бы спокойно. И он вылез.
Папашу Пуго нарядили в самые лучшие одежды. Еле сыскали в
поселке дореформенные штаны - черные, широкие, на пуговках,
и телогрейку, синенькую, расшитую голубями мира. Наряд при-
шелся впору. Лишь длинные грабли папаши торчали из рукавов
на полметра, свисали до самой земли. Но они и отовсюду тор-
чали, не научились, видно, шить на таких, как папаша Пуго,
да и когда теперь научатся.
Поселковые женщины заглядывались на передовикакрасавчика,
обряженного получше иного жениха.
- Гы-ы, гы-ы! - радовался сам папаша.
Буба Чокнутый носился с "народным избранником, как с пи-
саной торбой. Дура Мочалкина и вовсе слюной исходила.
- Ну и чего мы с им теперь делать станем, едрена вошь? -
спросил Бубу инвалид Хреноредьев, после того, как все было
готово для сдачи избранника туристам.
- Ну и безмозглый же ты обалдуй, как я погляжу, - ответил
Чокнутый. - Дурак из дураков!
Хреноредьев раздулся пузырем, из носа потекло.
- Ты при людях, едрена-матрена, мене не оскорбляй, Буба!
- сказал он запальчиво. - У нас тоже гордость имеется, едрит
тя кочергой!
Папаша Пуго обнял Хреноредьева и слюняво поцеловал в си-
ние губы.
- Гы-ы, гы-ы, гы-ы!
Сколько ни поили папашу, а он оставался все таким же, как
и в самом начале, не падал, не пускал пузырей из носа, не
норовил притулиться где-нибудь в уголку и соснуть чуток.
Видно, папаша чувствовал свою особую роль неким врожденным
чутьем и потому - держался молодцом. Лишь почти новехонькие
черные штаны на радостях замочил, но ему это в вину не ста-
вили.
Мочалкина кокетливо отводила слипающиеся глазки, стара-
лась смотреть поверх голов, в пространство.
- А я повторю, Хреноредьев, - сказал Буба, - при всех
повторю, что тупарь, он и есть тупарь! Здесь, как верно за-
метил наш Коко, хер хрена не слаще.
Хреноредьев подпрыгнул и ударил Бубу в живот протезом-де-
ревяшкой. Да так, что Буба согнулся в три погибели и засто-
нал. Папаша Пуго дал щелчка инвалиду, и тот упал без чувств.
Потом он пригнулся к Бубе и смачно, взасос поцеловал и его.
Мочалкина зарделась. Она все думала, когда же Пуго про
нее-то вспомнит! И вспомнит ли!
Но все завершилось благополучно. Бегемот Коко разнял
спорщиков, дал каждому по затрещине, в том числе и дуре Мо-
чалкиной. Та сразу же позабыла про папашу и уставилась на
Коко влюбленными глазами.
- Пора!
Буба стряхнул пыль с колен, расправил плечи. Они стояли
чуть ли не посередине площади. Но никто, кроме двух десятков
местных хозяек, сгрудившихся в одну кучу, на них не реагиро-
вал. Трапы, по которым обычно ходили туристы, чуть покачива-
лись и, казалось, протяжно и тонюсенько пели на ветру. Же-
лезная клепаная башня, проржавевшая снизу и немного покосив-
шаяся, стояла как и обычно - наглухо задраенная. Люки не
открывались. И никто не появлялся, хотя пора бы уже, пора
было появиться!
- Буба, браток, может, ты и впрямь Чокнутый, а? - спросил
неожиданно Коко. - Может, про нас и думать забыли, а мы тут
дурака валяем?! - При слове "дурака" он выразительно погля-
дел на Хреноредьева. И тот снова лишился чувств.
Папаша Пуго приподнял инвалида за шкирку, он не любил,
когда обижали слабых и всегда жалел их.
- Гы-ы, гы-ы!
От липкого и слюнявого поцелуя Хреноредьев очнулся.
- Все, едрит-переедрит! - сказал он задиристо. - Все! Щяс
начну всех калечить! Без разбору, едрена-матрена!
Но калечить он, конечно же, никого не стал. Он и сам-то
был калекой - из трех ног лишь одна своя, остальные две -
деревяшки. Руки у него были с рождения кривыми, да и какие
это руки! Туловище все - наперекосяк, ни сказать, ни опи-
сать. Поговаривали, что и с мозгами у Хреноредьева было не
лучше.
Доходяга Трезвяк помалкивал и ни во что не вмешивался.
Ему было страшновато. Правда, состояние это для Доходяги бы-
ло привычным, еще бы, жить под куполом с этим народцем, на
трезвую голову, и ничего не бояться мог лишь воистину чокну-
тый, тот, у кого крыша совсем набекрень съехала!
Рядом с Трезвяком стоял Длинный Джил, глухонемой мужик с
окраины. Он был припадочным и на работу не ходил. Но погла-
зеть на всякое-разное любил.
Джилу было почему-то жалко и папашу Пуго и инвалида Хре-
норедьева, в его глазах стояла такая невыраженная скорбь,
что Мочалкина, случайно заглядывавшая в них, начинала реветь
в три ручья. Но Джил был меланхоликом и ни во что не вмеши-
вался. Так и стояли с Трезвяком на пару. И если Доходяга ду-
мал о том, как бы смотаться, то Длинный Джил помышлял о спа-
сении передовика Пуго от этих ловкачей-туристов.
- Все ясно! - заявил наконец Буба Чокнутый. - Эй ты, Бе-
гемот, иди-ка сюда!
Коко не пошевелился даже. И Буба сам подошел к нему.
- На вот тебе разводной ключ, - он достал железяку из
кармана, - иди к башне и поколоти! Да погромче!
Коко вздохнул. Но согласился.
- Прощайте, братишки! - сказал он грустно.
Все замерли.
Но Коко не успел подойти к башне.
- Стой! - выкрикнул неожиданно Буба.
Бегемот остановился, прижав разводной ключ к животу всеми
четырьмя лапами.
- Стой! - повторил Буба. - Так не годится!
Он шепнул что-то на ухо Трезвяку. Тот куда-то убежал,
прихватив с собой Джила и Хреноредьева. Через пару минут они
приволокли старую перекособоченную, оставшуюся, наверное,
еще с позапрошлого века трибуну, выкрашенную в бордовый
цвет. И поставили ее посреди площади.
- Уф-ф! Едрит ее через колоду, тяжеленная! - прокомменти-
ровал события Хреноредьев. - Несерьезно все это!
Трибуна имела метра три в ширину, два в высоту и полтора
в глубину. Больше пяти человек поместиться на ней не смогло
бы при всем желании. Но Буба и не собирался впихивать на нее
всех. Он прислонил папашу Пуго к передку трибуны. Сам заб-
рался наверх.
- Не-е, едрена колокольня, - проворчал снизу Хреноредьев,
- так не пойдет, так нескромно как-то!
Буба сморкнулся в него сверху из одной ноздри, но не по-
пал, инвалид был увертлив.
- Граждане! - возопил Буба. - Соотечественники! Тружени-
ки!
Хозяйки как-то одновременно, кучкой сдвинулись с места и
подобрались поближе к выступающему. Стекался и прочий наро-
дец, в основном, калеченный или малолетний.
- В эту торжественную для всех для нас минуту...
- По-моему, он чего-то не то говорит, - прошептала дура
Мочалкина на ухо Трезвяку.
Тот хотел поддакнуть. Но не решился, мало ли чего, време-
на какие-то смутные пошли, еще настучит кто, что языки слиш-
ком длинные у некоторых.
- ...все как один, миром, выйдем мы на площадь и покаем-
ся! Нам есть в чем каяться, собратья, на всех на нас лежит
великий грех, тяжкий и неискупный. Мы подняли руку на са-
мое... на самое святое!
- Эй, Буба! - выкрикнул кто-то из толпы. - Ты трепись, да
не затрепывайся! На кого это мы все руку подняли! Чего бол-
таешь! Какой такой грех?!
- Точно, охренел Чокнутый!
- Я те щя дам, охренел, я те, ядрена вошь, щя покажу! -
взвился взбалмошный Хреноредьев. - Ты у мене забудешь, как
оскорблять честных людей!
На этот раз успокоительного инвалиду прописал Длинный
Джил - он просто прихватил крикуна за горло, и тот покорно
смолк.
- Нет! Нет, собратья!!! Все покаемся, все до единого! На
колени! На колени, я говорю, олухи! С места не сойдем, пока
прощения нам не будет! До второго пришествия простоим!
- Гы-ы, гы-ы! - радовался внизу папаша Пуго.
- Все как один!
Буба вдруг осекся. Выпучил глаза.
Он вспомнил про Бегемота Коко.
Тот стоял с разинутым ртом у башни. Разводной ключ валял-
ся под ногами Бегемота, в пыли. По щекам у сентиментального
Коко текли слезы.
- Ты чего хавало раззявил?! - завизжал Буба с трибуны. -
Болван! Негодяй! Предатель! А ну, стучи, дегенерат! Я для
кого говорю, ублюдок паршивый!
Перепуганный Коко подхватил ключ и принялся со всей силы
колотить по железному боку башни. В жутком грохоте потонули
яростные вопли Бубы Чокнутого и неожиданные, громкиг рукоп-
лескания толпы. Многие уже стояли на коленях, но и они хло-
пали.
Доходяга Трезвяк спрятался за трибуну. Ему было не просто
страшно, на него вдруг повеяло ужасом - сейчас придут они, и
все будет кончено!
Папаша Пуго стоял на полусогнутых в луже, которую он сам
и наделал перед трибуной, и с чувством ударял одной огромной
ладонью о другую не менее огромную ладонь. Кто-то из малышни
подбежал к нему и, подпрыгнув что было мочи, водрузил на лы-
соватую голову папаши большой и красивый венок, сплетенный
из валявшихся тут же на площади обрывков проволоки, каких-то
прозрачных трубочек и прочего мусора.
- Гы-ы-ы!!! - рев папаши Пуго перекрыл все звуки. Это был
звездный час обходчика-передовика. - Гыы-ы-ы!!!
На такой восторженный рев нельзя было не откликнуться. Но
туристы не откликнулись и на него.
У Бегемота Коко уже онемели все четыре руки, но он про-
должал наколачивать по железу. Он совершенно оглох от грохо-
та и не слышал диких воплей Бубы.
А тот орал как никогда в жизни:
- Хва-а-атит!!! Га-ад!! Остановись, своло-очь!!!
Кончилось тем, что Буба свалился с трибуны прямо на папа-
шу Пуго. Но тот не расстроился и не обиделся. Он привлек
Чокнутого к себе, обхватил огромными горилльими ручищами и
принялся лобызать - со всей братской и товарищеской
страстью, с искренним и неукротимым желанием поведать о сво-
их пылких чувствах...
А Хитрый Пак сидел в засаде и выжидал. Он выбрал самое
удобное место - за мусорным бачком, который стоял в ряду та-
ких же собратьев значительно левее трибуны, но зато напротив
люка. Лучшей точки было и не найти.
Паку надоело бояться. И он решил, что прикончит любого,
кто высунется из люка. Пусть только попробуют! Он им всем
даст жару! Ну, а если и его пришлепнут, значит, так тому и
быть, судьбы не минуешь.
С минуты на минуту должен был подоспеть Гурыня-предатель.
Его хлебом не корми, баландой не накачивай, дай в заварухе
какой поучаствовать. Но что странно, каких бы приключений ни
искал Гурыня на свою собственную задницу, куда бы он ни со-
вался, всегда из воды сухим выходил! Другое дело - это ду-
рачье, что выдуривается на площади. Пак поглядывал на наро-
дец с презрением. Быдло! Простофили! На коленях о прощении
молят! Сейчас, прямо, дадут им прощения! Как бы не так!
- Ну че, падла? - прошипело из-за плеча.
Пак даже вздрогнул, не ожидал он, что Гурыня подкрадется
столь незаметно.
- Че они, суки, выкобениваются, а?!
- Заткнись! - оборвал Гурыню Пак. - Гляди!
Папаша Пуго все-таки сломался, не выдержал огромного нап-
ряжения и рухнул в собственную лужу. Уснул мертвецким пьяным
сном.
Но от Бубы Чокнутого не так-то просто было отделаться. Он
приказал принести веревки, и папашу, бесчувственного и
счастливого во сне, подняли. Веревки обвязали вокруг кистей,
концы забросили на трибуну, подтянули тело, закрепили концы.
Теперь знатный обходчик висел на веревках, едва касаясь поч-
вы ногами и мерно покачивая из стороны в сторону своей голо-
вой с реденькой рыжей шерсткой. В обрамлении пышного венка
эта голова - пускай не мыслителя и философа, не поэта и ху-
дожника, а простого труженика - выглядела внушительно, даже
как-то аристократически.
А Буба не мог остановиться. Проповедь захватила его, по-
несла. И казалось, что вовсе не Буба Чокнутый вещает с три-
буны простому люду, а некий грозный и всевидящий небесный
страж, спустившийся на землю и поучающий заблудших.
- Не будет прощения! Ибо грехи столь велики и неискупимы,
что прежде гора взлетит к небу и оживут статуи, чем снизой-
дет на вас благодать!!! Ниц! Падайте ниц! Уткните свои пога-
ные рожи в землю, в навоз, задохнитесь в нем, захлебнитесь!
И пусть это покажется вам раем по сравнению с теми муками,
которые ожидают вас впереди...
- И все-таки, по-моему, он чего-то не то говорит, - выра-
жала свои сомнения Трезвяку Мочалкина.
Трезвяк думал, что смываться поздно. Что это конец! Что
вот-вот из люка вылезут туристы с железяками в руках и всех
тут перещелкают, никто и ахнуть не успеет. Доходяга стоял ни
жив, ни мертв.
- ...приидите же! Приидите и примите покаяния наши! Или
обратите нас во прах! Истребите аки саранчу и скорпионов!
Огнем очистите нас, ибо сами мы неспособны! И пусть суд бу-
дет неумолим и праведен!
- Нет, Доходяга, - Мочалкика наконец утвердилась в своем
решении, - Буба у нас - точно, чокнутый! Пора его переизби-
рать, как ты считаешь?
Но Доходяга Трезвяк ничего не ответил, он сидел за трибу-
ной и тихо трясся.
- Все вы чокнутые! - заключила Мочалкина.
Бегемот Коко вернулся к трибуне и стоял, смиренно сложив
руки на животе. Ключ он потерял где-то по дороге. Но не ве-
лика была потеря, чтоб сожалеть о ней. Как зачарованный Коко
слушал Бубу.
Но того хватило ненадолго. Буба быстро скис и умолк, зах-
лебнулся в собственном красноречии, выдохся. Все смотрели не
на башню, и не на люк, из которого должны были появиться ту-
ристы, а на умолкшего оратора.
- Спекся, болван! - процедил за своим баком Хитрый Пак.
- Шлепнуть его, и дело с концом, падла! - заявил Гурыня.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг