уже думал - конец. Да
все равно, мне не выжить, они...
- Они дерьмо. И нечего из себя новоявленного Иисуса стро-
ить! - оборвал его Даброгез. - Надо было отрицать все и сла-
вить церковь Божью и этого узурпатора Сигулия, вот и все,
был бы на воле.
Бродяга-проповедник покорно кивал, но говорил обратное.
- Нельзя, никак нельзя. Гляди, что творится, во что обер-
нулось учение праведное, ведь благочестия нет, идолопоклон-
никами были, ими и остались. Все смешалось. И прав был ваш
хоть и язычник, а все равно философ, помнишь: с исчезновени-
ем благочестия к богам, не веры, заметь, а благочестия лишь,
не искоренится ли и вера в человеческое сообщество, и самая
совершенная изо всех добродетелей - справедливость? Не то ли
и мы видим сейчас? Не вера для очищения, а догматы для пора-
бощения, мало им власти телесной, тщатся и над духом, над
помыслами возобладать. Нет, нельзя кривить перед ними, нель-
зя. Свет истины освещает души, пока живы его источники, све-
та этого, солгал - и снова тьма, снова невежество, насилие,
кровь...
- Крови и при свете достаточно. О шкуре своей печься на-
до, а уж потом обо всем прочем! - Он заглянул в глаза стари-
ку и неожиданно для себя увидел, что в них нет и тени безу-
мия. - А впрочем, как знаешь! - добавил Даброгез и отвернул-
ся.
- Человек рождается безгрешным на белый свет, нет на нем
никакого - ни первородного, ни иного греха, и смерды и коро-
ли одинаковыми приходят в жизнь. А коли так, то не от Бога
все это, что творится, не от бога, прежде такого не было,
нет! - Старик зло рассмеялся, потом закашлялся, еле дыша
продолжил: - Сидят и во мне, сидят покуда церковных блудней
ложь и невежество. И не от лукавого то, не от Бога - люди,
только сами люди... ни при чем тут промысел Божий.
Даброгез потянулся, разогнул затекшие ноги.
- И ты говоришь обо всем этом где придется, да? Пророком
себя, наверное, считаешь, да скорее - безумец ты просто.
- Не спеши, - старик дернул за край плаща, сам испугался
своего смелого жеста, - отрицание неправды не есть безумс-
тво!
Даброгезу стало скучно продолжать беседу с умалишенным.
Он опять прикрыл глаза - через день, большее два он будет
наверху, а там - за дело! И в конце концов, не сошелся же
свет клином на этом Сигулии с его заурядным королевством.
- Зачем же ты тогда спас меня от этих несчастных, ослеп-
ленных невежеством? - спросил вдруг старик после большой па-
узы.
- Шума не люблю, - лениво ответил Даброгез.
- И только? Нет, не говори так. В тебе проснулось то, что
было основой, что и есть человек истинный...
- Слова.
- А ты знаешь, почему распалась ваша Империя? - Бродяга
явно решил зайти с другого бока.
- Такая же наша, как и ваша, - отозвался Даброгез.
- Вот-вот, не ваша и не наша. Да потому, что она не нужна
стала никому, все устали от нее - и знать, и простолюдины, и
сами императоры. И ничего нового-то она предложить уже не
могла, выдохлась! Потому и не возродиться ей никогда. Госпо-
ди, прости грешника за недоброе слово! - Старик осенил себя
размашистым широким крестом.
- Так-таки и не возродиться? - Даброгеза начинало злить
упрямство старика. - Да ты кто такой, уж и не пророк ли
впрямь?!
В глазах его застыл расплавленный воздух, загудело. Даб-
рогез пожалел, что дал глоток из фляги старику - снадобья
оставалось мало, надо бы попридержать.
- Я остался жив только потому, что палача сыскать не ус-
пели, - сказал старик, - мне ли лгать на пороге смерти? И я
не пророк, ты прав. Просто нет той силы, чтобы оживить труп,
даже если труп этот - целая Империя.
Даброгез еле сдержался. "А я? Мои люди, мои замыслы, моя
воля, мой разум - все бред?!" Он только плотнее сжал губы.
- Я видел живые трупы, - проговорил он неожиданно для са-
мого себя, - они выглядят неплохо, а главное, они есть, ста-
рикашка! Где тебе постичь это!
Бродяга засопел, заворочался. Только теперь Даброгез за-
метил, что он весь, с головы до ног, в соломе - так и не от-
ряхнулся даже!
- Я знаю, на Востоке делают страшные вещи, - ответил он,
- можно лишить людей воли, не спорю, сделать их ходячими
мертвецами. Но вернуть им душу трудно, и вряд ли это сделает
тот, кто сам не знает толком - жив ли он, мертв ли.
Даброгез вскочил на ноги, сжал кулаки.
- Я убью тебя, мразь, - закричал он, не помня себя. И да-
же занес ногу, чтобы ударить.
Старик затрясся, и глаза его, наполнившись страхом, снова
сделались безумными.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг