ВЛАДИСЛАВ ПЕТРОВ
ВРЕМЯ ПОД КОЛОКОЛОМ
...Осени старая лошадь скачет своей дорогой. Осени старая лошадь с
красною бородою, на губах - пена, а за осенью - дух океана и блуждающий
запах могильного тлена. Эти дни, что с небес ниспадают, как пепел, этот
пепел, который должны разнести по земле голубки, эти нити, сплетенные
забытьем и слезами, это время, дремавшее долгие годы под колоколами, эти
ветхие платья, эти женщины, видящие, как падают снежные хлопья, эти черные
маки, взглянув на которые, люди прощаются с жизнью - все мне попадает a
руки, которые я подымаю к дождливому небу...
П. Неруда "Осень"
Карлос II, король
Его католическое величество возвращался в Толедо из Эскориала в дурном
расположении духа. Часть пути он проделал верхом и теперь, утомленный,
сидел, забившись в угол кареты, и по старой привычке грыз ногти.
Он ощущал, как в глубине души поднимается волна черной желчи, и с
непонятным даже ему самому наслаждением ждал, когда она окончательно
созреет и выплеснется наружу. Болезненно самолюбивый, он словно специально
взвинчивал себя: гнев, как наркотик, освобождал его от страха за свое
королевское достоинство.
Против ожидания пребывание в Эскориале не развлекло короля.
Строительство нового дворца продвигалось медленно - не хватало денег.
Карлос знал об этом, но все равно вид полувозведенных поросших мохом стен
удручающе подействовал на него. Замок-дворец выглядел символом всего, что
делалось в гигантских королевских владениях: размах, претензия на
величественность, мрачность и... неоконченность.
Хозяйство страны находилось в совершенном расстройстве. Увеличение
налогов и конфискация золота, поступающего из Америки, помогали мало.
Карлос уже подумывал над тем, чтобы по примеру отца, короля Филиппа II,
объявить государственное банкротство.
Казна была пуста - все съедали многочисленные войны.
Бурлили Нидерланды, строила козни Франция, вероломная Англия, кишащая
еретиками, мешала властвовать на море. И даже дома, в Испании, Карлос не
чувствовал себя спокойно. Всюду мерещились заговоры, проклятые лютеране
плодились, как черви из гнили, и, казалось, никакие костры не в состоянии
выжечь эту заразу.
Королевский кортеж перевалил по мосту Алькантара через надоенную
осенними дождями Тахо; колеса застучали по мостовой. Карлос вялой рукой
сдвинул занавеску.
День близился к вечеру. Убранная золотом карета неслась по притихшим
улицам Толедо, и редкие горожане, как мыши, спешили забиться в щели и
подворотни, чтобы не попасться на глаза своему отцу и заступнику - своему
королю.
Дон Кристобаль, чиновник инквизиции
В то самое время, когда вереница экипажей, сопровождаемая отрядом
конной гвардии, приближалась к Алькасару, толедскому замку его величества,
чиновник инквизиции дон лиценциат Кристобаль обедал в компании королевского
альгвасила Камачо.
В обязанности дона Кристобаля входило знать все, что происходит в
Алькасаре: он принадлежал к изобильной армии здешних соглядатаев. В
сумрачных покоях замка он обычно пристраивался где-нибудь с краю, прятал
лицо в капюшон и смиренно склонялся над молитвенником. Придворные при его
появлении прикусывали языки, но дон Кристобаль и не рассчитывал на их
откровения и просиживал сутану на жестких скамьях для отвода глаз.
Нужные сведения и без Того текли к нему верным непересыхающим
ручейком: альгвасилы и повара, портные и камеристки, прачки и сторожа,
дружбой с которыми, иной раз довольно-таки своеобразной, он не гнушался,
снабжали его разнообразной информацией. Ему оставалось только отделить
зерна от плевел и донести драгоценные крупицы до своего покровителя дона
Мануэля де Сааведра, секретаря великого инквизитора.
Камачо, знакомый с закоулками замка не хуже, чем лиценциат с
прелестями своей экономки, был для него человеком незаменимым. Впрочем, и
дон Кристобаль, случалось, оказывал альгвасилу всякие мелкие услуги.
Близость с чиновником инквизиции столь же опасна, сколь и полезна;
поэтому сотрапезник лиценциата, боясь сболтнуть что-нибудь лишнее,
предпочитал помалкивать.
Он часто прикладывался к кувшину и по любому поводу согласно кивал.
Разговор шел о гибели в Эскориале шута Диего.
- Все в руке Божьей,- назидательно говорил дон Кристобаль, приступая к
десерту.- Господь призывает к себе лучших. Никто из шутов не был так близок
к его величеству.
- Он был добрым католиком,- вторил Камачо.- На аутодафе в день
Пречистой Девы он сам вызвался поджечь костер.
- Теперь место Диего свободно. Остальные шуты чересчур глупы. Правда,
остается еще Себастьян, но, мне кажется, он в немилости у его величества.
- Вы, лиценциат, как всегда, правы. Король никогда не простит
Себастьяну ту дурацкую выходку.
- Какую выходку? Я ничего об этом не знаю.
- Но вы сами сказали, что Себастьян в немилости...
- Я сказал: мне кажется... Но я не знаю ни о какой выходке.
Камачо растерянно заморгал и потянулся к стакану. Как-то само собой
каждый раз получалось, что дон Кристобаль ставил его в тупик. В Алькасаре
вряд ли нашелся бы человек, не знавший, в чем провинился Себастьян, но
.дворцовая челядь старательно обхо57 дила эту историю. Слишком плохо она
грозила закон литься, и, значит, лучше всего было держаться от нее
подальше.
Карлос II, король (продолжение)
После вечерней молитвы у его величества разболеласьголова: давала себя
знать усталость. Но он отверг пред ложение лейб-медика поставить пиявки: с
детства хранил стойкое отвращение к этом противным тварям. Ребенком он
постоянно болел, потом здоровье поправи лось, но в наследство от тех лет
так и остались непропорционально большая голова, узкая впалая грудь, кривые
ноги и тшательно скрываемая, но все равно очевидная ненависть к тем, кого
природа наделила более благородной внешностью.
Может быть, как раз поэтому всем придворным Каряос предпочитал шутов,
чьи физические недостатки обычно превосходили его собственные. Но
королевская благосклонность обходилась шутам недешево.
Карлос ничем не выразил своего недовольства медленной постройкой
дворца, когда слушал в Эскориале объяснения архитектора де Эрреры. Но его
раздражение нередко выходило наружу весьма странным образом.
Увидев на верхушке недостроенной стены траву, проросшую между плохо
пригнанными камнями, он вдруг приказал шуту Диего, который околачивался
поблизости, немедля вырвать ее.
Ослушаться горбун не посмел. Уже ухватившись за злосчастные стебельки,
он сорвался и упал на заготовленные строителями гранитные глыбы. Похоронили
шута с почестями: все-таки он был дворянином и умер на службе у короля. А
сам король, подавленный происшедшим, не находил себе покоя. Крайне
мнительный, он узрел в смерти Диего недоброе предзнаменование и, бессильный
унять тревогу, как гноем, наливался тоской и ненавистью.
Камачо, альгвасил Дон Кристобаль уже ополоснул руке в тазике, поданном
экономкой, и всем своим видом показывал, что его ждут дела, но Камачо уйти
не спешил. Неприятный осадок, оставшийся от разговора о Себастьяне, бередил
ему душу; хуже всего было, что дон Кристобаль без сомнения запомнил этот
разговор. Требовалось направить мысли инквизитора в другое русло, и Камачо,
как нельзя кстати, вспомнил, что несколько дней назад лиценциат
осведомлялся о Гойкоэчеа, купце из Кордовы; после этого вокруг купца, как
по заказу, начали твориться малопонятные вещи.
- Чуть не забыл, лиценциат! Помните, вы спрашивали о Гойкоэчеа? -
сказал он, ковыряя ногтем неровную поверхность стола.
- Гойкоэчеа? Кто это? Впрочем, все равно расскажите, у вас это хорошо
получается.
Служба во дворце кое-чему научила альгвасила: он не стал удивляться
короткой памяти собеседника, а просто изложил суть дела.
- Месяц назад у моей сестры, она содержит дом на улице Санто-Доминго,
поселился некто Мигель Гойкоэчеа с двумя слугами. Он сказал, что ожидает
товар из Кордовы, и заранее арендовал подвал для его хранения. Товар,
однако, так и не прибыл. Спустя несколько дней один из слуг куда-то исчез,
а самого купца будто подменили. То он с утра до вечера запирается у себя в
комнате и, похоже, занимается алхимией, то целый день пьянствует с кем и
где попало. А вчера сестра слышала в его комнате лай. Она утверждает, что
не могла ошибиться...
- Ну и что из этого следует?
- Как же, лиценциат! Этот пес не кто иной, как превращенный слуга. И
еще: в день, когда слуга исчез, из подвала, занятого Гойкоэчеа, повалил
зловонный дым. Я сам был тому свидетелем. Гойкоэчеа объяснил происшедшее
так, будто он уронил свечу на солому, но в подвал никого не впустил. Нет,
лиценциат, здесь наверняка не обошлось без колдовства!
- Вы повторите это, если придется, на Святом суде?
Камачо энергично закивал. Некоторое время дон Кристобаль молчал,
прикидывая, как отнестись к сообщению альгвасила.
- Вы правильно поступили, дорогой Камачо, рассказав мне о Гойкоэчеа.
Если его вина будет доказана, он понесет наказание. Пока же прошу вас
никого в это дело не посвящать, не стоит раньше времени поднимать шум. Хотя
ваш рассказ не имеет никакого отношения к Себастьяну, с которого,
собственно, и начался наш разговор,- тут дон Кристобаль улыбнулся,- я
должен заметить, что вы хорошо понимаете долг истинного христианина. Когда
представится случай, я обязательно доложу об этом его преподобию.
- Вы вхожи к великому инквизитору?! Я вам так благодарен, лиценциат!
- Мы Оба исполняем свой долг. Выпьем за дружбу!
- Ваше здоровье, лиценциат!
- Ваше здоровье, дорогой Камачо!
Карлос II, король (продолжение)
Давило в висках, в голове словно играла какая-то далекая музыка.
Карлос сидел в кресле, обитом сафьяном, и зябко потирал руки: как всегда,
поздней осенью Алькасар насквозь пропитывался сыростью. Повсюду в
королевских покоях пылали жаровни: даже благовонные свечи не могли перебить
запах гари.
Продиктовав несколько писем,- за этим занятием он мнил себя настоящим
монархом,- Карлос решил размяться. Он любил бродить в темноте по замку,
наводя страх на дворцовую челядь. И горе тому, кто давал повод обрушиться
королевскому гневу.
Но в этот вечер Карлосу не повезло. Он долго ходил полутемными
коридорами, но, кроме стражи, здоровенных гвардейцев, таращивших глаза от
изумления, навстречу ему никто не попался. Пажу, несшему факел, король
против обычая приказал идти позади себя - боялся, что свет вспугнет жертву.
Поэтому каждый раз, делая поворот, он попадал на мгновение в кромешную
тьму. Противная музыка в голове продолжала звучать, но теперь к ней
примешивалась другая мелодия, приходящая откуда-то извне. Король
остановился и прислушалcя: играли на лютне. Он спустился по ступенькам,
толкнул дверь под лестницей и замер на пороге небольшой комнатки.
Камачо, борец за веру
Выйдя от дона Кристобаля, Камачо не пошел ночевать в казарму
альгвасилов, а направился к сестре на улицу Санто-Доминго. Там он выяснил,
что купец, услав кудато слугу, сидит в трактире, и не преминул этим
воспользоваться. Дав указание сестре следить, чтобы Гойкоэчеа не застал его
врасплох, альгвасил отворил окно на втором этаже и выбрался на каменный
бортик, опоясывающий дом. Накрапывал дождь. Едва не поскользнувшись - о,
святая дева Мария! - он добрался до балкона кордовца и, перекинув грузное
тело через перила, заглянул в комнату.
Его чуть не стошнило. На столе в лохани, накрытой стеклянной крышкой,
лежала мертвая собака, точнее то, что от нее осталось: очертания собачьего
трупа с трудом угадывались в жирном студне, в который он расползался прямо
на глазах; по студню волнами проходила мелкая дрожь. На лавке валялась
необычная маска, совсем непохожая на те, что горожане мастерят для народных
гуляний. Круглые глаза маски зловеще блестели, а оттуда, где полагалось
быть носу и рту, свисала гофрированная трубка; видно, маска предназначалась
для какихто особых колдовских обрядов. Над лавкой, на полке, стояли два
больших сосуда из странного будто бы прозрачного материала, но не
стеклянные. Внизу, на полу, лежали еще какие-то предметы, но из-за
сгустившихся сумерек понять, что это такое, было невозможно...
Камачо не был особенным храбрецом, от лицезрения бесовских вещей его
начал пробирать страх. Не желая далее искушать судьбу, он отправился в
обратный путь; того, что он увидел, с лихвой хватало для любого доноса.
Оправившись от испуга, он потребовал перо и бумагу и принялся
подробнейше описывать злокозненные деяния кордовца, присочиняя, впрочем,
для пущей связности кое-что от себя. Он вдруг вспомнил, что заметил в
комнате разъятую на части фигурку с короной на голове и что некий голос
сообщил ему о чудовищном злодействе, приготовляемом против его
католического величества.
Искреннее желание послужить святой церкви естественным образом
сочеталось у альгвасила с намерением потуже набить кошелек: согласно
находящемуся в силе эдикту императора Карла, деда нынешнего короля,
половина имущества вероотступника передавалась человеку, раскрывшему ересь.
На столе же, рядом с мерзкой лоханью, Камачо приметил изрядную горсть
португалов - каждая монета в четверть ладони. Столько золота разом он видел
едва ли не впервые в жизни; его ожидал богатый улов, при том условии,
конечно, что золото не превратится в щепки н камни, чего всего надо
опасаться, имея дело с колдунами.
Себастьян, шут
Посреди комнаты стоял стол, на нем блюдо с марципановыми пирожными. На
лавке в обнимку с полногрудой девицей сидел, пьяно качаясь, лейтенант
немецкой гвардии, а на полу, привалившись спиной к стене, полулежал хозяин
комнаты шут Себастьян и наигрывал на лютне.
При появлении Карлоса девица, побелев, вскрикнула, лейтенант
поперхнулся вином и только шут спокойно поднялся и вопросительно уставился
на короля.
Внешность Себастьяна была примечательна: на раздвоенную верхнюю губу
свисал длинный бугристый нос, морщинистый лоб наискось пересекался
фиолетовым рубцом, который не могла скрыть жидкая прядь волос
неопределенного цвета, вокруг глаз темнели круги, а подобная пергаменту
желтая кожа на щеках блестела так, будто ее старательно надраили бархоткой.
Несколько мгновений король и шут молча стояли друг против друга:
одного роста, оба сутулые, Себастьян - в обычной для шутов красно-желтой
одежде с капюшоном, Карлос - весь в черном, и только на туфлях его тускло
поблескивали серебряные пряжки.
Наконец, губы Карлоса тронула легкая усмешка. Он провел водянистым
взглядом по стенам и, так ничего и не сказав, стремительно удалился. Едва
затихли королевские шаги, из комнаты, как из зачумленного места, ринулись
гости шута. Оставшись один, Себастьян пожал плечами и, взяв лютню, снова
уселся на пол.
В королевские шуты он попал четыре года назадего в дар Карлосу,
накануне вступившему на престол, преподнес герцог Альба. Король остался
доволен подарком: в его коллекции не было столь редкостного монстра. Но
вскоре у Себастьяна выявился существенный недостаток: шут оказался
неразговорчив, а Карлос не любил молчунов, подозревая в молчании скрытую
крамолу.
Впрочем, для Себастьяна все кончилось не так уж плохо: благодаря
удивительному безобразию его оставили при дворе. А место подле короля занял
желчный горбун Диего, говорливый до умопомрачения.
Со временем о Себастьяне почти забыли, но он сам напомнил о себе
странным и дерзким образом. Это случилось незадолго до поездки Карлоса в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг